Курт Зелигманн - История магии и оккультизма

• Название: История магии и оккультизма
• Автор: Курт Зелигманн
• Издательство: Крон-пресс
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 5-232-01222-3

Научно-популярный очерк магических воззрений и практик, бытовавших в западном мире, суммирует обширный фактический материал. Исследование магии и оккультизма охватывает исторический период с 5-го тысячелетия до н.э. до конца XVIII столетия и территорию от Месопотамии до католической Европы.

Книга впервые вышла в свет в 1948 году под названием «Зеркало магии: История магии в Западном мире» и рассчитана на широкий круг читателей.

---

Такой яд, — сообщает де Ланкр, — использовался для самых разных целей. На вид он был как зеленоватая вода или, в упаренном виде, как мазь, настолько смертоносная, что убивала жертву, соприкоснувшись лишь с ее одеждой. Готовить яды, эффективные также в форме порошков, ведьмы учили своих детей с самого раннего возраста. Состав ведьмовского зелья описала колдунья Ривассо: «Они готовят его из освежеванной кошки, жабы, ящерицы и гадюки, которую сжигают в пепел, положив на горящие угли». Как только в вареве появятся кусачие червяки, яд готов к употреблению. Ведьмовской мазью, согласно признаниям девушки по имени Андрогина, можно и смазывать дверные петли. Андрогина утверждала, что именно таким способом в Женеве в 1563 году были убиты все жители некоего дома (об этом случае сообщал Жан Боден). Но чаще всего с помощью колдовского порошка травили урожай на полях и в садах. «В Лабуре, — пишет де Ланкр, — они разбрасывали его, приговаривая на языке басков: «Это для пшеницы, это для яблок». А над виноградом они говорили: «Ты созреешь цветами, но не плодами».

На гравюре Ланкра зрители, собравшиеся за спинами детей, — зажиточные и уважаемые в обществе мужчины и женщины. Между ними стоят бесы. На заднем плане показаны шесть обнаженных ведьм. Под музыку оркестра, состоящего из одних женщин, они танцуют каталонский танец — сардану — «навыворот», т. е. повернувшись спинами к середине круга. Справа, над пирующими людоедами, изображен еще один танец: женщины и демоны пляшут вокруг молодого деревца. Неподалеку от них восседает на троне сам дьявол — козел с четырьмя рогами; на лбу у него сидит блуждающий огонек. По бокам от Хозяина разместились королева и принцесса шабаша. Колдунья и демон с крыльями бабочки, стоя на коленях, представляют председателю шабаша ребенка. Все эти детали Ланкр почерпнул из рассказов лабурских ведьм. Он заверяет, что женщины во всем охотно признавались сами, без пыток. Сомневаться в его словах не приходится: естественно, обвиняемые предпочитали «чистосердечное признание» тем невыносимым мукам, которым по законам XVI века должны были подвергаться упорствующие ведьмы. В отчаянии собеседницы де Ланкра изобретали самые фантастические и причудливые истории, из которых многие настолько непристойны, что пересказывать их здесь невозможно.

Впрочем, по отдельным замечаниям королевского советника читателю нетрудно будет вообразить себе садистические фантазии, в атмосфере которых проходили процессы над ведьмами. Де Ланкр с изумлением сообщает, что некая ведьма по имени Детсель отказалась поцеловать палача, «красивого юношу», который тщетно пытался вырвать «поцелуй милосердия» у девушки, привязанной к столбу для сожжения. «Она не желала осквернять свои прекрасные губы, хотя те столько раз прикасались к заду дьявола». В другом эпизоде де Ланкр повествует о молодой ведьме лет пятнадцати — шестнадцати, которая была помилована после того, как во всем созналась и заявила, что умеет опознавать ведьм и колдунов по дьявольским меткам. К ней стали приводить на освидетельствование подозреваемых, и бессердечная девица отправила на костер множество ни в чем не повинных людей. С явным удовольствием де Ланкр рассказывает также о состоявшейся в Испании массовой казни, описывая это аутодафе во всех подробностях. Внушительная помпезность испанской инквизиции произвела на него большое впечатление, и он всеми силами постарался «усовершенствовать» процедуры суда и казни в Лабуре.

Не следует считать действия и воззрения де Ланкра каким-то исключением из общего правила той эпохи. Проблема ведьмовства породила целую новую науку, которой посвятили себя многие схоласты. Они вовсе не были невеждами и глупцами — напротив, они представляли собой лучший цвет учености своего времени. Например, Жан Боден, убежденный в том, что в процессах над ведьмами никакой метод не может считаться слишком суровым, был крупнейшим специалистом в области права. Довольно неожиданно мы узнаем, что на практике этот проповедник жестких мер проявлял изрядную терпимость, которая в Варфоломеевскую ночь едва не оказалась для него роковой. После массового избиения протестантов в Париже Боден вынужден был покинуть столицу, ибо его заподозрили в укрывательстве гугенотов.

