Павел Дартс - Крысиные гонки

• Название: Крысиные гонки
• Автор: Павел Дартс
• Жанр: Постапокалипсис

O «Крысиных гонках»

Своего рода продолжение Крысиной Башни. Это не «линейное продолжение», когда взял и начал с того места, где прошлый раз остановился. По сути – это новая история, с новыми героями – но которые действуют в тех же временных и территориальных рамках, как и персонажи КБ. Естественно, они временами пересекаются.

Почему так «всё заново»? Потому что для меня – и дла Вас тоже, наверняка, – более интересен во-первых сам процесс перехода, как выражается Олег, «к новой парадигме», и интересны решения, принимаемые в этот период; во-вторых интересна попытка анализа действий героев в разных условиях. Большой город «уже проходили», а как будут обстоять дела в сельской местности? В небольшом райцентре? С небольшой тесно спаянной группой уже ясно – а как будет с «коллективом»? А каково женщинам? Что будет значить возможность «начать с нуля» для разных характеров? И тд и тп. Вот почему Крысиные Гонки, а не Крысиная Башня-2, хотя «оно и близко».

---

– Отпусти её!! Сука, мразь, подонок! Козёл, петух топтаный!!! – опять сбитый пинком с колен на землю, Владимир вновь пытался подняться; пытаясь вспомнить и выплюнуть в подонков что-нибудь самое оскорбительное для них, в иллюзорной надежде, что они, бросив девушку, переключатся на него. Но познания его, его словарный запас уголовных оскорблений был крайне невелик; да негодяи, скорее всего, и не слышали его выкриков за поднявшимся гвалтом.

Зато произошло неожиданное: внезапно из темноты леса, как копьё, комлем вперёд вылетела длинная, метра в два, палка; она просвистела над костром и попала в бок одному из подонков, тащивших упиравшуюся Гузель. Тот охнул, и, отпустив девушку, схватился за бок. Двое других застыли, прижав девушку к земле, не понимая, что произошло.

Лучи нескольких фонарей метнулись к лесу, мгновенно высветив мелькнувшую среди стволов деревьев и кустарника, окаймлявшего поляну, худенькую девичью фигуру.

– Это она, та сука, что сбежала! – заорал один из бандитов, – и тут же оба бандита выстрелили в лес.

Неточно: неудобно целиться и стрелять, одновременно держа в руках и ружьё, и фонарь, если нет навыка.

Бандиты навыка не имели; а о стендовой стрельбе, наверняка, даже не слышали. К тому же находившийся недалеко от главаря Вадим каким-то чудом сумел извернуться и пнуть обоими связанными ногами главаря с Сайгой в колено, – и выпущенный им заряд ушёл в сторону, осыпая на землю хвою, сбитые мелкие ветки и листья.

– Зуля, беги! Зуля, беги отсюдааа!!! – яростно заревел Вадим, извиваясь, напрягаясь изо всех сил всем своим большим телом, чтобы только ещё раз пнуть, ударить бандита с ружьём. Тот отскочил в сторону, и обрушил удары прикладом на голову ревущего Вадима; у которого на лице и без того в кровавой, чёрной в свете костра маске выделялся только кричащий провал рта. Несколько ударов – и тот свалился, затих; только елозя ногами по истерзанной траве; и только тогда главарь смог вновь приложиться – и черноту ночи разорвали быстрые выстрелы его гладкоствольного полуавтомата  – один, и два, и три; всего пять раз пальнул он в черноту леса; мелькнули чёрными бабочками улетающие в сторону гильзы; пять вспышек пламени из ствола; ещё две сбоку – дуплетом поддержал его лобастый помощник с двустволкой-вертикалкой, пока отстрелявшийся из курковки молодой бандит неумело заталкивал в стволы новые патроны.

– Ссссука… Попали?? – невнятно пробормотал бандит, держась за бок, куда ему угодило вылетевшее из леса импровизированное палка-копьё. Двое других по-прежнему держали Гузель прижатой к земле, при этом озираясь по сторонам.

– Вот тварь… – пробормотал Шапа, переламывая свой ижак, нащупывая в кармане патроны.

Главарь же, Калина, пошарив по лесу, по прореженному картечью кустарнику лучом фонаря, держа его параллельно стволу ружья, грязно выругался, – цели не было видно. Попали, не?

– Башка… – он хотел послать посмотреть в лес туповатого амбала, но потом передумал. А ну как эти начнут разбегаться? Он тут нужнее будет. Да и не подстрелить бы его самого невзначай. Внезапно новая мысль пришла ему в голову.

– Башка, слышь! Тащите лярву сюда, к костру! Ща мы им устроим представление! Будет знать, как палками кидаться! Сюда тащите, говорю!

Упирающейся Гузели заломили руки за спину и подтащили к главарю.

– А ну-ка, ну-ка… – он отдал Сайгу Хуте, – Следи-ка за этими, чтоб сидели… И в лес погладывай, – если эта сучёнка ещё мелькнёт, – мочи её без разговоров. А я пока с ментом и его дочкой пообщаюсь… – в голосе его сквозанула ненависть.

– Э! Сколько ещё дерева есть – кидайте в костёр! Башка – держи эту падлу крепче! Ах ты… пинается! – Гузель, изогнувшись, почти повиснув на заломленных почти до затылка назад руках, попыталась пнуть Калину в голову – и только чуть промахнулась.

– Ах ты, ах ты!!. Шилохвостка, шлындра, матрац ссаный! Ща мы тебе сделаем самолёт! – что-то поведение девки взбесило Калину; вместо того чтобы, как полагается, плакать, рыдать о своей незавидной доле, и умолять о жалости, она пиналась и ещё пыталась укусить за руку придерживающего её за плечи Носа, – Ща мы те изобразим шведский бутерброд, шалава!

В мозгу у него запульсировала только одна мысль, один выбор – или папаню её, мента, сейчас кончить у неё на глазах – ревущего как медведь и дрыгающегося на траве; или бабца сейчас отпользовать во все дырки, чтобы тот видел, – а потом и кончить обоих! И маруху его, что до сих пор без сознания валяется – тоже! Да, ещё сучонка, ховающаяся в лесу…

Он остановился на втором варианте, как сулящем больше развлечения; кивнул Носу:

– За ноги её держи! – и когда тот, изловчившись, шмякнулся рядом с брыкающейся девкой на колени и схватил её обоими руками в охапку за бёдра, обтянутые тонким чёрным трико; Калина подскочил к ней, пару раз с левой (в правой руке он держал нож) врезал ей в живот, стараясь пробить в солнышко; и когда девка, всхрапнув, повисла на заломленных назад Башкой руках, схватив горстью футболку у пояса, скомкав и оттянув, подсунул под неё лезвие ножа и одним движением взрезал её от пояса до шеи, рванул, обнажив девку по пояс.

Футболка теперь держалась только на рукавах, а Калина, хищно оскалившись, прижал лезвие ножа плашмя к её голому животу; обернувшись в сторону леса, каркающим голосом закричал:

– Ты, сучёнка!! Сюда вышла, быстро!! Быстро, я сказал! А то кончу щас твою сеструху!! Ну!..

Ночной лес молчал. Рычал что-то, приходя в себя, оглушённый мент; да что-то выкрикивал парень в джинсе, миллионеров сынок.

Выждав некоторое время, Калина опять зарядил с левой в солнышко отдышавшейся было девке, и та, задышливо вскрикнув, опять повисла на руках Башки, уронив и голову так, что густые прямые волосы цвета воронова крыла упали на лицо, скрыв и его, и верхнюю часть груди. Не, так не годится! – Калина схватил её за волосы, откинул ей голову назад, зарычал хрипло, поднося блестевшее широкое лезвие ножа то к её смуглому гладкому горлу, то к юным грудям с торчащими маленькими сосками:

– Ну, сука! Выходи на поляну! А то ща твою сеструху кончу у тебя на глазах!! Слышала?? .. Тебе хорошо видно?? – он передвинул лезвие ножа к напрягшемуся животу девки, – Смотри, падла! Сейчас отсюда потроха вывалятся!! – он сделал вид, что замахивается ножом.

В кустах поодаль кто-то взвизгнул.

– Чо смотришь – мочкани туда! – рыкнул Калина Хуте, и тот, приложившись, пальнул в кусты на звук.

– Выходи, падла – тогда не будем стрелять! И сестру не тронем! – продолжал разоряться Калина, манипулируя ножом то у горла девки, то у её грудей, то у живота. Опять сбоку вскочил миллионеров сынок – но бывший начеку Шапа опять пинком вернул его на место.

– Зуууля, беги! Беги отсюда, Зуууля!! – раненым медведем заревел мент.

А, ха-ра-шо! Ай, как ха-ра-шо, как приятно! Барно! Правильно, что ему пасть не завязали – теперь вой мента был для Калины слаще самой сладкой музыки, желанней чифира после усталости, приятней самой умелой барехи.

– Базлай, падла, базлай! – Калина чуть сдвинулся в сторону, чтобы и из леса, и валяющемуся рядом менту было хорошо видно освещённую костром девку, оборвал лохмотья футболки с её тела, полностью обнажив её по пояс; затем схватил за пояс обтягивающего трико, оттянул его вместе с трусиками, и, подсунув лезвие, взрезал ткань от пояса до верха бедра; рванул, обнажая.

Чмокнул громко Хута, опуская ствол, всё его внимание было теперь на обнажённой чиксе, бьющейся бессильно, повиснув на заломленных Башкой назад руках; что-то заскулил Нос, держа её одной рукой в обхват за ноги, а другой стягивая пониже, до колен, взрезанные Калиной девкины исподники.

– Кали… Шеф! Давай, а?!! Давай!! Ты первый, давай – нет мочи уже терпеть! – заскулил он уже отчётливо, шаря левой рукой по низу девичьего живота.

– Давай! Давай! – в несколько голосов поддержали подельники; и Шапа поддержал, тоже опустил ствол, не шаря больше стволом по округе.

– У-спе-ешь! – довольно уже загоготал Калина. Вот она – атмосфера разбоя, как раз в самом начале! Самая сладкая! – Ах ты цыпа, рыбинка, изебровая бикса!.. Ща мы тебе мохнатый сейф-то сломаем! Вали её, Башка!

– Слышь… Слышишь, ты, – вдруг отчётливо и как-то даже отстранённо-спокойно подал снова голос мент. Не рычал, как до этого, и не матерился. Это было удивительно, – Слышь… Тебе не жить теперь, понял? Не жить. Кончился ты.

– Кон-чил-ся??? – привизгнул аж Калина, и, оставив девку, с которой Чика уже стащил обрывки трико и трусов до колен; и присел рядом с приподнявшимся ментом, – Это кто кон-чил-ся?? Это ты кончился, мусор, ментяра позорный! Ты у меня сейчас не так запоёшь! – он крутил лезвие ножа у того перед глазами, – Ты ща ещё молить будешь, чтобы я и тебя, и её побыстрее кончил!! А??

– … не жить тебе.

– Это тебе не жить, гад! Может ты ещё что скажешь? Может, ты ещё чем пригрозишь, ааа??? Может, ты ещё и Жёлтого с Сиплым вспомнишь, ааа??? – вдруг всплыло у Калины в голове воспоминание о прошлогоднем унижении от какого-то залётного фраера, жёсткое унижение, когда он так и не смог дать оборотку; а потом долго врал братве, нанизывая всякую херню, чтобы оправдать свою тогдашнюю слабость и своё унижение, рассказывая что Жёлтый с Сиплым крутые воры, делящие территорию, и не след влезать в их разборки, связываться с их людьми. Тогда проканало, но Калина навсегда запомнил тогдашнее своё унижение; и очень, очень хотел снова встретить того фраера, сделавшего его как салагу на малолетке; посчитаться – да не судьба. Пока не судьба.