Михаил Осоргин - Там, где был счастлив

• Название: Там, где был счастлив
• Автор: Михаил Осоргин
• Издательство: Книга
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1990

Рассказы из книги: Литература русского зарубежья. Антология в шести томах. Том первый. Книга первая 1920–1925. М., "Книга", 1990

---

У Араньо сажусь за м_о_й столик: может быть, это взволнует, вернет былые ощущенья? Все лакеи — те же; их пощадила война. Но все поседели. Один подходит, улыбаясь приветствует: точно вчера видел в последний раз.

Пожалуй, это — единственное, что порадовало по-настоящему: признанье и привет лакеев Араньо, знаменитого политического кафе, в котором я восемь лет подряд бывал ежедневно. Когда зажглись огни, из обычной норы под расписным потолком вылетела обычная летучая мышь и принялась кружить свои обычные круги. Так кружит пипистрелло и так будет кружить под потолком десятки лет; без нее немыслим вечерний отдых у Араньо.

А на углу, в толпе будущих и настоящих безработных адвокатов (нельзя же все время сидеть за столиками!) увидал другую достопримечательность Рима: маленького, бородатого, в широкополой шляпе художника-анархиста. Он расплылся в улыбку и, как вчера расставшись, сказал сразу и "здравствуй" и "прощай".

— Еще увидимся?

— Увидимся.

— Что тебя давно не было видно?

Я улыбнулся. Ведь я провел столько лет в России! Но объяснять так долго!

Удивительно, до какой степени здесь н_и_ч_е_г_о не случилось!

Пипистрелло

Рим… чувство Рима… вечность… сколько прекрасных слов и тонких эстетических представлений. Все это еще так недавно было полно значения, отражалось в душе дрожащими образами. Чувство Рима змеилось под землей по лабиринтам катакомб, любовно ластилось к старому камню памятников, взвивалось к небу выше острия обелисков и распадалось брызгами этих удивительных, неэкономных, неистощимо-роскошных фонтанов. Купол Пантеона, струя Тибра, безносый обрубок Пасквино, и барельеф поросой свиньи, и буквы S.P.Q.R. на сорной бочке — все было одинаково значительным, нужным, входящим в великое целое: Рим! И собор Петра, и кабачок на Campo de'Fiori. и однорукий газетчик на углу Корсо.

Что же случилось? Разве все это не осталось на месте и Рим не живет прежней жизнью? Разве Рим может измениться и перестать быть Римом, городом вечности?

Нет. Но по той сверхчувствительной пластинке, которая запечатлевала светотени Рима, по той тонкой мембране, которая записывала оттенки его шумов, — жизнь иная, родная, н_а_ш_е_н_с_к_а_я била в студеную зиму березовым поленом. И уже невозможно вернуть прежнюю восприимчивость. Стали мы страшно мудрыми житейски и страшно неотзывчивыми на внешние впечатления. Рим такой ласковый, такой простосердечный в своем историческом величии. А мы так глубоко заглянули в будущее и увидали в нем такого зверя, что ласке уже не верим и над историей смеемся.

Жив Пипистрелло под потолком кафе Араньо; маленький летучий зверек, которого можно убить легким взмахом полотенца. Но за завтрашний день Пантеона — поручусь ли я? Может быть, мальчишка, которому я дал сегодня два сольди, — завтра обратит весь Рим в новые руины? Вечный город возродится и в новом воплощенье: но уже не для нас: для тех, кто за нами.

Но нужно быть святым, чтобы любить тех, кто идет за нами. Здоровый животный инстинкт диктует ненависть к будущему, ради которого страдает современность. Умом — чту, признаю, утверждаю; сердцем — отрицаю и ненавижу.

Менее всего алкаю и жажду Царствия небесного. Еще не исчерпано сегодня — на земле.

Исчезнувший Рим

В старом квартале Рима исчезающего был кабачок, и звался он "Исчезнувший Рим" — Roma Sparita. Хозяин его был известен под кличкой "Маленький человек". В "Маленьком человеке" было — при росте малом добрых 120 кило весу, включая все подбородки и превосходное сердце. Мы были приятелями с первых дней моей жизни в Риме до последнего дня. Его ко мне ревновала ощипанная галка с подбитым крылом за частой сеткой в окне. Осколки антиков были влеплены в стену, и журчал фонтанчик в углу под виноградным навесом.

Сбивались в стакане два желтка и заливались горячей марсалой. Когда сор Анджело хотел, он мог угостить на славу. Вино — Фраскати, вода — Треви, живая речь — римская, музыка — гитара и мандолина. Дешевка, простота, приветливость и посильный кредит.

Если он еще жив… если и здесь найду мой столик… и не убавился в весе сор Анджело… и журчит фонтанчик… и галка…

Дурные предчувствия! Смешно — а даже ноги дрожат от ожидания. На повороте замедляю шаг. Тут питался, тут часто, в жаркие дни, писал под защитой винограда, тут было множество дружеских встреч — целая большая страница жизненной истории.

