Владимир Корнев - Датский король

• Название: Датский король
• Автор: Владимир Корнев
• Издательство: Амфора
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-823-5

Новый роман петербургского прозаика Владимира Корнева, знакомого читателю по мистическому триллеру «Модерн». Действие разворачивается накануне Первой мировой войны. Главные герои — знаменитая балерина и начинающий художник — проходят через ряд ужасных, роковых испытаний в своем противостоянии силам мирового зла.

В водовороте страстей и полуфантастических событий накануне Первой мировой войны и кровавой российской смуты переплетаются судьбы прима-балерины Российского Императорского балета и начинающего художника. История легендарного чернокнижника доктора Фауста, продавшего душу дьяволу, вновь обретает плоть и кровь в искушении чистых искусств: живописи, балета и поэзии, доводя человека до предельной точки творческого развития и… убивая.

Где-то в пространстве между готическими витражами библиотек Веймара, театральными подмостками Парижа и старыми церквями Петербурга лежат разгадки тайны Священного Копья Демонов и таинства превращения вдохновенной женственности белого лебедя в холодную загадочность черного…

«Датский король» — блестящий мистический роман петербургского писателя Владимира Корнева, захватывающий читателя с первых страниц и приоткрывающий занавес сцены, на которой истинная любовь противостоит искушениям темных сил и возвышается над демонической моралью.

---

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, мне не нужно ваше богатство! Позаботьтесь лучше о своем Спасении, а у меня всегда есть защита, которая надежнее любых денег, но, видно, вам этого не понять. Жаль…

Порыв князя невозможно было остановить. Он буквально рвался всучить напутанной молодой женщине обернутый в золотую бумагу неизвестный предмет:

— Умоляю, примите это от меня! Ночь над этим трудился, всю дуплу вложил… Не будьте так жестоки, умоляю! Ну, хотите, я на колени встану?

Не в силах отказать в этой отчаянной просьбе, балерина приняла последний дар князя и быстро перешла на противоположную линию, тотчас поймала сани — извозчик умчал ее прочь от человека, чьим поклонением она еще недавно дорожила. Остался только белоснежный шлейф и неземной, ладанный дух. Дольской проводил возок полубезумным, застывшим взором. Губы его шевелились, но если кто-нибудь прислушался бы к шепоту, вряд ли понял бы смысл произносимой фразы:

— В Городе ее не стало отныне. Балерины-лебедя, сказочного существа не стало! Стоило только приблизиться к гибельному костру страстей человеческих, как она опалила свои нежные крылья… и разбилась.

IV

Когда Арсений Десницын, обескураженный пьяным откровением Звонцова и прочтенным в криминальной хронике сообщением, примчался в полицейское управление, сказанное Вячеславом подтвердилось: во время вынесения ему обвинительного приговора в зал суда явилась сама «жертва». Иван Десницын дал оправдывающие Звонцова показания и признался, что он — беглый каторжник, после чего, к неописуемому восторгу газетных борзописцев, «убийцу» тут же освободили из-под стражи, а «убиенного» арестовали.

— Идите-ка вы, милостивый государь, в участок, куда вашего братца препроводили, может, свидание получите, пока его подальше не перевели! — посоветовал Арсению дежурный офицер.

В смятенных чувствах бросился Сеня по указанному адресу и вот там-то узнал совсем нерадостную новость: в ночь после ареста Иван неожиданно скончался прямо в камере, но еще более неожиданным был не сам факт смерти, а результат медэкспертизы, указывающий на то, что Десницын-старший «мертв уже около десяти дней», то есть как раз со дня опровергнутого им же своего убийства! Художник ничего не понимал, но решил: «Каким бы неприкаянным изгоем брат ни был, смерть примирила его с людьми, теперь нужно его отпеть и похоронить, как положено крещеному человеку, а не держать из пустой формальности в морге „до окончательного выяснения обстоятельств“! Похороню, и пусть всей этой следственной волокитой занимаются после сколько угодно — Иван все равно уже ничего не может сказать — а то какое-то безобразие, какое-то кощунство выходит». Он хотел было забрать тело, но квартальный надзиратель тоном строгим, не терпящим возражений, заявил:

— Покойника вам, господин Десницын, сейчас все равно не выдадут, да и не у нас он уже, а на повторную экспертизу отвезен — в Дом предварительного заключения. Там опытные медики вот-вот выяснят, что за «чудеса» такие с ним произошли, а уж только потом сможете забирать… Жаль, по закону вы как ближний родственник не несете ответственности за укрывательство — братец-то ваш признался, что жил в вашей мастерской с тех самых пор, как бежал из мест заключения. Что ж это вы, батенька, опасного политического преступника укрывали — а вдруг он, не дай Бог, у вас под носом бомбы мастерил бы? Нехорошо-с! Постыдный факт! Моя б воля, я бы… Ну да ладно. Бог с вами… Завтра, пожалуй, ступайте, значит, на Шпалерную[267] и в тамошнем морге получите все как положено, под расписку, так сказать. Вопросов больше нет? Вижу — все выяснили. Ну-с, честь имею и прошу больше не задерживать — дел невпроворот!

