Уильям Тенн - Балдежный критерий

• Название: Балдежный критерий
• Автор: Уильям Тенн
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-03231-2, 978-5-699-03231-0

Непредсказуемость сюжетных поворотов и концовок, юмор и абсолютная оригинальность принесли Уильяму Тенну славу гения фантастической новеллы. Он и в самом деле Мастер с большой буквы, признанный во всем мире.

Мы с гордостью представляем читателю полное собрание рассказов У. Тенна, значительная часть которых публикуется впервые, и надеемся, что этот том станет истинным украшением любой библиотеки фантастики.

---

Там, где толпа была не такая густая, какая-то женщина — очень приличная седая женщина в черном платье — переходила от человека к человеку, забирая у всех деньги. Она вытаскивала бумажники у мужчин и кошельки из сумочек у женщин и складывала их в большую хозяйственную сумку. Стоило кому-нибудь хоть чем-то проявить неудовольствие, когда она принималась за свое, она тут же оставляла этого человека в покое и бралась за следующего. Свою сумку она уже еле тащила.

Тут она вдруг поняла, что я за ней наблюдаю, и так и вытаращилась на меня. Как я говорил, мы — которые не зомби — в тот день узнавали друг друга немедленно. Она жутко покраснела — от шеи до своих седых волос, потом повернулась и бросилась бежать во все лопатки. Ее каблуки громко стучали, из-под черного платья выбилась розовая комбинация, а сумку она крепко прижимала к себе.

Какие только номера люди в тот день не откалывали! Вроде тех двух парней из Хобокена[28]. Они услышали по радио, что в Манхэттене все посходили с ума, напялили на себя противогазы и рванули по туннелю — примерно за час до того, как по нему перекрыли движение, — и явились на Уолл-стрит, чтобы ограбить банк. У них даже оружия не было: они решили, что просто заявятся в банк и покидают деньги в свои пустые чемоданы. Да только вместо этого голубчики угодили между молотом и наковальней: двое полицейских на патрульных машинах устроили на улице перестрелку — они уже давно терпеть друг друга не могли. Я много подобного тогда повидал — всего теперь и не упомнишь.

А вот что я хорошо помню — это что все шло по нарастающей. Я выбрался на Бродвей — к тому времени я уже махнул рукой на то, чтобы добраться до офиса, — так там было гораздо больше разбившихся машин и сидящих на тротуаре и по-идиотски улыбающихся людей. Пока я добрался до южной части Тридцатых улиц, по крайней мере трое выпрыгнули из окон. Они летели по длинной кривой, потом раздавался бумм-хлюп, а никто кругом и ухом не вел.

Чуть ли не в каждом квартале мне приходилось отбиваться от какого-нибудь умника, который жаждал рассказать мне о Боге или о Вселенной, а то и просто поделиться восторгами по поводу восхода. Я решил… ну вроде как уйти за кулисы на время, так что зашел в кафе поблизости от Сорок второй перекусить.

Двое официантов сидели на полу, держались за руки и рыдали как крокодилы. Пятеро девиц — с виду секретарши — таращились на них, как болельщики на стадионе, и хором скандировали: «Не покупай в "Орбахе", в "Орбахе" дорого! Не покупай в "Орбахе", в "Орбахе" дорого!»

Я был голоден, и к тому времени все эти штучки меня уже не смущали. Я зашел за прилавок, нашел хлеб и сыр и сделал себе пару бутербродов, не обращая внимания на валявшийся рядом с разделочной доской окровавленный нож. Потом сел за стол у окна и открыл одну из своих банок с содовой.

Я правильно выбрал место у окошка — там было на что посмотреть, события набирали ход. По улице трусила школьная учительница, размахивала указкой и тонким голосом пела «Маленькое красное крылышко». За ней бежало десятка два пухленьких восьмилеток — они тащили указатели автобусных остановок, по два-три человека каждый. Какая-то старушенция в новенькой зеленой тачке катала полдюжины дохлых кошек. Потом прошла целая толпа, распевая рождественские колядки, а им навстречу другая, поменьше, — те пели что-то еще, похожее на какой-то национальный гимн. Но вы знаете, что интересно: и пели многие, и что-то вдруг начинали делать вместе.

Когда я уже собрался уходить, снова пошел дождь, так что мне пришлось просидеть там еще около часа. Только дождь не остановил тех девчонок-секретарш: они бросили плачущих официантов и, выделывая что-то вроде танца живота, высыпали на улицу с воплями: «Все на Пятую авеню!»

Наконец небо посветлело, и я двинулся дальше. Всюду на улицах люди, держась друг за дружку, вопили, распевали, танцевали. Мне это все не понравилось: похоже было, вот-вот начнется потасовка. Перед кафе-автоматом на Даффи-сквер на тротуаре разлеглась целая компания и устроила что-то вроде оргии. Но когда я подошел поближе, оказалось, что они просто лежат себе и гладят друг друга по щекам.

