Егор Лигачев - Борис был не прав

• Название: Борис был не прав
• Автор: Егор Лигачев
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4438-0089-9

Автор этой книги, Е.К. Лигачев занимал высшие посты в советском руководстве в годы крушения СССР. Являясь членом Политбюро ЦК КПСС, Е.К. Лигачев способствовал переводу на работу в Москву Б.Н. Ельцина, однако позже стал его непримиримым противником и критиком.

В своей книге он рассказывает обо всех деталях борьбы за Советский Союз — борьбы с Ельциным и стоящими за ним внутренними и внешними силами. Книга наполнена фактами, показывает закулисную сторону событий; она дополняется материалами Е.К. Лигачева о продолжении сражения с Борисом Ельциным уже на новом этапе — в 1990-е гг., когда Ельцин стал президентом России.

---

Однако ко всем этим сиюминутным оценкам ситуации примешивались и соображения иного порядка.

Впервые на работу в ЦК меня пригласили в 1961 году — это был период, когда былые, еще сталинских времен, обвинения в троцкизме, угрожающе обрушивавшиеся на меня, уже не «портили биографию» и не препятствовали работе в центральном аппарате. Не вдаваясь здесь в подробности, упомяну, что в пятидесятых годах я был секретарем райкома партии в том самом районе Новосибирска, где создавался знаменитый Академгородок. Весь стартовый период Академгородка, Сибирского отделения Академии наук СССР — центра мирового масштаба бок о бок работал с академиками Лаврентьевым, Христиановичем, Марчуком, Будкером и другими выдающимися советскими учеными, от которых многому, очень многому научился. Впоследствии меня избрали секретарем Новосибирского обкома партии по идеологии, и уже с этой должности пригласили в ЦК — заместителем заведующего отделом агитации и пропаганды Бюро ЦК КПСС по РСФСР. А затем, после очередной реорганизации, потрясавшей в те годы партаппарат, утвердили замзавом орготделом этого же бюро.

Первые два-три года мне было интересно работать в ЦК: расширился кругозор, пришло более глубокое понимание многих общественных явлений. Словом, «интеллектуальный багаж» основательно пополнялся, а это, повторяю, всегда интересно. Но постепенно я стал ощущать все возрастающую тоску по живой работе с людьми. Интерес к делу падал, я буквально тяготился, мучился, возвращался вечерами домой в скверном настроении. И в 1965 году, посоветовавшись с женой Зинаидой Ивановной, написал на имя Брежнева заявление, в котором просил направить меня на партийную работу куда-нибудь подальше от Москвы, желательно в Сибирь. Разумеется, фразы «куда-нибудь подальше от Москвы» в заявлении не было, однако предварительно я поговорил со своим непосредственным руководителем — заведующим орготделом Капитоновым и уж с ним-то говорил откровенно, начистоту.

Капитонов меня поддержал.

Дело в том, что в послесталинский период ротация руководящих партийных кадров — их перемещение из центра на периферию и обратно — носила вполне определенный и отнюдь не случайный, а целенаправленный, я бы сказал волнообразный характер. Когда Хрущев окончательно утвердился у власти, отправив в политическое небытие своих оппонентов Молотова, Маленкова, Булганина и Кагановича, он в 1959 году начал новый цикл замены московских кадров. В тот период многие партийные работники под различными предлогами были отправлены из Москвы. В частности, первый секретарь Московского обкома партии Капитонов стал работать в Иванове, второго секретаря МГК Марченко перебросили в Томск и так далее.

Но при Брежневе сразу же начался обратный процесс. Капитонова быстро, уже в 1964 году, вернули в Москву и утвердили заведующим орготделом. Отозвали из Томска в столицу Марченко… В общем, Брежнев собирал тех, кого разогнал Хрущев, и в свою очередь перемещал тех, кого Хрущев собрал. В частности, весьма опытного и известного в партии деятеля, кандидата в члены Президиума ЦК КПСС Ефремова отправил в Ставрополь, чуть позже спровадил на пенсию Председателя Совмина России Воронова…

Но я несколько отвлекся. А возвращаясь к событиям 1965 года, скажу, что не сомневался: мое заявление на имя Брежнева будет быстро рассмотрено. В ту пору мало было охотников покидать Москву, переезжать в провинцию, а вдобавок в Сибирь. А я, кстати, переезжал из Москвы в Сибирь уже в третий раз. Однако прошла неделя, вторая, третья, а никаких сигналов сверху не поступало. Лишь примерно через месяц последовал вызов к Генеральному секретарю[1]. В его кабинете находился и Капитонов. Я, конечно, понял, что в предварительном порядке мой вопрос решен положительно: для отказа Генсек к себе не приглашает. Но куда именно мне предложат поехать, не знал.

Брежнев, в те годы еще энергичный и деловой, сказал:

— Садись… Ты, наверное, переживал, что мы тебя долго не приглашали? Но не в тебе дело, с тобой все ясно, мы тебя знаем… Тут была задержка с Марченко, долго подбирали ему место. Значит, просишься в Сибирь? Мы вот тут подумали и решили послать тебя в Томск. Как на это посмотришь?