«Казенные душонки, рутинеры! Видел, что я его спрашивать уже ни о чем не желаю, назидание прочитал! Можно подумать, мне с их ведомством якшаться одно удовольствие! И эскулапы умники — Бог знает что придумали… Бедный Ваня! Здесь в себе заблудился, и за гробом нет ему покоя. Нужно будет хоть сорокоуст потом заказать… А может, в суд приходил не Иван, а кто-то другой?» — рассуждал Сеня, отправляясь на следующий день уже в третью инстанцию — «предварилку». Петербургские улицы удивили наблюдательного художника непривычными переменами: городовые на перекрестках несли службу не в одиночку, как всегда, но почему-то группами, да еще под командованием жандармских офицеров, — образовались целые полицейские разъезды, к тому же несколько раз процокали по мостовой казачьи патрули, очень грозно настроенные. Он сообразил — видимо, случилось какое-то чрезвычайное происшествие, но прессу покупать было некогда, да и привычки регулярно читать газеты Десницын не имел: запутанная политика и городские сплетни свободного художника обычно раздражали, выводя из творческого равновесия. Возле Дома предварительного заключения тоже стоял усиленный караул. У Арсения внимательно проверили документы, нехотя пропустили в здание. Угрюмый жандарм на вахте забрал паспорт, поинтересовался, с какой целью Арсений явился в тюрьму, а когда тот сбивчиво объяснил, срочно телефонировал начальству, доложив о посетителе.

— Вам велено обождать здесь — никуда не уходить-с! — вахмистр завел его в караулку.

Художник молча пожал плечами: что в нем нашли подозрительного? Очень скоро явился офицер и при нем два усача-жандарма с шашками наголо. Вахмистр вытянулся в струнку и уже открыл рот для доклада, но офицер жестами остановил его и сам осведомился:

— Господин Десницын?

— Д-да. А чем, собственно, обязан? Видите ли…

— Вы арестованы, сударь! Отведите-ка, братцы, этого господина куда следует! Там ему разъяснят обязанности, права и все прочее.

Конвоиры повели ничего не понимающего художника по бесконечно длинному, гулкому коридору…

V

— Десницын — на допрос! — послышался хрипловатый, недружелюбный голос конвоира за глухой металлической дверью и, оцарапав мозг, впился в него железными жалами оводов-садистов; раздался лязг ключа в замке, скрежет проржавевших петель.

Усталый жандарм подталкивал арестованного в спину стволом карабина: тот еле передвигался, шатаясь от стены к стене, все тело стонало от сырости, ныл каждый сустав. Красные, кирпичной кладки подвальные своды, повидавшие за свой век немало идейных «борцов за свободу» и заправил уголовного мира, местами покрытые плесенью, что называется, давили на психику, низко нависая над головой. Было вдобавок душно, и уже от этого Арсения знобило, в глазах темнело. В «образцовой тюрьме» он находился уже не первый день, но причину ареста, как и было обещано, ему разъяснили сразу же. Художник оказался жертвой обстоятельств; накануне его «добровольной» явки на Шпалерную за телом брата террористами был зверски убит начальник Департамента государственной полиции генерал Скуратов-Минин, за которым они охотились. Социалисты-революционеры заочно «приговорили царского сатрапа» к смерти уже давно, а тут им подвернулся повод привести «приговор» в исполнение. Бескомпромиссный генерал решил принять личное участие в публичном повешении пяти боевиков, совершивших дерзкий налет на Азовско-Донской банк с убийством молоденькой кассирши и двоих охранников-полицейских (решились на столь отчаянное дело, судя по всему, из-за того, что финансовые средства «народных мстителей» кончились и боевой террор мог бы тогда прерваться, а это путало их карты). Жандармский генерал в спокойном тоне, но со свойственной ему прямолинейностью честного служаки, верного Царю и Отечеству, сам обратился к собравшимся поглазеть на казнь и обывателям, предполагая, что в толпе есть кто-то из сочувствующих преступникам и, возможно, даже кто-то из их сообщников:

— Так будет с каждым, кто поднимет руку на устои Империи. Смотрите на этих безумцев: они думали, что принесут кому-то «свободу», а через минуту будут болтаться в петле. Если народ превращается в сброд, значит, его необходимо чистить. И помните — с нами Бог, а в них только гордыня и зараза слепой ненависти. Заразу уничтожают, пока не поражен весь организм! Чем скорее злодеи предстанут перед Судом Божиим, тем будет лучше для их заблудших душ.

Вскоре после казни генерал был расстрелян в упор во время воскресного моциона прямо на Невском, возле Думы. Толпа изловила какого-то гимназиста старшего класса, и самосуда тот избежал только потому, что его отбили у возмущенного народа городовые. Перепуганный юнец, разумеется, оказался ни при чем, а настоящий убийца так и не был пойман. Как установила следственная экспертиза, он выпустил в генерала целую обойму из браунинга и при этом успел раствориться в охваченной паникой толпе. Правда, уже на следующий день поднятая на ноги городская полиция и жандармерия провели целый ряд арестов подозреваемых и точно установили, что убийство Скуратова-Минина — очередной теракт эсеровской партии. Связь Ивана Десницына с эсерами была несомненна, а тут еще и младший брат его попался под горячую руку и, разумеется, сразу угодил в число подозреваемых. Еще на первом допросе Арсений пытался объяснить, что произошло трагическое недоразумение, что он только догадывался о темных делах Ивана и вообще долгие годы не имел представления о его «похождениях», даже не знал, где тот пропадал столько лет, а во время убийства шефа жандармов как раз был занят выяснением в квартальном отделе участи арестованного старшего брата.