Борис Акунин - Весь цикл «Смерть на брудершафт» в одном томе.

• Название: Весь цикл «Смерть на брудершафт» в одном томе.
• Автор: Борис Акунин
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-077240-7

Весь цикл «Смерть на брудершафт» в одном томе.

Содержание:

Младенец и черт (повесть)

Мука разбитого сердца (повесть)

Летающий слон (повесть)

Дети Луны (повесть)

Странный человек (повесть)

Гром победы, раздавайся! (повесть)

«Мария», Мария... (повесть)

Ничего святого (повесть)

Операция «Транзит» (повесть)

Батальон ангелов (повесть)

---

Княгиня вспыхнула, но, прежде чем идти встречать, остановилась перед зеркалом. Оглядела себя придирчивым, безжалостным взглядом: морщинки, несносные обвислости. Ах, не надо было надевать платье с открытой шеей! Полно, да любит ли он меня, подумала Лидия Сергеевна, но вспомнила всякое-разное — раскраснелась. Любит, безусловно любит! Возможно, не столько ее, сколько громкий титул — мужчины так падки на погремушки. Но разве это столь уж важно? Титул, имя, порода — это ведь тоже настоящее, свое собственное, не краденое. Не важно, за что! Главное, что любит!

Лакей помогал припозднившемуся гостю снимать бобровую шубу с суконным верхом. Румяный с морозца мужчина, которому очень шла светлая бородка, сунул человеку кожаную папку («Подержи-ка»), поправил шелковый галстук, заколотый алмазом. Острый взгляд пробежал по вешалке, высматривая шинели с генеральскими погонами. Таких было несколько, но нужной не обнаружилось.

Забрал папку, сунул лакею банкноту.

Тот стал отказываться:

— Что вы, у нас не заведено.

Но, рассмотрев цвет бумажки, принял ее с поклоном.

— Скажи-ка, а пришел ли… — начал мужчина, но не закончил вопроса.

Из коридора на него смотрела горничная в воздушной наколке и белейшем кружевной фартуке.

— Ты что, Зина?

Он подошел к девушке.

— Я ничего-с… — Она оглянулась и быстро: — Емельян Иваныч, а Тимофей Тимофеич здоровы? Их ни вчера, ни третьего дня не было.

— Здоров. Что ему, дубине, сделается? Внизу, в автомобиле сидит.

— Он не дубина! — сердито воскликнула девушка. — Он контуженный!

И вдруг исчезла. По коридору, шелестя шелками, шла Верейская.

Стремительно и страстно она припала к груди Базарова — на секунду. Сказала:

— Идите, мой герой! Пусть они на вас посмотрят.

— Ваша кузина с мужем здесь? — спросил он. — Помните, я просил, чтобы вы их непременно позвали.

Он окает, — подумала Лидия Сергеевна. — Странно, что я раньше не обращала внимания. Заметила по контрасту с нашими петербуржцами. Ничего, это даже стильно.

— Конечно, помню. Разве могла я забыть, если вы попросили? Вы хотите поговорить с Вольдемаром о вашем проэкте. Леночка сказала, что приведет своего бирюка, но они опоздают. У него какие-то служебные дела. — Она поправила возлюбленному галстук. — Вы сейчас окажетесь в центре внимания. Не смущайтесь.

— На медведя ходил — и то не смущался, — проворчал сибиряк, следуя за хозяйкой.

— Господа, вот мой спаситель! — громко объявила княгиня с порога. — Емельян Иванович Базаров. Любите и жалуйте. На таких людях вся Русь держится.

Под взглядом чуть не сотни глаз он сдержанно поклонился. Лидия Сергеевна вздохнула с облегчением: он был положительно хорош. В осанке и поклоне чувствовалась неброская, истинно русская сила.

Все смотрели на него с улыбкой, ладони исполнили ритуальную, почти беззвучную имитацию рукоплесканья. Тогда вновьприбывший поклонился еще раз, с комической преувеличенностью. Улыбки стали шире. Понравился, он нашим понравился, успокоилась Верейская и слегка подтолкнула Базарова в локоть.

— У меня всё без церемоний. Кто не знаком, представляются сами, попросту. Общайтесь, здесь много очень интересных людей.

Что правда, то правда. Интересных людей в салоне у ее светлости было предостаточно: государственные люди, думцы, несколько видных публицистов. Праздной светской болтовни почти не слышалось.

Емельяну Ивановичу здесь всё было любопытно. Он немного послушал подле кружка генштабистов — говорили о новинке стратегической мысли: совместных действиях с фронтами союзников.

Переместился к журналистам, возмущавшимся бесстыдством цензуры.

Наконец, застрял вблизи камина, где спорили о Страннике (так называли любимца царской семьи, простого мужика, то ли шарлатана, то ли чудотворца, о котором судачила вся Россия).