То, что меня направляли в Сибирь, — это было просто счастье! Но что касается Томска, то здесь я особой радости не ощутил: знал, что Томская область запущенная, лежит вдали от больших дорог. Тогдашний секретарь обкома, что называется, спал и видел, когда же его вернут в столицу. Соответственно шли в области и дела. Однако все эти соображения я, естественно, оставил при себе и сразу дал согласие. А когда вышел из кабинета Генсека, то подумал, что вариант не такой уж плохой: во всяком случае, в этой сибирской области можно от души поработать, понять, на что ты в действительности способен.

И теперь, с дистанции времени, могу сказать, что томский период был самым интересным, самым прекрасным в моей жизни. Это был период душевного подъема. Если бы я больше нигде не работал, то все равно имел бы все основания считать свою жизнь удавшейся, а себя — счастливым человеком. Хотя приходилось, конечно, нелегко, порой часа свободного не выкраивал, как говорится, трудных дней было множество, но в тягость — ни одного.

То было время не «застоя», как окрестили его политические бездельники и демагоги, а эпоха социалистического созидания. В ту пору сооружен западносибирский нефтегазохимический комплекс, с годовой добычей нефти свыше 300 млн. тонн, на котором сейчас держится буржуазная Россия. Горжусь, что почти в течение двадцати лет непосредственно участвовал в его сооружение. Здесь построено свыше 20 городов. И это только в западной Сибири. А сейчас ни одного нового населенного пункта, заброшенные десятки тысяч сел, городов.

С чудесными людьми свела меня в эти годы судьба! И это, пожалуй, главное, ибо без настоящего товарищества пусто жить человеку. Помню, в 1983 году, когда я улетал в Москву и провожали меня в томском аэропорту члены бюро обкома, прощаясь, я сказал:

— Да-а, семнадцать лет — это не семнадцать мгновений…

***

Но я снова забегаю вперед. А в то утро, когда услышал от Горбачева неожиданное для меня известие, мне мгновенно припомнились события 1964–1965 годов, связанные с приходом в ЦК Капитонова. Окончательно стало ясно: в партии действительно начинается новый этап — замена заведующего орготделом указывала на это неопровержимо. И еще подумалось: странно все-таки распорядилась судьба — семнадцать лет назад, уезжая «из-под» Капитонова в Сибирь, мог ли я предположить, что меня будут прочить на смену ему? Кстати, Капитонов — человек порядочный, честный, и вопрос носил объективный характер: независимо от личных качеств тот, кто при Брежневе занимался кадрами, при Андропове, конечно, должен был покинуть свой пост. Это разумелось само собой.

Между тем Горбачев снял трубку «кукушки» — прямого телефона, связывающего Генерального секретаря с членами Политбюро:

— Юрий Владимирович, у меня Лигачев. Когда вы могли бы его принять?.. Хорошо, я ему передам. И, положив трубку, ободряюще сказал:

— Он примет тебя прямо сейчас. Иди. Ну что ж, Егор, желаю!

Я поднялся на пятый этаж и пошел к кабинету № 6, где по традиции работали Генеральные секретари. В ту пору мне было уже шестьдесят два года. За плечами нелегкая жизнь, в которой хватало драматизма. Да и политический опыт накопился за десятилетия немалый. Томская область уверенно «встала на крыло». В общем, цену я себе, конечно, знал. А главное, совершенно не думал о карьере — в этом была моя сила. Да и какая карьера в шестьдесят два года? Хотя физически благодаря здоровому образу жизни я чувствовал себя великолепно и готов был впредь тянуть любой воз, но, повторяю, по возрасту уже не беспокоился за свою судьбу, а потому особого восторга в связи с возможным новым назначением в Москву не испытывал.

Знаете, у каждого возраста есть своя сила и свои слабости. Когда человеку за шестьдесят, суетное, сиюминутное ослабевает в нем, зато все заметнее сказывается накопленная на жизненном пути мудрость. Да, не каждому суждено испытать эти внутренние, душевные перемены, но мне очень близки мысли Льва Толстого, который писал, что, достигнув вершины лет, человек оставляет в прошлом личные стремления и получает возможность полностью сосредоточиться на гражданских чувствах, на служении Отечеству. Правда, Толстой связывал эту душевную перемену с пятидесятилетним возрастом. Но то ведь было сказано давно. А в наши времена возрастные границы сдвинулись.

При этом надо, конечно, иметь в, виду, что в высшем эшелоне власти необходимо сочетать руководителей различных возрастов, ибо здоровое тщеславие, свойственное людям помоложе, — столь же необходимый элемент руководящей группы, как и опыт, рассудительность, приходящие с возрастом. В этой связи хочу сказать о следующем. Впоследствии, когда брежневский период окрестили застойными годами, я был согласен с этим определением лишь отчасти. Да, в руководящем ядре партии оказалось явно избыточное число политиков преклонного возраста, которые уже не имели перспективы и были озабочены лишь удержанием в своих руках власти. Но если говорить о стране в целом, то на необъятных наших просторах картина была неодинаковая.