Андрей Житков - Жизнь и смерть сержанта Шеломова

• Название: Жизнь и смерть сержанта Шеломова
• Автор: Андрей Житков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1992
• ISBN: 5-235-01889-3

Повесть о сержанте, угодившем из «учебки» под душманские пули. Страшнее рейдов сопровождения, душманов — «зэковские» законы, укоренившиеся в армии. Равнодушные замполиты, заевшиеся прапорщики, обнаглевшие «дедушки», ждущие своего часа «черпаки» и порабощенные «чижики» — таковы страшные своей обыденностью армейские будни.

---

Вниз они сползали с рекой пыли и камней, растекающейся под ногами. Кому-то досталось по голове, но не сильно. Рядом с Митей ехал на спине солдат-афганец, у него был испуганный и жалкий вид, он никак не мог найти опору и что-то бормотал себе под нос, не то ругался, не то молился. Митя попытался его удержать за ранец, но сам поехал вниз и сильно разодрал штанину.

Только батальон спустился в долину, с гор посыпались звонкие очереди, начался обстрел.

Митя бежать уже не мог; он быстро шел, а сверху неслись щелчки, повторяемые тысячекратным эхом. Стреляли с той самой горы, откуда они только что спустились. «Зээнша» батальона — капитан с ярко-красным дергающимся лицом бегал взад-вперед и орал: «Быстрей, быстрей, сейчас накроют, бегом, все бегом! Не идти, всем бежать!» В его голосе слышался не приказ, а мольба, он просил их, словно маленьких детей, переходящих через дорогу. Капитан дал очередь по горе. На Митю это почему-то подействовало, и он побежал. От вещмешка болтало в разные стороны, в голове вертелось в такт хриплому дыханию: «Мертвое пространство, мертвое пространство», хотя при чем тут мертвое пространство, если пуля — дура. Он вцепился пальцами в горку и полез. Земля сочилась тонкими струйками из-под рук, и он несколько раз сполз, пока не ухватился за колючее дерево, при этом расцарапался в кровь — куча иголок так и осталась в теле, вызывая болезненное жжение.

Никогда в своей жизни Митя так не уставал. Он лежал, укрытый густым кустарником от пуль, и дышал как вынутая из воды рыба. Вся гора была усыпана распластавшимися, выжатыми людьми.

Но привал продолжался недолго. Через пять минут батальон ушел дальше, оставив для прикрытия их взвод, отделение гранатометчиков и двух связистов.

Пыряев быстро разбросал людей по постам и приказал строить укрепления, строить так, чтобы пуля их не рушила.

Митя оказался вместе с Маляевым и Горовым. Горов не был таким разговорчивым, как раньше, он измотался, подгоняя и собирая взвод, и злился на лейтенанта, который чесал налегке впереди, будто не было под его командованием молодых. Горов приказал натаскать побольше булыжников и сказал, что будет спать всю ночь, а они как хотят, могут стоять вдвоем, могут поодиночке, но чтобы ни одна муха!..

Пост им достался не самый худший: во-первых, кругам кустарник, во-вторых, склон в этом месте был крутой, а в-третьих, по бокам, на открытых местах расположились выносные посты: если что, на них первый удар.

Горов быстро выложил укрепление, сунул под голову вещмешок и, свернувшись калачиком, уснул с автоматом в руке.

Маляев боялся стоять на посту один, да и Мите было как-то не по себе оставаться наедине с зияющей колодезной чернотой ночи. Лучше уж потерпеть без сна, чем остаться без головы.

Вода во флягах была все еще прохладной и вкусной. Чтобы скоротать время, они пробили в банке сгущенки две дырочки и посасывали приторную тягучую жидкость, запивая ее водой.

— Ты правда москвич?

— Нет, я живу в Ногинске. Здесь всех так называют, только произнес слово «Москва», сразу приклеивают эту дурацкую кличку, но я уже привык и мне все равно.

— Ты до армии учился, работал?

— Работал слесарем в одной конторе. Зарабатывал неплохо, еще халтурил. А здесь какое-то рабское положение — ходишь перед этими дураками на цыпочках только потому, что они на полгода или на год больше тебя прослужили.

— А ты не ходи. Постой за себя один раз, и отстанут.

— Ишь ты, какой умный! Что-то я не видел, как ты за себя постоял, когда тебя отжиматься заставляли.

— Больше не заставят. Тогда я сам виноват был.

— Заставят, еще как заставят. Я эту систему досконально изучил. Если ты на кого из стариков прыгнешь, они тебя скопом так отделают, всю жизнь на лекарства работать будешь. Если бы нас побольше было, хотя бы полвзвода, тогда можно бы марку держать. А старикашки нас раскалывают потихоньку. Вовку вон скуривают. Вы с ним были — водой не разольешь, а сейчас он с дедушками кантуется, тарелки долизывает, на бронегруппе за наводчика остался.

— Ты моего друга не тронь! Он ни перед кем еще не прогибался. Просто слабый человек, не может от чилима отказаться.

— Что же ты с ним почти не разговариваешь?

