Ирина Вильде - Совершеннолетние дети

• Название: Совершеннолетние дети
• Автор: Ирина Вильде
• Издательство: Ордена Дружбы народов издательство «Веселка»
• Жанр: Проза
• Год: 1987

Роман известной украинской писательницы о жизни буковинской молодежи до воссоединения Буковины с Советской Украиной.

В центре повествования — привлекательный образ юной девушки, впервые влюбленной, еще по-детски наивной, доверчивой и в то же время серьезной, вдумчивой, принципиальной, стремящейся приносить пользу родному народу.

Художественное оформление Александра Михайловича Застанченко

---

Все, и дети, и родители, жили под впечатлением близкой свадьбы, назначенной на двадцать третье августа.

Сам Подгорский поехал в Черновицы, к митрополиту, за разрешением обвенчать молодых ускоренным порядком, то есть второе и третье оглашения сделать в день свадьбы. Подгорские не менее Данилюков были заинтересованы, чтобы брак Ляли с Альфредом поскорее стал фактом.

Софийка тоже съездила в Черновицы, привезла оттуда портниху, которой, по рассказам Орыськи, надо было каждый день подавать к обеду торт и мороженое.

Ляля, оставившая за собой право командовать, потребовала, чтобы во время брачной церемонии пел хор нашей «братии».

Гостей пригласили столько, что пришлось отвести под свадебный банкет все четыре класса. Мать Данилюков ходила по селу с двумя деревенскими девушками и собирала ковры, скатерти, занавески, столовую посуду, вышитые рушники, вазоны, — одним словом, все необходимое для сервировки стола и украшения комнат. Это не вызывалось необходимостью, просто Лялина мама хотела поразить богатым убранством мать и тетку Альфреда, которые должны были прибыть на свадьбу самолетом.

Никто из обитателей Веренчанки до сих пор даже издали не видал самолета, и вот народу представился случай хотя бы поглядеть на людей, прилетевших в Черновицы из самой Вены.

Госпожа Данилюк жаловалась веренчанским дамам, что все это так «внезапно», так «неожиданно» случилось, что она даже не успела как следует приготовить дочери приданое. Но все знали, что это комедия.

— А как же Стефко? — всякий раз приставала Дарка к Орыське. — Почему никто не обращает на него внимания? Он ходит такой страшный… я даже боюсь — ты слышишь? — чтобы он не сотворил с собой что-нибудь…

— Ты имеешь в виду, что он вскроет себе вены или повесится? Стефко этого не сделает…

— Почему ты так уверена?

— Ведь это скандал, а мой брат слишком хорошо воспитан, чтобы устраивать скандалы… Уж я-то знаю своего брата!

* * *

Поповичи тоже были приглашены на свадьбу. Мама, которую Даркины неприятности в гимназии, а затем история отца с сигуранцей заставили позабыть, что она молода и красива, теперь словно пробудилась от зимней спячки.

Она подошла к зеркалу, поглядела на себя слева, справа, стянула платье в талии и решила, что ей еще не к лицу появляться на свадьбе золушкой.

О новых туалетах (как у Подгорских) не могло быть и речи. Мама вытащила из шкафа старые вечерние и другие платья, с разрешения бабушки прибавила к ним ее бальные туалеты и задумалась: как превратить этот ворох старого шелка и пожелтевших от времени кружев в два элегантных вечерних платья для себя и дочери?

Дарке шел семнадцатый год, а на вид можно было дать все восемнадцать. Девушка первый раз появлялась «на людях», а это не шутка.

Бабушка любила выходить с честью из безвыходных положений (иногда это ей удавалось, иногда не очень). Вот и теперь, когда мама стояла, заломив руки, перед грудой старых вечерних платьев, старуха вдруг заявила с лукавой улыбкой, что у нее есть кое-что для внучки.

Этим «кое-чем» оказалось чудесно сохранившееся (даже мама не имела о нем понятия!) бальное тафтовое платье цвета морской волны с колоссальными буфами, отороченное золотым, слегка потускневшим от времени кружевом.

Дарка натянула на себя платье, и выяснилось, что бабушка в молодости была лишь немного тоньше в талии. Старуха подобрала Дарке волосы, и та, поглядев в зеркало, ахнула от восторга.

— Вот и свалилась с твоей головы забота, — утешала бабушка маму, потирая руки от удовольствия. — Ну, что, детки, пригодилась на что-нибудь и старая мама, а? Что ж ты молчишь?

Бабушке, конечно, хотелось услышать похвалу из маминых уст, а та в раздумье поглаживала пальцами лоб.

— Видите ли, мама, платье прекрасное… Дарке очень идет… но… но… она не может появиться в нем без переделки.

— Это почему же, хотелось бы мне узнать? Что ты думаешь здесь переделывать? Немного выпустить в талии — с этим я и сама справлюсь… А больше не вижу необходимости что-либо переделывать.