А вот Анри Боге (ум. 1619), еще один выдающийся и вполне гуманный правовед, судья провинции Бургундия и председатель сен-клодского трибунала, в вопросах ведьмовства был неумолим. В своем «Рассуждении о колдунах» он проявляет чрезвычайный фанатизм и жестокость. Эта книга — коллекция чудовищных, нелепых и непристойных сведений, — выдержавшая, по меньшей мере, одиннадцать переизданий, долгое время оставалась авторитетнейшим руководством для французских судей и судебных приставов. За свою жизнь Боге потребовал и утвердил в общей сложности около 600 смертных приговоров ведьмам.

Николас Реми (1530 — 1612), сменивший несколько важных судебных должностей, был в конце концов назначен секретарем герцога Лотарингии Шарля III, а год спустя стал членом верховного суда в Нанси. Перу Реми принадлежит несколько ценных трудов, в том числе «История Лотарингии». Но самым знаменитым (и самым одиозным) его произведением стал трактат под названием «Демонолатрия» — обширное собрание следственных материалов следствия из процессов над ведьмами, демонстрирующее прекрасную осведомленность автора в области магических чар, заклинаний, заговоров, шабашей и многочисленных подробностей ведьмовской практики. Вся эта информация была получена на допросах. Реми, этот высокообразованный и уважаемый ученый, осудил на смерть около 900 колдуний — в среднем более одной ведьмы в неделю, учитывая, что на государственной службе он пребывал в общей сложности 15 лет.

Эти примеры вполне исчерпывающе иллюстрируют тот факт, что ученость и чистота помыслов в ту эпоху прекрасно могли уживаться с жестокостью и предрассудками. При попытке понять причины этого парадоксального сочетания первым делом приходят на ум две гипотезы: либо никаких ведьм на самом деле не существовало, а судьи все до единого были дураками и моральными уродами; либо же ведьмы все-таки встречались, а судьи просто с честью выполняли свой нелегкий долг. Оба эти предположения ошибочны.

Конечно, ведьм в том смысле, какой вкладывали в это слово инквизиторы, и впрямь не существовало. Не было таких женщин, способных летать на метле, вызывать бурю и град и варить смертоносные зелья из змей и жаб. Но это не значит, что ведьмы и ведьмовские шабаши — всего лишь плод фантазии. Шабаши действительно случались, и посещали их подчас самые высокопоставленные особы — например, тот же граф Босуэлл. И не следует полагать, будто приговоры судей шли вразрез с общественным мнением. Напротив, они в значительной степени согласовались с распространенными в народе взглядами. Более того, вера в существование ведьм и убежденность в том, что они заслуживают смерти, принадлежали к числу немногочисленных универсальных поверий, которые в XVI веке были характерны для всех слоев общества — для мятежных крестьян и консервативных буржуа, для католиков и протестантов, для клерикалов и светских судей.

Современный философ Ян Фергюсон попытался показать, что нет худа без добра — что в оголтелой охоте за ведьмами были и свои позитивные стороны. Он объявил, что без кровопролития и гонений, возникающих на почве духовной борьбы, не может быть и прогресса. «Кровопролитие порождает кровопролитие, — писал он, — но апатия порождает вымирание». Но став в XX веке свидетелями гонений куда более жестоких и массовых, чем все, что могли вообразить себе наши предки, мы научились относиться к кровавым экспериментам с должной осторожностью. И едва ли теперь удастся доказать, что угнетение и истребление меньшинств способно принести угнетателям хоть какую-нибудь — пусть даже самую малую — пользу.

5. Погоня за идеалом

Когда на шабашах стали появляться представители высших сословий, когда политические деятели начали поощрять в простолюдинах бунтарские настроения, для ведьм это кончилось плохо. Большинство богатых зрителей приходили на ведьмовские сборища из желания полюбоваться на нечто запретное, и такое любопытство означало, что властные структуры теряют былой авторитет среди всех классов общества. Не удивительно, что представители власти были едины в своем стремлении искоренить ведьмовство, невзирая даже на то, что последнему покровительствовали некоторые знатные особы. Тех, кто не желал держаться в рамках установленного порядка, тех, кто якшался с «подлым сбродом», тоже следовало уничтожить. До некоторой степени массовые гонения на ведьм можно объяснять личной завистью, ненавистью и алчностью, однако чудовищный размах преследований, охвативших всю Европу на несколько веков, говорит о том, что за ними стояли и другие мотивы. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на сокращенный список людей, казненных в Вюрцбургской епархии: