Сергей Кремлев - Великий Сталин

• Название: Великий Сталин
• Автор: Сергей Кремлев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9955-0257-9

Несмотря на полвека тотальной антисталинской пропаганды, которая в годы «перестройки» переросла в настоящую вакханалию лжи, несмотря на безудержную клевету, подтасовки и очернение прошлого – имя Сталина по-прежнему популярно в народе. Более того, даже в молодежной среде отношение к нему на глазах меняется к лучшему, происходит радикальная переоценка его роли в истории, все чаще вспоминаются слова Черчилля: «Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой». Величие Вождя особенно очевидно теперь, когда мы можем сравнить катастрофические результаты последнего 25-летия «либеральных реформ», разграбления страны и геноцида русского народа с итогами великой Сталинской эпохи – за те же четверть века, прошедшие с конца 1920-х гг., когда Сталин обрел реальную власть, до его трагической гибели в проклятом 53-м, Вождь успел совершить невозможное, превратив нищую, полуграмотную, разоренную гражданской войной страну в ядерную Сверхдержаву и лидера научно-технического прогресса, искоренив кровавую «ленинскую гвардию» и «пятую колонну», победив в Великой Отечественной войне, возродив из пепла Великую Россию. И что бы там ни врали враги народа и «дети Арбата», именно Сталин заслуживает звания величайшего ГЕНИЯ ВЛАСТИ XX века!

---

Голая серая равнина, ветер, угрюмый пейзаж с недостроенными газгольдерами. Москвичей встретил комсомольский секретарь строительства – маленький весёлый чёрный парень с оторванными кистями рук. Раздвоенные кости предплечья – и для еды, и для письма, и для «рукопожатия».

Этот секретарь и рассказал, что проект комбината был составлен так, что заводы строятся, а электростанция для них уже сдана. Стройплощадку под Соцгородок химиков вырубили подчистую, и до ближайшего деревца – три километра. Да и руки он потерял в аварии, происхождение которой было явно вредительским.

Это и был метод работы коллег Рамзина. Они закладывали в проекты цехов дорогие мраморные полы, а в ответ на недоумение отвечали, что, мол, новый труженик должен работать в дворцах. Это был действительно «профессорский» класс подрывной работы.

Где-то хватало ума заменить мрамор на цемент, а кое-где и проходило.

Против новой России пошло меньшинство старых специалистов – примерно один из дюжины. Но под подозрением оказывались и остальные одиннадцать. Кто-то из них оказался и под несправедливым арестом. Но вот что писал из британской тюрьмы на индийской территории Джавахарлал Неру своей юной дочери Индире Ганди:

«Есть старая русская пословица: «У страха глаза велики». Она удивительно верна независимо от того, идет ли речь о младенцах или же о странах и обществах. Нервы у большевиков всегда напряжены, и глаза у них расширяются при малейшей провокации, ибо империалистические страны всячески стараются уничтожить коммунизм, затевая с этой целью всевозможные маневры и интриги. У большевиков достаточно часто имелись основания для беспокойства, и даже внутри страны им приходится сталкиваться с многочисленными попытками саботажа…»

Да, глухая, а то и открытая злоба буржуазных специалистов на Советскую власть родилась в один день с Советской Россией. И сразу же приняла формы прямой гнусности. Чего стоила одна забастовка, провозглашённая Пироговским обществом в 1917 году! Великий хирург в гробу, наверное, переворачивался, глядя, как порочат его имя те, кому сама профессия предписывала сострадать. А врачи Москвы и Петрограда забастовали уже 22 ноября 1917 года – через полмесяца после Октябрьской революции.

И врачами саботаж не ограничивался.

Осенью 1918 года видный кадет профессор Карташев говорил в Гельсингфорсе (Хельсинки): «Мы уже не те кадеты, которые раз выпустили власть. Мы сумеем быть жестокими».

Кто же собирался быть жестоким в составе, скажем, кадетского подпольного «Национального центра» на территории РСФСР? Вполне цивилизованные люди: инженер Штейнингер – совладелец патентной конторы «Фосс и Штейнингер», профессора Котляревский, Муравьёв, Устинов, Сергиевский, Муралевич, Каптерев, Фельдштейн, бывший попечитель Петроградского учебного округа Воронцов…

Профессора-экономисты Плетнёв, Букшпан, Кафенгауз были всего лишь «техническими экспертами» центра.

Этот «Национальный центр» готовил сдачу Петрограда Юденичу. И шанс у него был – в заговоре участвовали крупные военные, служившие в Красной Армии: адмирал Бахирев, начальник сухопутного отдела штаба Балтфлота полковник Медиокритский, начальник штаба 7-й армии полковник Люндеквист, начальник авиаотряда Ерёмин.

В министры-председатели правительства намечался профессор Технологического института Быков.

Директора Института экспериментальной биологии Кольцова мы знаем как генетика, «пострадавшего» в конце тридцатых годов. А в 1920 году он был казначеем «Национального центра», хозяином конспиративной квартиры и явки для курьеров Колчака и Деникина.

Инженер Жуков готовил взрывы на железной дороге Пенза – Рузаевка, чтобы не допустить переброски войск с Восточного фронта на Южный.

О научных премиях Альфреда Нобеля знает весь мир. Но в 1918 году существовали и ещё одни «нобелевские» премии. Их назначил перед отъездом из России член правления акционерного общества нефтяных предприятий «Нобель» Густав Нобель русским служащим фирмы за саботаж указаний Советской власти и экономический шпионаж. Среди «лауреатов» были профессор Тихвинский, лаборант «Главнефти» Казин, начальник технического управления «Главнефти» в Москве Истомин, председатель «Главнефти» в Петрограде Зиновьев.

Финансирование и «присуждение» премий было прервано лишь с раскрытием в 1921 году заговора «Петроградской боевой организации». Руководил ею, между прочим, профессор Таганцев – бывший член «Национального центра».

Так что у более поздних угольного «Шахтинского дела», рыбной «Астраханщины» и обширной «Промпартии» были глубокие, прочные корни.

Осенью 1929 года прошла чистка Академии наук СССР. Примерно сотню (из примерно полутора тысяч) сотрудников уволили, некоторых – арестовали. Среди уволенных далеко не все были учёными, и эту чистку никак нельзя было сравнить с увольнением более сотни университетских профессоров царским министром просвещения Кассо за семнадцать лет до этого – в 1911 году.

Но даже в 1936 году далеко не все академики голосовали за исключение из Академии эмигрировавших химиков Ипатьева и Чичибабина. Эти двое, став выдающимися мастерами своего дела, так и не стали русскими патриотами. Такие, как они, и представляли остатки того «белоподкладочного» слоя, который всегда помнил о своём дворянстве больше, чем о долге перед народом Родины.

Даже выдающийся русский математик Лузин, которому наука в СССР обязана многим, в тридцатые годы две трети своих работ публиковал на… французском языке. Кончилось тем, что ему мягко намекнули: мол, ваши идеи, академик, не станут менее привлекательными, если будут становиться известными миру на языке родных осин.

Да, каждый выбирал своё и получал своё. Но даже получая «путёвку ОГПУ» на, скажем, Беломорканалстрой как заключённый, инженер-вредитель к окончанию строительства канала мог стать не только свободным человеком, но и орденоносцем, вновь крупным руководителем.

Судьба многих такой и оказалась, в том числе – и судьба профессора Рамзина. Осуждённый на расстрел, он был помилован. Вначале занимался научной работой в заключении, потом его освободили.

Рамзин был действительно крупным учёным, получил орден Ленина и Сталинскую премию, но «промпартийные» страницы его жизни написал всё-таки он сам, а не Сталин.

Сталин же писал вместе с Россией её новую историю. На страницах этой истории было много ошибок, помарок, зачёркиваний, корявостей и клякс. Однако эти страницы, где летопись перемежали репортажи, где сиюминутное смешивалось с вечным, а наивное с новаторским, читал весь мир.

Равнодушных или снисходительных к началу тридцатых не осталось. И друзья и враги всё лучше понимали, что Россия Сталина – это, похоже, всерьёз.

И всё чаще и те и другие тревожились и задумывались, хотя и по разным причинам.

Не лучше прямого промышленного саботажа оказывался и саботаж нравственный. Бывший конногвардейский офицер Георгий Осоргин в «нэповские» годы занялся перекупкой. Принимал у знакомых – «бывших людей» – драгоценности, золото и перепродавал маклерам-евреям.

Знакомые считали его «безупречно честным» человеком: брал «определённый процент» и «не обманывал». Когда его спрашивали, почему он – офицер, дворянин – занимается маклачеством, Осоргин с гордостью отвечал:

– Я присягал государю-императору и Советской власти служить не хочу.

В конце двадцатых и начале тридцатых годов таких осоргиных хватало. Считали они себя русскими, но вместо того, чтобы помочь новой России стать на ноги, тупо и мелочно предпочитали холуйствовать «на подхвате» у тёмных еврейских дельцов.

И у тех, кто эту Россию строил и обязан был думать о её безопасности, всё чаще возникала резонная мысль: «А если завтра запахнет порохом? Как поведут себя эти бывшие конногвардейцы? Ведь никаких моральных обязательств перед СССР они за собой не числят, Родиной его не считают».

20 марта 1935 года было опубликовано постановление НКВД:

«В Ленинграде арестованы и высылаются в восточные области СССР: бывших князей 41, бывших графов 32, бывших баронов 76, бывших крупных фабрикантов 35, бывших помещиков 68, бывших крупных торговцев 19, бывших царских сановников 142, бывших генералов и офицеров царской и белой армий 547, бывших жандармов 113. Часть их обвинена в шпионаже».

Высылали тысячу человек. Кого – в Казахстан, кого – всего лишь в Саратов и Самару.

Жестоко?

Что ж – по отношению к этим «тысячникам» и тем трём тысячам членов их семей, что уезжали вместе с ними, действительно не очень-то милосердно. Но ведь правомерен и такой вопрос: «А как насчёт тех десятков миллионов, с которыми эти тысячи не ощущали себя в национальном и духовном родстве?» Ведь из этих четырёх тысяч вряд ли кто-то искренне считал себя гражданином Советского Союза.