Жак Рубо - Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

• Название: Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.
• Автор: Жак Рубо
• Издательство: Аграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-7784-0083-7

Жак Рубо (р. 1932) — один из самых блестящих французских интеллектуалов конца XX века. Его искрометный талант, изощренное мастерство и безупречный вкус проявляются во всех областях, которыми он занимается профессионально, — математике и лингвистике, эссеистике и поэзии, психологии и романной прозе. Во французскую поэзию Рубо буквально ворвался в начале пятидесятых годов; не кто иной, как Арагон, сразу же заметил его и провозгласил новой надеждой литературы. Важными вехами в освоении мифологического и культурного прошлого Европы стали пьесы и романы Рубо о рыцарях Круглого Стола и Граале, масштабное исследование о стихосложении трубадуров, новое слово во введении в европейский контекст японских структур сказал стихотворный сборник «Эпсилон». Впервые издающаяся на русском языке проза Рубо сразу же зачаровывает читателя своей глубиной и стилевой изощренностью. В романах «Прекрасная Гортензия» и «Похищение Гортензии», построенных на литературной игре и пародирующих одновременно детектив и философское эссе, гротескно, а подчас и с неприкрытой издевкой изображены различные институции современного общества. Блестяще сконструированная фабула заставляет читать романы с неослабевающим интересом.

---

1. предстоит налет еще на одну лавку;

2. она станет тридцать шестой и последней;

3. пострадать должны именно супруги Лаламу-Белен.

Я оказался перед затруднительным выбором. Если бы я сообщил о том, что знаю, мне могли бы не поверить; хуже того, мое открытие не достигло бы цели, заключавшейся не столько в разгадке тайны, сколько в реванше после первого поражения. Поразмыслив минут десять, я решил ничего не предпринимать. И вот теперь мое предсказание сбылось. Но я успел понять и еще кое-что (на мой взгляд, даже более важное): сосчитав на фотографиях упавшие кастрюли и сделав необходимую скидку на некачественную печать и на известное количество кастрюль, порою не попадавших в объектив, я обнаружил, что их количество с большой долей вероятности всегда было одним и тем же, то есть их всегда было пятьдесят три; а это означало, что движение по спирали должно было привести преступника в дом 53 по улице Вольных Граждан, в дом, где я жил!

Я съел рогалик, допил кофе. На колокольне Святой Гудулы только что пробило девять. Дверь «Гудула-бара» открылась. Вошли двое мужчин. Я выиграл.

Быть может!

Глава 6, в которой инспектор Блоньяр пользуется возможностью наконец прояснить, какие отношения связывают его с Рассказчиком

Как-то раз, примерно за полгода до событий, описанных в предыдущей главе, я сидел у себя в кабинете. Это был ничем не примечательный день в середине зимы, один из тех бесцветных, серо-белых дней, которые я называю бумажными, потому что в такие тусклые дни думаешь: нет, сегодня ничего интересного не случится, и от скуки начинаешь разбирать досье, дописывать отчеты, которые залежались на столе, методично, но без вдохновения выполнять текущие дела. Было около десяти утра. Полчаса как я дописал очередной отчет, который получился весьма кратким: три дня назад на улице *** Гроза Москательщиков совершил свое двадцать третье нападение; и снова, как обычно, не появилось ни единой зацепки, и к предыдущим отчетам добавить было практически нечего. Я закончил отчет, и настроение у меня было неважное. Я нервно открыл новую пачку «Кэллард-Боузер» и нервно пытался разорвать ногтем указательного пальца прозрачную обертку одного из восьми лакричных параллелепипедов, как вдруг зазвонил внутренний телефон.

— Это вы, Блоньяр? Зайдите ко мне на минутку!

Тут не было ничего необычного. Шеф вызывал меня к себе ежедневно или почти ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день: я знал его с детства, когда-то он часто проводил отпуск в наших краях, в Н., и дружил с моим отцом. Утро было такое тусклое, что на столе у Шефа уже горела лампа с желтым абажуром. Напротив стола сидел в кресле молодой человек; он встал, нас представили друг другу, и он протянул мне руку.

— Инспектор Блоньяр. Журналист Морнасье…

— Не журналист, а романист, — улыбаясь, уточнил он.

— Ну да, журналист по обязанности, романист по склонности. Месье Морнасье — сын моего старого друга, он собирает материал для романа и хотел бы, чтобы вы держали его в курсе одного из ваших расследований. Если, конечно, это вам не помешает.

Я взглянул на молодого человека: на вид лет двадцати четырех, худощавый и, прямо скажем, не из робких. Особой радости я не испытал, но после такого заявления Шефа отступать было некуда. Я подумал, что подсуну ему дело об ограблении ювелирной лавки, которое было уже почти раскрыто и от которого я рассчитывал избавиться через несколько дней. Я утвердительно буркнул сквозь лакричный батончик и попросил его пройти в мой кабинет.

— Да-да, — сказал он, — именно с этого мне и надо начать, с кабинета знаменитого инспектора Блоньяра.

Я усмехнулся про себя: по прихоти случая в моем кабинете шел ремонт. И я временно занимал другой кабинет — пыльную комнату в допотопном стиле, с мебелью черного дерева и печкой, топившейся углем, — такие печки лет тридцать назад попадались на вокзалах в провинции. В этом кабинете я когда-то начинал, там я проработал инспектором пятнадцать лет и, должен признаться, сохранил в душе привязанность к этой большой чугунной печке, которая зимой раскалялась докрасна.

