Федор Раскольников - Кронштадт и Питер в 1917 году

• Название: Кронштадт и Питер в 1917 году
• Автор: Федор Раскольников
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1990
• ISBN: 5-250-00819-4

Воспоминания Ф. Ф. Раскольникова (1892–1939), члена партии с 1910 г., героя Октября и гражданской войны, посвящены революционным событиям от Февраля до победы Великой Октябрьской социалистической революции в Петрограде, Москве и Кронштадте. Первое издание, вышедшее в 1925 р., долгие годы было недоступно широкому кругу читателей.

Адресуется всем интересующимся историей КПСС.

---

Вокруг дома Кшесинской мы застали огромную толпу рабочих и солдат, внимательно слушавших горячую речь Ленина, произносившуюся им с балкона второго этажа. Он говорил о развитии и о перспективах мировой революции.

«В Германии — кипит. В Англии правительство держит в тюрьме Джона Маклина», — доносились до меня фразы Ильича. Мы застали только конец речи, которую Ильич закончил бодрым оптимистическим аккордом, говорившим о российской революции как о начале международного восстания трудящихся, которое приближается с каждым днем. В воротах дома товарищи проверили мой документ, заодно прошел и Суханов.

Мы поднялись во второй этаж, где Ильич, закончив свою речь, только что принялся за чаепитие. Здесь находилось много партийных работников, среди которых нетрудно было различить видных членов питерской организации и ответственных товарищей, приехавших из провинции. В разных концах обширной комнаты завязался оживленный разговор. Вскоре Ильича снова вызвали на балкон, так как его пришли приветствовать наши товарищи-кронштадтцы. Семен Рошаль, находившийся в этот день в Кронштадте, узнав о приезде Ленина, собрал всех желавших его встретить и по талому льду привел их в Питер. Начавшаяся оттепель и послужила причиной их невольного запоздания. Тов. Рошаль поднялся на балкон и от имени кронштадтцев приветствовал Ленина. Ильич ответил краткой речью. Лозунг социалистической революции пришелся как нельзя более по душе кронштадтцам и был подхвачен восторженным гулом «ура» и целым ураганом аплодисментов.

Затем все снова вернулись в комнаты, где непрерывно происходила встреча старых друзей, разлученных годами тюрьмы и эмиграции, и знакомство новых работников, выросших в эпоху «Звезды»[64] и «Правды» с ветеранами революции и большевизма. Помню покойного А. А. Самойлова, как он, подойдя к тов. Зиновьеву, назвал себя, напомнив свое сотрудничество в дореволюционной «Правде» под псевдонимом «А. Юрьев». Тов. Зиновьев горячо пожал ему руку. Вскоре все присутствующие спустились вниз, в большую комнату с роялем, и примыкающим к шей зимним садом, где прежде была фешенебельная гостиная балерины, а теперь обычно проходили многолюдные заседания рабочих. Здесь состоялось чествование Ильича. Один за другим выступали ораторы, выражая чувство глубочайшей радости по поводу возвращения в Россию закаленного вождя партии[65].

Ильич сидел и слушал все речи с улыбкой и нетерпеливо ждал конца.

Когда список ораторов был исчерпан, Ильич сразу ожил, поднялся и приступил к делу. Он решительным образом напал на тактику, которую проводили руководящие партийные группы и отдельные товарищи до его приезда. Он едко высмеял пресловутую формулу поддержки Временного правительства «постольку — поскольку» и провозгласил лозунг: «Никакой поддержки правительству капиталистов!», одновременно призывая партию к борьбе за передачу власти в руки Советов, за социалистическую революцию.

На нескольких ярких примерах тов. Ленин блестяще доказал всю фальшь политики Временного правительства, вопиющие противоречия между его обещаниями и делами, словами и фактами, настаивая на том, что наш долг состоит в беспощадном разоблачении его контрреволюционных и антидемократических поползновений и действий. Речь тов. Ленина длилась около часа. Аудитория застыла в напряженном и неослабеваемом внимании. Здесь были представлены наиболее ответственные работники партии. Но и для них речь Ильича явилась настоящим откровением. Она положила рубикон между тактикой вчерашнего и сегодняшнего дня.

Тов. Ленин ясно и отчетливо поставил вопрос: «Что делать?» и от полупризнания, полуподдержки правительства призвал к непризнанию и непримиримой борьбе.

Конечное торжество Советской власти, мерещившееся многим в туманной дали более или менее неопределенного будущего, тов. Ленин перевел в плоскость неотложного и в ближайшем времени достижимого завоевания революции. Эта речь была в полном смысле слова исторической. Здесь тов. Ленин впервые изложил свою политическую программу, на другой день формулированную в известных тезисах 4 апреля[66]. Эта речь произвела целую революцию в сознании руководителей партии и легла в основу всей дальнейшей работы большевиков. Недаром тактика нашей партии не составляет одной прямой линии, а после приезда Ленина делает крутой поворот влево.