— Мама, пожалуйста, поймите меня: нельзя… теперь никто не носит такие буфы… Девочка будет выглядеть в нем как огородное пугало. — Мама забылась и произнесла лишнюю фразу.

С бабушкой произошло нечто неслыханное: она вдруг вся преобразилась. Глаза заблестели, потом покраснели, губы втянулись, подбородок задрожал, и по щекам полились слезы.

— Может… и я уже стала пугалом? Может, и я уже не модна для вас? Так скажите мне, а то я не знаю, что модно, а что Не модно!..

Мама бросилась к бабушке. Как девочка, упала на колени и стала покрывать горячими поцелуями сухие, морщинистые руки.

Потом мама угостила всех вареньем. Бабушка сидела на почетном месте, и ей на блюдечко накладывали самые большие порции. Вопрос с платьем был разрешен компромиссно: буфы можно заменить рукавчиками-крылышками, а поблекшие золотые кружева — белым газом.

Папа попросил его преподобие купить в Черновицах новый черный галстук-бабочку для фрака, — тот, в котором папа венчался, слегка порыжел.

— А этот я буду хранить уже до свадьбы своих дочек, — шутил папа.

Сам собой возник вопрос, что дарить молодым. Будь в доме деньги, все разрешилось бы очень просто, а так надо было придумать что-то эффектное и недорогое.

Мама и бабушка долго совещались и наконец решили: бабушка испечет «свой» торт (триста граммов миндаля сладкого, триста горького), а разукрасить торт попросит Рузю — кухарку помещика. Она такой мастер, может вылепить на торте что угодно — цветник, замок, медведя, а то и человека. Бабушка посоветует ей сделать башню церкви св. Стефана в Вене. Такой подарок привлечет всеобщее внимание. А чтобы у Ляли, кроме торта, который съедят гости, осталось что-то на память, мама поднесет ей торт на полотенце, расшитом селезнями.

Папа, до сих пор не принимавший участия в предсвадебной дискуссии, тут взял слово:

— Что касается торта с башней Штефанскирхе, я согласен. Каждому свое. А что касается полотенца с селезнями — протестую. Это полотенце — подлинное произведение искусства, а они ничего не смыслят в нашем народном искусстве, не любят его… Подаришь полотенце госпоже Шнайдер, а у нее на кухне станут вытирать им тарелки.

Эти слова убедили маму. Она подошла к папе, потрепала его по щеке, сказала:

— Ты прав…

В субботу накануне свадьбы по селу пронеслась новость: из Вены «прилетели» мать и тетка жениха. Санда собственными глазами видела, как пролетка въезжала на школьный двор. Надо сказать, что Санду разочаровал вид гостей. Она представляла себе бог весть кого, а в пролетке сидели две седые дамы, одетые в черное, как жена арендатора в шабес[56].

Венчание было назначено на воскресенье в пять часов дня. Как и положено, приглашенные прежде всего направились в церковь. Дарка с родителями пришли, когда там было битком набито.

Церковный староста шнырял в толпе и вылавливал за уши мальчишек.

— Чего толчетесь? Кто вас здесь не видал? Прибежали прямо с навозной кучи, воздух портите, а потом у господ головы болят. Ступайте, ступайте во двор, надо будет — позовут…

Церковь находилась всего в нескольких шагах от школы, но молодых пришлось ждать долго. Дарка несколько раз выходила проветриться. За исключением Данка, который был шафером, хор «братии», подкрепленный двумя тенорами и одним альтом из сельской молодежи, томился на клиросе. Орыська не ошиблась: Стефко стоял среди певчих. В новом черном костюме, бледный, с темными кругами под запавшими глазами, он напоминал монаха.

Но вот от ворот долетел шум. Мальчишки, которых церковный староста выпроводил за уши, снова проскочили в церковь, как мышата в щель.

Послышались голоса: «Идут, идут!» Гости, вышедшие подышать свежим воздухом, потянулись в церковь, чтобы не толпиться впереди молодых.

Ляля в белом облегающем платье чуть ли не до подбородка, окутанная молочной фатой от бровей до каблучков атласных туфель, с гроздьями мелких белых цветов на висках, казалась снегурочкой из сказки.

В руках она держала большой букет белых роз, среди них зеленели веточки аспарагуса. Ляля стояла прямо и неподвижно, как статуя. При свете восковых свечей ее лицо казалось мраморным. Ни единая морщинка, ни единая гримаска не нарушали его идеальной гладкой поверхности.

Альфред выглядел сонным. Казалось, он совершенно равнодушен к происходящему вокруг. Немец напоминал послушного пациента, который делает все, что ему прикажет врач, и ничему не удивляется.

На матери и тетке Шнайдера были дорогие платья из тафты стального цвета. Важные седые дамы с золотыми цепочками вокруг шеи и бриллиантовыми брошками на груди отличались от всех своей напыщенностью.

Когда священник спросил Лялю: «А раньше ты никому не давала слова?» — по церкви пронесся шепот.