Владимир Корнев - Датский король

• Название: Датский король
• Автор: Владимир Корнев
• Издательство: Амфора
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-823-5

Новый роман петербургского прозаика Владимира Корнева, знакомого читателю по мистическому триллеру «Модерн». Действие разворачивается накануне Первой мировой войны. Главные герои — знаменитая балерина и начинающий художник — проходят через ряд ужасных, роковых испытаний в своем противостоянии силам мирового зла.

В водовороте страстей и полуфантастических событий накануне Первой мировой войны и кровавой российской смуты переплетаются судьбы прима-балерины Российского Императорского балета и начинающего художника. История легендарного чернокнижника доктора Фауста, продавшего душу дьяволу, вновь обретает плоть и кровь в искушении чистых искусств: живописи, балета и поэзии, доводя человека до предельной точки творческого развития и… убивая.

Где-то в пространстве между готическими витражами библиотек Веймара, театральными подмостками Парижа и старыми церквями Петербурга лежат разгадки тайны Священного Копья Демонов и таинства превращения вдохновенной женственности белого лебедя в холодную загадочность черного…

«Датский король» — блестящий мистический роман петербургского писателя Владимира Корнева, захватывающий читателя с первых страниц и приоткрывающий занавес сцены, на которой истинная любовь противостоит искушениям темных сил и возвышается над демонической моралью.

---

— Вот тебе мое последнее монаршее напутствие! Ты сделаешь это, непременно сделаешь!

Когда подручные вернули полумертвого Звонцова в прежнее состояние — на простейший эшафот — и принялись затягивать петлю все туже, он захрипел, задергался, зашмыгал, всячески противясь безобразным изуверам. Тогда какой-то «доброхот» снова сбегал на кухню и притащил ведро с помоями. Опять бедолагу перевернули, чтобы окунать головой прямо в эту смрадную жижу, так что она забивалась Звонцову в глаза и уши, через ноздри лезла в рот. Он расслышал чей-то садистский возглас: «Нахлебаешься дерьма, тогда рад будешь удавиться!» После очередного окунания избитый и униженный ваятель-дворянин кое-как дал понять, что согласен на все. Его поняли, какой-то упырь вынул кляп. Вячеслав Меркурьевич стал хватать ртом воздух, затем обреченно прохрипел:

— Развяжите меня — сделаю все, как вы хотите! Да развяжите же, звери!

Петр кивнул — Звонцова мигом поставили на табурет, освободили от пут. Теперь он сам покорно сунул голову в петлю. По мановению Государевой длани два насквозь проформалиненных преображенца застыли по бокам, взяли «на караул» ржавые штуцера, а вокруг расположились все прочие: кто-то взирал безучастными, пустыми глазами, карлы же прыгали, визжа и предвкушая зрелище близкой мучительной смерти. Звонцов шагнул на самый край колченогого «эшафота» и уже готов был оттолкнуть его, как вдруг в прихожей послышались тяжелые шаги и знакомый металлический звон. Иван, не колеблясь, переступил порог, красными навыкате глазами оглядел комнату. Разъяренный лохматый мужчина со здоровенной дубиной наперевес (во дворе лежали недавно привезенные, еще не пиленные и не колотые дрова) напугал своим видом даже кладбищенскую нечисть. Все эти «бренные останки» и прочие инфернальные ублюдки бросились врассыпную, когда тот, угрожающе потрясая своим примитивным оружием, взревел:

— Ты меня еще морочить вздумал, ряженых полный дом назвал? А ну расступись, сволочь! Я, Звонцов, тебя из-под земли достану! Эй, где ты там, фраер! Раскошеливайся давай!

Воспользовавшись всеобщим замешательством и неразберихой, хозяин мастерской в один прыжок оказался у распахнутого окна и очертя голову с высоты третьего этажа сиганул во двор — только его и видели!

Упади он на сажень дальше, разбился бы вдребезги о булыжник. Ветки деревьев, за которые он зацепился, кусты и большой сугроб в палисаднике смягчили удар, да и, как гласит народная мудрость, пьяному море по колено. В общем, остался Вячеслав Меркурьевич почти невредим, только исцарапался, даже не сломал ничего, так что, приземлившись, со всех ног бросился прочь, подальше от своего дома.

VI

Ни свет ни заря Арсения разбудило внезапное явление друга. Руки и лицо Звонцова были в ссадинах и синяках, волосы стояли дыбом, а глаза полнились страхом. Он заметно прихрамывал и дрожал от холода, потому что оставался голый по пояс. Грудь его, исполосованная вдоль и поперек, все еще кровоточила, но пятиконечной звезды нельзя было разобрать: глубокие порезы перемежались глубокими же следами шипов дикой розы, в куст которой ваятель угодил, в общем, магическая геометрия нарушилась. Скульптор был сильно возбужден, так что даже не заметил едкого лабораторного духа, впрочем, в последнее время Арсений привык к такой ажитации и различным выходкам Звонцова. Он уже ничего не спрашивал, только протянул тому байковое одеяло (шерстяным художник еще не обзавелся) и просто уставился на гостя взглядом человека, которого некстати вытащили из постели после «трудов праведных» накануне.

Художник вообще-то все еще мучился со ступней: нога болела так, будто бы он ее подвернул, его лихорадило, и причины своей внезапной болезни Сеня понять не мог. Пришлось даже просить дворника вызвать врача, но тот обещал осмотреть больного только утром, так что «явление» Звонцова было совсем некстати. Переводя дух, скульптор нес какую-то невнятицу о ночном происшествии, о «полете», который, к счастью, не имел летального исхода.

— Неспроста тебе такое привиделось, неспроста, — в нарочито серьезном тоне произнес Десницын.

Скульптор насторожился:

— А что, Сеня? Очень дурная примета?

— Страсть у тебя дурная, Звонцов! Водкой-то за версту несет! Прости меня, но ты, по-моему, до горячки допился. Разве не я тебя предупреждал — остановись! Сегодня тебе Царь приснился, и ты с третьего этажа сиганул. а завтра черт привидится, так, не приведи Господь, в петлю полезешь.

При этом Десницын вдруг поймал себя на том. что самочувствие у него превосходное — боль и недомогание как рукой сняло («И зачем только врача беспокоил?»). Вячеслав Меркурьевич, напротив, притих — слова друга подействовали на него удручающе, его даже бросило в жар. Он попросил у Арсения термометр и прилег на диван. При падении Звонцов, очевидно, повредил ногу — теперь она сильно болела, заметно опухла в лодыжке и покраснела:

— Пожалуй, я полежу. Должно полегчать — дошел же я как-то до тебя?

Арсений пожал плечами, дескать, какой может быть разговор, и посоветовал другу:

— Ты бы лучше обработал грудь, пока не загноилось. У меня вообще-то есть пузырек медицинского спирта… Только не вздумай его выпить!

Ваятель угрюмо кивнул, взял пузырек и, морщась от боли, смазал раны, а Десницын озадаченно почесывал в затылке — история с ногами показалась ему до нелепости странной.

Пока он мысленно сопоставлял травму Вячеслава и свое внезапное выздоровление, из коридора послышалась короткая дребезжащая трель механического звонка. Сеня спохватился, наскоро запахнувшись в халат, поспешил в коридор:

— Наконец-то! Дверь не закрыта, прошу вас, доктор, входите.

Художник на ходу снял пальто с маленького старичка, который не мог сразу сориентироваться в светлой просторной комнате и только протягивал руки в пространство, разминая подагрические пальцы:

— Нуте-с, где у нас пациент?

Он вопросительно посмотрел на Арсения:

— Вы на больного не похожи. Так кто же больной?

Арсений указал на диван. Звонцов не понял, откуда появился врач, но в то же время обрадовался: «Очень кстати, еще пришлось бы самому идти на прием».

Доктор снял очки и пристальным взглядом оглядел Вячеслава Меркурьевича, откинувшегося на подушки:

— Да, голубчик, довели вы себя! Видок-то у вас, прямо скажу, неважнецкий. Круги под глазами. Недосыпаете, наверное, да и образ жизни, судя по всему, ведете невоздержанный.

Старичок укоризненно покачал головой, разглядывая мастерскую:

— Ну, еще бы! Живете, можно сказать, в лаборатории. Вы, я вижу, студент, и наверняка химического факультета — неужели нельзя заниматься изысканиями в институте?! Здесь же задохнуться можно — чем это пахнет? То ли хлор, то ли сера…

Звонцов не знал, что ответить, и вообще понятия не имел, для чего Арсению все эти химикаты.

— Это не мое… — пролепетал было скульптор, но доктор словно ничего не расслышал, продолжая рассматривать «инструментарий» художника-экспериментатора:

— По крайней мере, пузыречки-то нужно закрывать, батенька, а? Вот и я говорю: непорядок у вас, нельзя так рисковать — это же яды сплошные!

Пол «украшали» большие пятна непонятного цвета. Заметив их, врач воскликнул:

— Да тут еще и какие-то реактивы разлиты — то-то вас «укачало»!

Он приложил ладонь к звонцовскому лбу:

— Ну и ну — у вас же, голубчик, жар! Термометр, надеюсь, имеется?

— Градусник есть… — мучительно выговорил Вячеслав Меркурьевич. — Доктор, у меня что-то с ногой. Посмотрите, ради Бога, болит ведь!

Врач внял просьбе, осторожно, с пристрастием и ловкостью эскулапа ощупал больное место, спросил, не прекращая осмотра:

— Был ли у вас когда-нибудь вывих голеностопа? Не помните? Возможно, в детстве ногу подвернули, опухала лодыжка, нет? Ну, может быть, прыгали или танцевали неудачно? Было?

— Сегодня ночью упал с третьего этажа, — выпалил Звонцов.

Старик, было видно, не поверил и продолжал осматривать ногу, он был чем-то озадачен:

— Удивительно. Травма у вас не от падения. Уж очень она, молодой человек, похожа на типичную перегрузочную болезнь танцовщика. Эта опухоль мне знакома. Я, знаете ли, после института практиковал не где-нибудь — в Мариинском театре, и там немало навидался подобного среди балетных… А что это у вас с пальцами, милейший? Вы что, носите обувь на три размера меньше? Да-с-с… Такие, извините, мозолистые пальцы я видел только у балерин, а в данном случае… Мне доподлинно известно, что мужчины на пальцах не танцуют. Хотя в наше время кругом новаторство, эксперименты, но вы же не танцовщик, молодой человек?

— Нет, что вы, доктор. Я творю руками! — важно заметил ваятель.

— Конечно, конечно. С моей стороны было глупо предположить… Но тогда я совершенно не понимаю, откуда у вас столь специфическое явление — невероятно! Sic[206], пропишу я вам одну очень хорошую мазь, будете делать растирания и, главное, дайте ноге покой.