Ворота заперты… вывески нет!

У мальчика жар. Мама спешит в аптеку за липовым цветом. Там ей отвечают:

— Липового цвета нет. Вы возьмите аспирину.

Но нужен, непременно нужен именно липовый цвет! В нем, и только в нем спасение. Аптекарь шарит в пустых ящиках, но дешевое лекарство вышло. Мама уходит грустная. Чем спасти его?

"Исчезнувший Рим" исчез. Соседи слышали, что "Маленький человек" разорился и уехал жить в деревню. Что же мне делать теперь? Я ухожу в каком-то тумане, с душой опустошенной. До вечера брожу по улицам, бессильный помириться с невознаградимой утратой. Отмерла часть прошлого — и я не знаю, где ее могила… И уже ничем не вернуть. Тру лоб дрожащей рукой — как будто больно ударился им в запертые ворота…

Искать новой привязанности? Разве я — сума переметная? Воображать, что новый венский стул может заменить годами насиженное кресло? Он был для меня фокусом, в котором отразился весь Рим, — этот уголок любимого кабачка, и притом — мой, мой собственный Рим. С уходом его — порвалась самая прочная нить, заботливо скрученная судьбой — чтобы жить вне родины было легче.

Это больно. Даже объяснить не могу, как это больно! Даже при той привычке к потере близких, которую выработала в нас Россия.

Свиданье

Я здесь, в Риме, не один. Вчера с поездом приехал тот, с кем мы назначили здесь свидание.

Мы назначили его еще два года тому назад в Москве, в Большом Чернышевском, в самое безнадежное время. Тогда из России за границу людей нашего типа, явно инакомыслящих, не выпускали (не знаю, как сейчас). Не было ни журналов, ни газет (кроме казенных), и частные издательства дрожали от страха репрессий мелкой дрожью. Был холод, зима, день уходил на добыванье пищи, ночь — на невеселые раздумья и тревожные ожиданья стука в дверь (звонки в Москве тогда еще не действовали). И вот тогда, в минуты полной безнадежности, мы серьезно обещали друг другу встретиться в Риме и выпить кофе у Араньо. С той же вероятностью можно было назначить встречу на Северном полюсе, в чистилище Данте, на скрещенье двух каналов Марса.

Вскоре встретились… в тюрьме особого отдела. Спустя месяцы я ехал в ссылку в голодную губернию. Все это мало походило на исполнение общего нашего желанья!

И все же оно исполнилось. Пипистрелло кружит под потолком, а мы с улыбкой помешиваем ложечкой в чашке мокко.

Оба — старые поклонники Италии: бродили по ней, писали о ней, учили и других смотреть и любить ее.

Днем бродим по Форуму. Необходимо отыскать домик Цезаря, где меж стен росло шесть дубов, а у окна лежал камень, удобный, как мягкое кресло. Раньше я находил его по кудрявым деревьям и сидел в нем часами, особенно весной, когда всюду на Форуме — глицинии и красные маки.

Ищем вместе. Должно быть, эти самые стены. Где же молодые дубы?

Только шесть низко спиленных пней! Сторож припоминает: "Да, спилили их года четыре тому назад!"

Еще — утрата! Кому помешали дубы? Кто осмелился спилить их? Погибли краса и уют дома Цезаря!

И только красные розы и бассейны дома весталок помогают утешиться в новой невознаградимой потере.

Палатин стал садом, цветущим и благоуханным. Это его очень красит и совсем не лишает развалины их исторического величья.

Говорить не о чем. Мы отдыхаем в тени старых деревьев на холме, где возвышался когда-то храм богине, имени которой мне не вспомнить. Мы — на Палатине. Мы — в Риме! Те самые "мы", которые мечтали об этом, как о недостижимом более счастье!

На минуты я погружаюсь в мир былых ощущений. Если бы иметь силу продлить эти минуты!

Старый друг

Еще страничка давнего прошлого: рыжая подруга — собачка Филька. Если она жива — она в Риме. Я посылаю ей экспресс по-итальянски, в стиле любовной газетной переписки:

"Филька, которою не раз любовался на вилле Боргезе (времена счастливые — сны золотые!), приглашается прибыть завтра в обычное время в обычный уединенный уголок виллы".

В предобеденное время терпеливо жду на зеленой травке против зоологического сада.

Проходят минуты — напрасно. Рыженькой собачки нет. Проходит час — я грустно возвращаюсь мимо всех фонтанов виллы и Пинчо, где мы слушали журчанье струй. Филька — прекрасная, сентиментальная страничка прежней римской жизни. Если она не откликнулась и не пришла на свиданье, не значит ли это, что Фильки уже нет? Век собачки так короток!