Джон Норвич - Срединное море. История Средиземноморья

• Название: Срединное море. История Средиземноморья
• Автор: Джон Норвич
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-052189-0, 978-5-403-02767-0

Средиземноморье. Колыбель цивилизаций. Тут не единожды сталкивались Восток и Запад, ислам и христианство. Перед вами история Средиземноморья — от финикийских и египетских мореплавателей до Первой мировой войны!

---

Различия между югом и севером в этой стране по-прежнему были разительны, то есть глубоки настолько, что их последствия ощутимы и по сей день. Королевство Неаполитанское при Робере и его взбалмошной наследнице Иоанне I могло похвастать просвещенным и утонченным двором, а также двумя университетами, лучшими в Италии. Один из них, в самом Неаполе, был детищем Фридриха II; второй, более чем на пятьсот лет старше первого — прославленная на весь мир медицинская школа, — находился в Салерно. Однако за пределами этих центров в стране господствовали, как и во времена норманнов, безответственные и непокорные бароны. Сицилия, пребывавшая под властью Арагонского королевского дома, в меньшей степени испытывала связанные с феодализмом тяготы: экономика ее функционировала более сбалансированно, — но в остальном здесь также господствовала сходная атмосфера застоя и инертности.

С другой стороны, размышляя о севере Италии, невозможно отделаться от ощущения царившей здесь всепобеждающей жизненной активности. Постепенно, на протяжении XIV в., по мере того как небольшие города-государства вовлекаются в орбиту более крупных, возникают мощные сферы влияния. В их число входила Венеция, чье богатство и великолепие достигло небывалого уровня, медленно перегонявшая Геную — к тому моменту своего единственного серьезного соперника на море — и впервые аннексировавшая значительные части материковой территории Италии — Падую и Виченцу, Тревизо и Верону. Одновременно она по-прежнему распространяла свое влияние за пределы Адриатики, являясь одной из великих держав Европы. Назовем и Милан, где господствовал высокородный дом Висконти, чья власть, так сказать, расплескалась, подобно громадной приливной волне, по Ломбардии и Пьемонту, поглотив в конце концов даже Болонью — центр влияния папы в Северной Италии. Наконец упомянем Флоренцию — Флоренцию Джотто, Орканья и Андреа Пизано. Благодаря своему стойкому республиканскому духу она разрушала планы любого потенциального деспота; ее акционерные банки развили систему международного кредитования до немыслимого уровня эффективности и изощренности. Одно из преимуществ римского права над правом церковным заключалось в том, что оно сделало ростовщичество уважаемым делом; был открыт путь для экономического развития во всей его полноте, а также для долгосрочных кредитов, что, в свою очередь, породило такие богатства и роскошь, что они продолжают поражать и по прошествии многих столетий.

Тем временем в противоположной части полуострова Папская область, находившаяся вдали от Авиньона и вследствие этого неподвластная действенному контролю со стороны своего отсутствующего владыки, пребывала жертвой деспотизма, бывшего, так сказать, в большой моде. Фамилии Эсте в Ферраре, Пеполи в Болонье, Малатеста в Римини и подобные им могли именовать себя викариями папы и во всем, вплоть до мелочей, признавать господство наместника святого Петра, но при этом в своих городах они обладали абсолютной властью. Лишь в самом Риме, несмотря на попытки Колонна и его соперников Орсини, республиканские чувства народа оставались достаточно сильны, чтобы сохранять самоуправление. Однако Рим в то время был, вероятно, самым печальным местом в Италии. Папы — главный его raison d’être[174] — покинули его; население по причине малярии, голода и борьбы партий между собой сократилось до жалких 20 000 человек. Столица христианского Запада пала так низко, как никогда прежде. Более чем какой бы то ни было другой город, Рим в тот момент нуждался в лидере, который воплотил бы в себе все надежды его обитателей и восстановил их самоуважение. И в минуту глубочайшего отчаяния такой человек нашелся.

Кола ди Риенцо, сын римской прачки, был визионером, фанатиком, потрясающим шоуменом и гениальным демагогом. В 1344 г. тридцатиоднолетний Кола ди Риенцо начал свою кампанию против римской аристократии. Он разжигал воображение народа, воскрешая в его памяти образы былого величия города и пророча его славное возрождение. Он пользовался таким успехом, что три года спустя на Капитолии ему торжественно пожаловали звание трибуна и наделили неограниченными диктаторскими полномочиями. Затем, собрав «национальный» парламент, он в торжественной обстановке сообщил, что отныне жители всех городов Италии получают римское гражданство, и объявил о планах избрания итальянского императора. Однако тот, кто обращался к Италии как к единому целому, будь то германский князь или демагог-римлянин, заведомо обрекал себя на провал. К концу 1347 г. против Кола оказались настроены не только жители других городов, но и римская толпа, и он был отправлен в изгнание. Через несколько лет ему удалось вернуться, однако его прежние чары утратили свою силу: толпа, переменчивая, как всегда, тут же поднялась против него. Он появился на Капитолии, закованный в сияющие доспехи, подняв знамя Рима: те только громче смеялись. Переодевшись в нищенские лохмотья, он попытался бежать, но золотые браслеты, блестевшие сквозь рубище, выдали его. Через несколько минут его тело было повешено за ноги на городской площади — мрачная участь, напоминающая ту, что выпала в середине XX в. его наиболее удачливому подражателю, столь сильно смахивавшему на него.[175]

И все же во время своей молниеносной карьеры Кола каким-то образом сумел очистить сознание сограждан от самых обременительных наносов Средневековья и привить им новый взгляд на их классическое прошлое. Деяния, по масштабу и значению сходные с теми, что он совершил в области политики, осуществил в словесности его друг и сторонник Франческо Петрарка. Через двадцать лет после смерти Данте, в 1341 г., Петрарку увенчали на Капитолии лавровым венком как царя поэтов. Однако за этот отрезок времени произошли изменения, в результате которых на место схоластике позднего Средневековья пришел ренессансный гуманизм. Петрарку не посещали масштабные видения Данте, но — пусть его гений был менее значителен — он обладал свежим, несуетным взглядом. Его творчество в какой-то степени находится под влиянием поэзии трубадуров Сицилии и Прованса, однако главным образом он черпал вдохновение из латинских античных авторов.

Эта новая концепция классического прошлого как предвестия будущего привела к оживлению интереса к литературе античной Греции, о которой давно позабыли на Западе и которой по большей части пренебрегали даже в Византии. В первую очередь то было достижение Джованни Боккаччо, самого даровитого ученика Петрарки: он в течение трех лет держал у себя дома старого грека, отличавшегося отвратительными привычками, готовя один из первых — и худших — переводов Гомера на латынь. Однако не классическая образованность стала причиной того, что Боккаччо помнят и по сей день. Он написал «Декамерон», будучи сравнительно молодым, но благодаря этой вещи совершил в итальянской прозе то же, что Данте и Петрарка в поэзии: упростил ее, обновил и, так сказать, выковал из нее новый инструмент. Разработанный им стиль, пикантный и терпкий, создал «Декамерону» европейскую репутацию, положив начало вновь возникшей повествовательной традиции, ведущей к Чосеру и Шекспиру, а от них — к Лафонтену и более поздним авторам.

Что до пап, пребывавших в Авиньоне, то для них влияние Кола де Риенцо и успех «Декамерона» должны были прозвучать как новый сигнал тревоги: если в ближайшее время не восстановить папскую власть в Италии во всей ее полноте, то она окажется потеряна навеки. Возвращение Кола в Рим совпало по времени с назначением кардинала Жиля Альборноса легатом в Италию; он получил задание вновь восстановить папскую власть в одноименной области. Этот испанец, обладавший фантастическими способностями, преуспел в ее выполнении настолько, что в 1367 г. папа Урбан V осмелился вновь водвориться в Латеране. Римский народ оказал ему шумный прием, и вскоре папа уже принимал визиты как от западных, так и от восточных императоров (он оказался первым и последним в истории папства, кому выпало подобное). Однако он был стар; вскоре его потянуло домой, и в 1370 г., несмотря на предостережения святой Бригиты Шведской, что путешествие в Прованс окажется для него роковым, он не смог противостоять желанию вернуться в Авиньон. Через несколько недель он скончался.

Урбан до боли ясно продемонстрировал, почему наместники святого Петра столь долго находились вдали от дома, принадлежавшего им по праву, — все авиньонские папы и большинство членов их курий были французами. А они, что примечательно, не желали путешествовать даже в спокойные времена — для них развалины Рима с царившими в них болезнями и зловонием были малопривлекательны. Чтобы совесть папства пробудилась по прошествии семидесяти лет, в Италии должен был произойти серьезный кризис, и он настал. В Церковной области[176] Альборносу наследовала орда жадных легатов-французов, которые не скрывали, что желают урвать все, что только можно; вскоре они довели дело до того, что в несчастных итальянских городах началось открытое восстание. При этом они не остановились перед тем, чтобы привлечь так называемые «вольные отряды» — банды иностранных наемников, которые, когда у них не было иных занятий, бродили по стране, зарабатывая на жизнь охраной денег, грабежом набольших дорогах и шантажом. В 1375 г. одна из таких, самых отпетых, шаек — английский отряд сэра Джона Хоквуда — отправилась по приказу болонского легата опустошать поля Флоренции. Для итальянского города это означало, что терпеть творимое папами беззаконие больше нельзя. Бурная волна антиклерикализма прокатилась по Тоскане, Умбрии и Папской области, и к концу года не менее восьмидесяти городов изгнали находившиеся в них папские гарнизоны.