Когда Ильич закончил свою речь, оставившую у всех незабываемое впечатление, ему была устроена бурная и продолжительная овация.

Тов. Каменев в нескольких словах резюмировал общее настроение:

— Мы можем быть согласны или несогласны со взглядами тов. Ленина, можем расходиться с ним в оценке того или иного положения[67], но во всяком случае в лице тов. Ленина вернулся в Россию гениальный и признанный вождь нашей партии, и вместе с ним мы пойдем вперед, навстречу социализму.

Тов. Каменев нашел объединяющую формулу, приемлемую даже для тех, кто еще колебался, не разобравшись в потоке новых идей. Все присутствующие солидаризировались с Львом Борисовичем единодушными горячими аплодисментами.

Во всяком случае, несмотря на те или иные разногласия, единство партии было сохранено. Под руководством своего дальновидного вождя она прошла через победы и неизбежные временные поражения, пока наконец не достигла триумфа в своей героической борьбе за рабоче— крестьянскую власть.

2. 20–21 АПРЕЛЯ[68]

20 апреля, вечером, возвратившиеся из Петрограда товарищи сообщили Кронштадтскому партийному комитету, что в Питере неспокойно. Как раз в ото время у нас происходило партийное собрание. Я предложил одному из приехавших кронштадтцев — матросу тов. Колбину — доложить о происходящих в Питере событиях. Но его слова не создавали сколько-нибудь отчетливой картины. Была какая-то демонстрация, на Невском шла непонятная стрельба… и только. Другие товарищи также не внесли ясности.

Наш жгучий интерес к развивавшейся борьбе в Питере, с которым мы жили общей политической жизнью, на этот раз не был удовлетворен.

На следующий день по телефону позвонил из Питера тов. Н. И. Подвойский. Оговорившись, что по проводу он всего сообщить не может, тов. Подвойский от имени военной организации потребовал немедленного приезда в Питер надежного отряда кронштадтцев. Встревоженный, прерывистый голос тов. Подвойского обнаруживал, что в Питере положение действительно серьезное. Мы тотчас разослали телефонограммы по судам и береговым отрядам, приглашая каждую часть выделить нескольких вооруженных товарищей для поездки в Питер.

Когда наши друзья собрались на просторной террасе партийного дома, еще недавно служившего комфортабельной дачей адмиралу Бутакову, я произнес несколько слов по поводу обострившегося положения в Питере. Сославшись на отсутствие подробных сведений, я призвал товарищей немедленно ехать в Питер, быть готовыми, если понадобится, в любой момент умереть за революцию на улицах Петрограда. Собравшиеся проявили самоотверженную готовность следовать куда угодно, где только подвергается хоть малейшей опасности драгоценная судьба революции.

Настроение кронштадтцев в тот день, как всегда, было полно решимости и отваги, нетерпеливого желания схватиться с силами контрреволюции. Самая ничтожная угроза революции со стороны Временного правительства или близких к нему кругов заставляла настораживаться красных кронштадтцев, судорожно схватывать винтовки и требовать от своих вождей немедленного похода в Питер на выручку уже достигнутых завоеваний революции, которые, несмотря на их сравнительное ничтожество, служили в глазах кронштадтцев верным залогом близкого пролетарского торжества.

Естественно, что призыв на помощь, исходивший от большевистских партийных верхов, нашел чуткий отклик в настроениях революционного Кронштадта. Политическая обстановка, сложившаяся в Питере к 24 апреля, еще не требовала больших подкреплений. Поэтому готовый к отправке отряд, сформировавшийся по принципу представительства двух-трех человек от каждой части, насчитывал от ста до полутораста штыков. Этот небольшой отряд являлся передовым застрельщиком, за которым всегда готовы были последовать тысячи вооруженных бойцов.

Еще засветло отряд на пароходе выехал из Кронштадта. В Ораниенбауме была пересадка на поезд. Выгрузка в Петрограде на Балтийском вокзале произошла уже в вечерней темноте.

По глухой набережной Обводного канала и по необычайно пустынному Измайловскому проспекту, где только изредка мелькала одинокие пешеходы, мы, шествуя по середине мостовой, с винтовками, взятыми «на плечо», и держа мерный походный шаг, не навлекали на себя никаких подозрений. На узком мосту, перекинутом через Фонтанку у Александровского рынка, мы обогнали прохожего, в котором при свете фонаря, упавшем на его лицо, я узнал брата Семена Рошаля — Михаила. Я окликаю его. Он тотчас отделяется от тротуара, подходят ко мне и, не владея собой, дрожащим, нервно захлебывающимся голосом, в котором слышится безысходная, жгучая тревога, бросает слова: