Владимир Корнев - Датский король

• Название: Датский король
• Автор: Владимир Корнев
• Издательство: Амфора
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-823-5

Новый роман петербургского прозаика Владимира Корнева, знакомого читателю по мистическому триллеру «Модерн». Действие разворачивается накануне Первой мировой войны. Главные герои — знаменитая балерина и начинающий художник — проходят через ряд ужасных, роковых испытаний в своем противостоянии силам мирового зла.

В водовороте страстей и полуфантастических событий накануне Первой мировой войны и кровавой российской смуты переплетаются судьбы прима-балерины Российского Императорского балета и начинающего художника. История легендарного чернокнижника доктора Фауста, продавшего душу дьяволу, вновь обретает плоть и кровь в искушении чистых искусств: живописи, балета и поэзии, доводя человека до предельной точки творческого развития и… убивая.

Где-то в пространстве между готическими витражами библиотек Веймара, театральными подмостками Парижа и старыми церквями Петербурга лежат разгадки тайны Священного Копья Демонов и таинства превращения вдохновенной женственности белого лебедя в холодную загадочность черного…

«Датский король» — блестящий мистический роман петербургского писателя Владимира Корнева, захватывающий читателя с первых страниц и приоткрывающий занавес сцены, на которой истинная любовь противостоит искушениям темных сил и возвышается над демонической моралью.

---

— Ну наконец-то! А помнишь, какие вещи я раньше делал, какое будущее мне прочили? Сейчас бы то вдохновение, тот кураж! За дело, за дело!

Первый блин, однако, вышел комом: получился недолив расплава, неожиданный брак. Звонцовские нервы тут же сдали, он стал ругаться. Осторожно снимая форму, Арсений удивлялся:

— Это ведь форма совсем не той работы, про которую ты говорил. Это, наверное, какая-то другая форма.

Скульптор продолжал сотрясать воздух, еще не видя результата и обвиняя во всем помощника:

— Хватит мне арапа заправлять! Это форменный брак. Халтура — не надо мне халтуры! Загубил работу, а теперь выдумываешь себе оправдание. Мастер, тоже мне, выискался! Что-то мне непонятно, кто здесь вообще скульптор — ты или я? Может быть, ты?!

Когда Арсений наконец освободил отливку из гипсового плена, взору художника предстала статуя неожиданной красоты, невиданная по выразительности — пример органичного творения. Звонцовское же воображение все еще предвкушало, что из «расчлененной» скорлупы вырвется на свет кладбищенская богиня, но вместо этого он увидел какую-то яичницу-глазунью, в которой едва угадывались очертания человеческих членов.

Арсений сиял от восторга, Звонцов был просто обескуражен и произнес недоверчиво:

— Не моя это работа. Ничего похожего! Задумал одно, а вышло совсем другое… Тут что-то не так…

— Нет, брат, это ты натворил, а я только свидетель. Ликуй: «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь!» Это же гениально, дурында!!!

Звонцов смотрел на художника исподлобья, как на человека, который над ним издевается.

— Да ничегошеньки ты не понял, скажу я тебе, — Десницын вдумчиво посмотрел на скульптуру, обошел вокруг: отошел на расстояние, потом приблизился почти вплотную. — Назови-ка ее «Сотворение человека». Точно! Вот так и рождаются шедевры.

Арсений посетовал на то, что подобные «казусы» при обычной отливке чрезвычайно редки:

— Пойми, тут сама стихия-природа вмешалась, ей только нужно было помочь. Действительно, нет никакого труда в том, чтобы «случайно» недолить или перелить бронзы или, скажем, дырку в гипсе проделать в самом неожиданном месте, чтобы расплав пролился. Зато каков эффект! Чем не новаторский метод?! Заурядная, казалось бы, технологическая оплошность принесла уникальный творческий плод. Но, скорее всего, это из-за неоднородности сырья, хотя, конечно, такие детали выливаться могут только из форм.

Вячеслав Меркурьевич опять попытался возразить:

— Тебя послушать, Сеня, так только того и не хватает, чтобы ты устраивал неожиданные подвохи, технологию отливки нарушал, и шедевры можно будет лепить как пирожки. «Стихия вмешалась» — ловко придумано! Может, ты себя возомнил теоретиком нового направления в искусстве?

— Ну, тогда делай как знаешь! Я думал, как лучше, а ты и слушать не желаешь. Хоть бы присмотрелся… — Арсений махнул рукой и собрался было уходить, но скульптор предупредительно загородил ему дорогу.

По правде, он уже «присмотрелся», ему просто хотелось хоть как-то «уесть» талантливого помощника. Ясно было, что в совместной работе есть драгоценное зерно.

— Куда это ты собрался? Погорячился я, признаю.