— Садитесь, месье… э-э…

— Мор-на-сье. Как у вас тут замечательно, — восторженно добавил он, — все по старинке, подлинный интерьер конца двадцатых годов! На такое я и не надеялся. Однако, инспектор Блоньяр, — продолжал он, не дав мне даже заикнуться о ювелирном деле, — должен сразу предупредить вас: меня интересует только одно из ваших расследований — дело Грозы Москательщиков!

Хватит! Хватит! Хватит! Роль Рассказчика состоит в том, чтобы говорить «я» и рассказывать, что с ним происходит, если Автор решит, что о происходящем с ним надо рассказать, когда это с ним происходит (вернее, после того как это с ним произойдет). Но Рассказчик не вправе подменять собой Автора, тем паче перевоплощаться в другого персонажа данной истории, чтобы придать себе больше значения! Как тут читателю не запутаться? Вдобавок сцена практически целиком заимствована из другого романа! Если Рассказчик так понимает задачу романиста, то французскую литературу можно поздравить с ценным приобретением! Мы продолжаем наше повествование, но теперь все будет как полагается: Рассказчик расскажет, что ему положено, от собственного имени.

Реакция инспектора Блоньяра была крайне неблагоприятной, я понял это сразу. Вначале он ничего не ответил, просто дружелюбно и спокойно поглядел на меня, жуя один из своих знаменитых лакричных батончиков. Потом сказал:

— Нет, месье Морнасье! Только не Гроза Москательщиков!

Это был провал; я встал, собираясь выйти из кабинета, но, очевидно, выглядел таким пристыженным и жалким по сравнению с самоуверенностью (которую напустил на себя со страху, обычно я держусь очень скромно и сдержанно), проявленной в кабинете Шефа, что инспектор почувствовал нечто вроде угрызений совести и добавил:

— Послушайте, молодой человек, это трудное расследование, наверно, самое трудное за всю мою карьеру. Поймите меня правильно: я не хочу, чтобы мне наступали на пятки, я не могу так работать! Но у меня есть предложение: если у вас появится какая-нибудь мысль насчет этого дела, стоящая мысль, которая не пришла в голову мне, хотя бы одна-единственная, — заходите. Надумаете что-нибудь толковое — сможете следить за ходом расследования в целом. Это достойное предложение, правда?

Он пожал мне руку, и я вышел. Он был уверен, что я больше не появлюсь у него в кабинете; это чувствовалось по его рукопожатию, читалось в его взгляде. Он уже почти забыл обо мне; на какую-то секунду он пожалел меня, видя мое разочарование, зная, что я знакомый Шефа, а потом ему стало жалко, что он меня пожалел, и в последний момент он добавил условие, позволяющее окончательно меня устранить: «…которая не пришла в голову мне». И я очутился на улице, как часом раньше, а дела мои не продвинулись ни на шаг; хуже того, я был отброшен назад. Похоже, мой блестящий замысел лопнул, как мыльный пузырь.

Около года назад я начал работать в крупной ежедневной газете одного большого приморского города, а недавно стал сотрудником здешнего корпункта этой газеты. Я не собирался долго оставаться неприметным писакой и придумал себе двойной план: наблюдать за расследованием инспектора Блоньяра, в решающие моменты быть с ним рядом, и одновременно (я не солгал Шефу) писать роман, первый из серии романов, героем которых станет Блоньяр (или, точнее, вымышленный персонаж, во многом схожий с настоящим Блоньяром) и которые принесут мне славу и успех.

Таинственное дело Грозы Москательщиков, вызвавшее такое острое любопытство в обществе, казалось, давало мне долгожданный шанс, и я решил во что бы то ни стало добиться этой встречи, от которой зависело все мое будущее. Но меня ввел в заблуждение образ инспектора, созданный журналистами; я не знал, что в действительности интересы дела для него куда важнее, чем шумиха вокруг его имени, и вот все мои расчеты развеялись, как дым. Поначалу я впал в глубочайшее уныние. Но затем воспрянул духом. Еще не все потеряно: если у меня появится плодотворная мысль, о которой говорил инспектор, то я не только сотру позор поражения, но и получу прекрасную возможность осуществить свои планы. Завоевать уважение Блоньяра — вот единственный способ сблизиться с ним, заставить разговориться и открыть секрет его метода, благодаря которому он стал самым удивительным сыщиком нашего столетия! Я лихорадочно принялся за работу.

Мне пришла в голову одна мысль (вы знаете, какая), и я не сомневался, что она стоящая (вначале ее подсказал мне внутренний голос, затем я получил подтверждение извне: сбылось мое предвидение о тридцать шестом налете), но не знал, достаточно ли она хороша, чтобы Блоньяр зауважал меня и согласился терпеть мое присутствие. Его приход в «Гудула-бар» доказывал, что та же мысль пришла в голову и ему; а ведь мне нужно было нечто большее, чем просто стоящая мысль, — нечто, ускользнувшее от его внимания. И я не был уверен, что располагаю этим, хотя была одна мыслишка, о которой я вам еще не говорил. А время поджимало: если я не ошибался, преступник дошел до конца своей дьявольской спирали и мог исчезнуть без следа. Инспектор Блоньяр с напарником сели за столик в дальнем конце зала. Я встал и направился к ним.