Вот там-то я и встретил тех молодоженов — доктора Патрика Сканнела и его миссис, из Косаки в Индиане, которые будут давать показания после меня. Они стояли у входа в кафе-автомат и шептались друг с другом. Когда они увидели, что я не как все эти зомби, они кинулись ко мне как к родному.

Они приехали в Нью-Йорк поздно вечером накануне, остановились в отеле и, понимаете ли, как и положено новобрачным, не выбирались из койки сегодня где-то часов до двух. Это их и спасло. За несколько месяцев до того, еще только планируя свадебное путешествие, они заказали билеты на дневной спектакль в театре на Бродвее — на «Макбета» Шекспира, так что теперь пулей вылетели из отеля, чтобы не опоздать к началу. Им, понятно, было не до завтрака или еще чего, только у миссис Сканнел в сумочке оказалась шоколадка.

И, как они описывали, такой постановки «Макбета» никто никогда ни на земле, ни на море не видывал. По сцене бродили четыре актера — только один из них в костюме — и все бормотали, кто во что горазд, — куски из «Макбета», «Гамлета», «Трамвая "Желание"», «Царя Эдипа», «Кто боится Вирджинии Вульф».

— Это было похоже на драматургическую антологию, — сказала миссис Сканнел/— И не так уж плохо поставленную. Каким-то образом все удивительно сочеталось одно с другим.

Да, это напомнило мне вот о чем. Как я понимаю, какое-то издательство выпускает сборник прозы и поэзии, написанной в Нью-Йорк-Сити в тот безумный элэсдэшный день. Я, черт возьми, уж эту книжицу не пропущу.

Но как ни удивительно и интересно это было, от такого представления в театре на Бродвее они чуть из штанов не выскочили от страха. А уж публика, хоть ее и немного было, напугала их еще больше. Они смылись оттуда и стали бродить по улицам, гадая, кто это сбросил на Нью-Йорк такую бомбу.

Я поделился с ними содовой; мы вместе добили мою упаковку. И я рассказал им, каким образом понял, что все дело в воде. Тут же доктор Сканнел — он был дантист, не терапевт, — но все равно он тут же щелкнул пальцами и сказал:

— Черт возьми, это же ЛСД!

Держу пари, он был первым человеком, который догадался.

— ЛСД, ЛСД, — повторял он. — Без цвета, запаха, вкуса, в одной унции 300 ООО полных доз. Фунт или около того в водопровод, и… О Господи! Доигрались со всеми этими статьями в журналах — подали кому-то идею!

Мы втроем стояли на углу, пили содовую и смотрели, как люди вокруг вопят, хохочут, делают самые безумные вещи. Теперь все больше толп устремлялось на восток с криками: «Все на Пятую авеню! Все на Пятую авеню на парад!» Это было похоже на колдовство — как будто всему населению Манхэттена одновременно пришла одна и та же мысль.

Я не собирался, понятно, спорить с профессионалом, да только, знаете ли, и я тоже много чего читал в журналах про ЛСД. Вот я и сказал ему: мне не приходилось читать, чтобы от ЛСД люди делали многое из того, чего я сегодня нагляделся. Вы только посмотрите, сказал я, на эти распевающие толпы.

Доктор Сканнел сказал, что это проявляется кумулятивный эффект обратной связи. «Чего?» — переспросил я. Тут он мне объяснил, что, наглотавшись этой дряни, люди становятся очень восприимчивы психологически, а кругом полно других психов, которые друг на друга воздействуют. Это и есть кумулятивный эффект обратной связи.

Потом он стал рассуждать о том, очищенное ли было зелье, о дозировке — о том, что в этой ситуации неизвестно, кто сколько принял. «Хуже всего, — говорил он, — что никто не был подготовлен психологически. При таких обстоятельствах может произойти что угодно». Он оглядел улицу, по которой маршировали поющие люди, и поежился.

Они решили запастись герметично запакованными продуктами и питьем, вернуться в отель и отсиживаться у себя в номере, пока все не кончится. Они приглашали и меня, да только к тому времени мне стало слишком интересно, чтобы сидеть в своей норе: мне хотелось досмотреть спектакль до конца. А еще я слишком боялся возможного пожара, чтобы запереться в комнате на четырнадцатом этаже.

Когда мы расстались, я отправился следом за толпой на восток — люди валили туда, словно у всех там было назначено свидание. На Пятой было не протолкнуться, а с запада подходили еще и еще участники. И все вопили о параде.

Что самое смешное — это что парад таки начался. Уж не знаю, как и кому удалось организовать людей, только парад оказался вершиной, завершающей нотой, последним штрихом того проклятого дня. И что за парад!

Шеренги маршировали по Пятой авеню против указателей одностороннего движения — да к тому времени никакого движения транспорта и не было. Шли группы по пятьдесят — сто человек, а между ними вышагивали цепочки распорядителей, иногда залезавшие на тротуары и смешивавшиеся со зрителями. С эмблем, которые они несли, еще капала свежая краска; другие казались ужасно старыми и пыльными, словно их вытащили из гаражей или со складов. Большинство участников парада выкрикивали лозунги или пели песни.