— Не о чем. Мы с ним друг друга молча понимаем.

Мите было горько думать, что Маляев прав, но вслух он никогда бы не признался, что действительно потерял своего лучшего друга по учебке через две нежели после приезда. Особенно одиноко было последнюю неделю, и здесь, в рейде, не с кем было поделиться своими горестными мыслями, хотя не так уж и много осталось этих мыслей — мозги расплавились от жары, и носить их, как тяжелую чугунную болванку, было невыносимо.

— Тебя как зовут? А то все — Москвич, Москвич!

— Гера, — Митя пожал шершавую мозолистую руку.

— Меня-то хоть знаешь, как зовут?

— Знаю, — кивнул Маляев.

— Вот и познакомились, а то две недели вместе и до сих пор без имен, будто в трамвае едем.

Гера усмехнулся.

Сверху послышалось тихое шуршание.

— Эй, на посту, не спим? — раздался шепот Пыряева.

— Не спим, товарищ лейтенант, — прошептал Митя.

— Все тихо?

— Пока тихо.

— Хорошо. Несите службу. Скажите Горову, что с рассветом уходим.

Шаги лейтенанта затихли в темноте.

— Недолго осталось. — Маляев зевнул и потянулся. — Скоро рассветет, и двинемся дальше. Но если и следующую ночь придется стоять, я засну, и все — пусть режут, не могу больше. Хожу целый день как больной. Сегодня даже галики мучили, будто плыву по реке, а вода в ней соленая и липкая.

Мите стало жалко Маляева («свихнется еще»), и он предложил:

— Гера, ты поспи, пока солнце встанет. Я тебя толкну.

Через час рассвело, и Горов приказал собираться. Сборов-то — вещмешок на плечи да автомат в руку. «Опять бесконечная горная дорога, короткие привалы, бессонные ночи». Митя понимал теперь, почему сержанты в учебке после марш-бросков говорили им, измученным, со стертыми в кровь ногами, что все это — цветочки, а ягодки еще впереди. Там была игра, и самое страшное, что грозило в случае отказа от этой игры, — мытье туалетов после отбоя; здесь играть никто не собирался и отказаться можно было только от жизни.

Горов успел обежать все посты, был бледен и суетился. У него по утрам болел желудок, и поэтому никто не испытывал его терпения: через считанные секунды все были готовы.

С их поста было видно, как на выносном поднялись нагруженные вещмешками фигуры Кадчикова, Ферганы, Шафарова и тут же исчезли. Звуки выстрелов дошли немного позже.

— Черт! — Горов с досады выпустил короткую очередь. — Вечером они засекли наши посты, сейчас перестреляют в пять минут. — И тут же, как бы подтверждая его слова, по камням укрепления, выбивая острые осколки, защелкали пули.

Митя с Герой присели. Укрытие, казавшееся им ночью вполне солидным, теперь выглядело по-игрушечному хрупко, у Мити даже мелькнуло: «А вдруг прошибет насквозь?»

Вернулся запыхавшийся Горов — он бегал советоваться с лейтенантом. Скатился в окопчик и прохрипел: «Уйти не успеем. Они положат половину, пока через гребень перевалим. Будем сидеть и ждать „вертушки“, Пыряев уже вызвал, через полчаса будут здесь».

Потекло тягучее обжигающее время. Вертолеты прилетели и хорошо «обработали» горы «нурсами» и пулеметами, но при второй попытке выбраться снова зачиркали пули.

Пыряеву сообщили, что убило одного связиста. Вода кончилась. Митя долго выцеживал в крышечку капли, высасывал их медленно, чтобы ощутить вкус воды, потом он стал вытягивать из фляги нагревшийся воздух в надежде зацепить хоть одну, случайно оставшуюся каплю. Солнце одолевало людей, выжимая из организмов последнюю влагу, и им нечем было защититься от него, а тут еще — тягучее, застывшее время.

Второй раз вертолеты пришли часа через два, и опять повторилась та же история. Душманы были неуязвимы в своих щелях и пещерах, разве что случайное попадание; и как только вертолеты расстреляли весь боекомплект и ушли, духи опять повылазили и открыли пальбу.

Пыряев понял наконец, что выкурить душманов не удастся, и решил уходить с горы во время следующего прилета «вертушек».

Перевалило за полдень. Горов слопал банку тушенки («Как ему не противно есть соленое раскисшее мясо?»), вытащил из вещмешка «энзэ» — флягу с водой, отпил глоток.

— Надо на пост Фергане оттащить воду. У нас хоть какие-никакие деревца, а они с утра жарятся на самом солнцепеке. У них там тесно: ни встать, ни повернуться — лежат как на сковородке. Короче, кто хочет слегка поразмяться? — Горов выжидающе помолчал. Митя с Герой тоже молчали. Они старались не смотреть Горову в глаза.

— Боитесь? — презрительно спросил Горов.

Митя взглянул на Маляева, тот побледнел, и правое веко у него задергалось.

— Горов, за кого ты нас держишь? — сказал Митя с вызовом. — Я сбегаю.