Всякий раз собеседники приветливо принимали в свой круг спасителя хозяйки, произносили комплименты и тут же о нем забывали, а сам Емельян Иванович в разговоры не вмешивался. Он так и заявлял:

— Не обращайте на меня внимания, господа. Я как Робинзон Крузо после необитаемого острова, истомился по умным людям.

В дискуссии, распалившейся возле камина, участвовали трое: кавалергард, седобородый господин в мундире медицинского генерала и лысый, с шишковатым черепом господин, про которого скользнувшая мимо Верейская шепнула: «Это Зайцевич, тот самый».

Зайцевича, шумно известного депутата крайне правой, Базаров, хоть и сибиряк, конечно, знал. Про генерала (имя которого ему ничего не говорило) скоро догадался, что тот из штата лейб-медиков августейшего семейства. Кавалергард был просто кавалергард, ничего особенного.

Удивительной Емельяну Ивановичу показалась тема разговора.

— Что-то такое я про этого Григория-Странника слышал, — сказал он минут через пять, выйдя из роли слушателя, — однако все же не верится. Чтоб мужик в поддевке снимал и назначал министров? Не может того быть! Газетные небылицы.

— Я газет, простите, не читаю, — отрезал гвардеец. — У меня иные источники. Мой однополчанин, флигель-адъютант, собственными глазами видел на столе у царицы список. Там все министры, члены Государственного Совета, сановники. Поделены на два столбика. Над одним написано «Наши», над другим «Не наши». «Наши» — это кто за Странника. А министров, которые «не наши», немка с должности гонит.

— Министров? Из-за мужика? — усомнился новый человек.

— Что министров! Немка Григорию при всех руку целует! И, болтают, не только руку. Государь давеча георгиевским крестом себя наградил, носит — не снимает, так солдаты знаете, что говорят? Царь с Егорием, а царица с Григорием. Вот до какого позора Русь-матушка докатилась!

— Вранье, не верю, — покачал головой упрямый сибиряк.

— А вы у профессора спросите. Он в Царском часто бывает. И с жуликом этим знаком, имел счастье общаться. Что скажете, ваше превосходительство?

Врач, однако, был менее категоричен.

— Насчет любовных шашней, разумеется, чушь и глупистика. Императрица бесконечно добродетельна. Ей в голову не приходит, что ее благоговейная любовь к Страннику может быть кем-то превратно истолкована. Да и насчет «жулика» — м-м-м, не знаю. Тут всё не так просто. Я осматривал этого субъекта, по просьбе ее величества. Весьма необычный индивид. У него редкая форма эпилепсии, которая иногда бывает у кликуш, у юродивых, у так называемых ясновидящих. То, что эти больные обладают необычными способностями, — установленный, хоть и не изученный наукой факт. Факт также и то, что Странник может останавливать кровотечение у наследника. Я сам был свидетелем.

Седобородый пожал плечами и хотел что-то прибавить, но депутат запальчиво воскликнул:

— Плевать я хотел на чудеса! И на то, какой там любовью любит эту грязную скотину царица, мне тоже плевать! Но чертов Странник служит немецким интересам, все знают!

Судя по выражению лица Емельяна Ивановича, он-то этого не знал и очень заинтересовался.

— Каким же образом?

Зайцевич стукнул по полу тростью. После объявления войны он пошел добровольцем, был комиссован по ранению и ходил в защитном френче — без погон, но с белым крестиком на груди.

— Нудит и царю, и царице, что надо-де с германцем скорей замиряться, иначе пропадет Расея. — Депутат передразнил простонародный говор ненавистного «чудотворца». — Не надобна-де нам эта война, знамения ему на сей счет всякие являются, одно страшней другого. А дура-императрица слушает, всему верит. И государю по ночам, поди, кукует: «Ах, Страннику было видение! Ах, Странник желает положить конец кровопролитию!»

— Насколько мне известно, многие простые люди не понимают, ради чего они должны терпеть лишения и умирать. Этот человек говорит голосом народа, — сказал Базаров, показывая всем видом, что сам-то он с этим голосом ни в коем случае не согласен.

— Вот им, вот! — Зайцевич затряс у собеседников перед носом сложенной дулей. На него заоглядывались. — Не будет этого! Москву спалим, как в восемьсот двенадцатом! За Урал отступим, но оружия не сложим! Победим германца если не штыком, то измором, просторами нашими!

— А стоят ли Босфор с Дарданеллами сожженной Москвы? — вздохнул профессор. — Миллионов трупов, калек?

Депутат рубанул воздух:

— Стоят. Тут вопрос вот в чем: быть России великой державой или нет. А страна у нас такая, что если у нее величие отобрать, то и России не останется. Прах один. Мы — не государство, мы идея. Третий Рим, а четвертому не бывать! Если мы не готовы пожертвовать столицей, имуществом, своими жизнями, то нечего в драку лезть. А коли полезли — шалишь, обратного хода нету!

Его слушали во всем салоне. Сочувственно. Недаром Зайцевич слыл одним из сильнейших ораторов Государственной Думы. В его речи чувствовалась решимость и сила.