VIII

Через три дня цех был уже полон скульптур, совершенно не соответствующих единственной изначальной литейной форме. Казалось, что последняя каждый раз сама рождает иные, непредсказуемые конфигурации внутри себя — истинные уникумы объемного творчества. Выходило, что у мертвой материи, у пустотелого гипса есть индивидуальная душа, свидетельствующая о существовании невидимого и неведомого сверхваятеля! Среди прочих диковин стихийного литья, в деталях одежды «изображаемых» им символических персонажей трепетали удивительные бронзовые кружева — тончайшие, совсем как настоящие! В другой скульптуре бушевало грозное море с тонущим кораблем, разверзшимися пучинами, причем волны были поразительно реалистичны — до мельчайших подробностей. Все отлитые за эти дни работы отличала еще одна особенность — фатальная мучительность земного бытия, так или иначе отраженная в каждой из них. Они изображали то стихийные бедствия, то различные бесстрастно запечатленные моменты гибели в некоторых скульптурах, вернее, целых композициях, окрашенные воображением в самые живые тона, были ясно различимы многофигурные батальные сцены…

Арсений убежденно заявил, что теперь, когда Звонцов сотворил целую первоклассную глиптотеку вполне в духе новейших художественных веяний, следовало бы срочно все выставить.

— Значит, ты думаешь, это обречено на успех? Что-нибудь «уйдет»? — автор затаил дыхание — он все еще не мог до конца поверить в то, что, возможно, достиг желаемого.

Арсений поморщился — он не любил торгашеский жаргон, однако ответил тотчас:

— Не беспокойся, Звонцов: раскупят если не все, то многое. Неужели не видишь — это не ремесленные поделки.

Но мысли его были далеки от подсчета чужих гонораров.

Вячеслав Меркурьевич внутренне возликовал: он не имел оснований сомневаться в творческом чутье друга, как никогда не сомневался в его таланте. «А если бы не я, кто увидел бы его полотна? Он не имел бы даже того немногого, что имеет сейчас», — размышлял Звонцов не без гордости уже за собственное чутье, которое не подвело его тогда, на заводских задворках. К тому же его, как всегда, устраивало и поражало то, что Арсений даже не думает претендовать на соавторство: «Блаженный он, что ли? Его волнует только само искусство как некое таинство — а как же лавры? Оставаться равнодушным к известности — непостижимо!»

Размышляя о том. в чем кроется «чудесная» причина рождения столь оригинальной «новой» скульптуры, Вячеслав пришел к суеверному выводу, что подействовала поставленная им свечка перед чудотворной иконой: «Услышал меня святой Никола! Тогда вот статуя собаки ожила, а сегодня такая удача с литьем».

Он твердо решил: «По окончании работы новые скульптуры нужно обязательно подписать своим именем. а не позаимствованной у Арсения сомнительной монограммой «КД».

Все эти дни скульптор и художник работали бок о бок, не покладая рук. но главного своего желания Вячеслав Меркурьевич так и не исполнил, хотя мысль об отливке зловещей богини не отпускала его.

Арсений осторожно подсказывал:

— Слушай, я все-таки думаю, что тут основная техническая причина в сырье. Лом твой перемешан, не поймешь, откуда что — куски разного происхождения, неодинаковые сплавы. Это. по-моему, многое объясняет.

Скульптор твердо решил, что точную копию надгробия вернет на прежнее место — только так в буквальном и мистическом смысле можно было освободиться от этого наваждения, навсегда избавиться от черного искуса и духовного рабства потустороннему злу. На третий день он собрал-таки необходимое количество более или менее однородных обломков, однако для решительного шага, для воплощения задуманного нужны были силы, а Звонцов, и без того истощенный ночными бдениями, кошмарами и дурными пристрастиями, уже едва держался на ногах. Хорошо, что рядом постоянно был Арсений.

— Вот что, Сеня, — произнес скульптор запекшимися губами. — Опять у меня, кажется, лихорадка начинается. Я все приготовлю для отливки, а ты, будь добр, сделай остальную работу сам. Теперь ты уже наловчился, я тебе доверяю — вещь непременно нужно исполнить именно сегодня. Чувствую, иначе может быть поздно. Нужно с этим разделаться раз и навсегда.

Он заложил в тигель тщательно подобранную бронзу и оставил плавиться, сам же прилег отдохнуть на какую-то скамью, положив под голову свернутую робу.

Арсению оставалось только дождаться, когда будет готов расплав, и перелить однородный жидкий металл в форму, на этот раз надежно закрепленную. Работа была в удовольствие. Он старательно исполнил отливку и с нетерпением ожидал, когда же бронза остынет и можно будет лицезреть результат. Он хотел было закурить, но тяжелые двери цеха распахнулись настежь — и опешившего Десницына тут же обступили полицейские чины. Офицер дежурно, резко вскинул руку к козырьку, представился и сразу спросил:

— Вы, судя по всему, Десницын Арсений Кириллович, художник?

Сеня кивнул головой.

— Тэ-э-эк-с… Неоднократно помогали своему другу Звонцову Вячеславу Меркурьевичу при отливке скульптур. Верно?

— Да, — Арсений готов был отвечать на вопросы, но не мог взять в толк, зачем он понадобился стражам порядка.

— В таком случае, собирайтесь. Мы вынуждены вас задержать. Господин Звонцов обнаружен мертвым в собственной мастерской, а вы, как нами установлено, единственный, кто находился с ним в самых тесных отношениях. Извольте поторопиться!

Глаза Арсения округлились от удивления. Он недоверчиво оглядел полицейских, те настороженно переглянулись.

— Да что вы, господин поручик! Здесь явное недоразумение: вот он, Вячеслав Меркурьевич Звонцов, — отдыхает от трудов праведных. Живехонек, как видите… Мы здесь безвыходно уже трое суток.