Ольга Власова - Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией

• Название: Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией
• Автор: Ольга Власова
• Жанр: Психология

Рональд Дэвид Лэйнг (1927–1989) – один из самых известных деятелей эпохи 1960-х гг. и самый популярный психиатр столетия после 3. Фрейда и К. Г. Юнга. Его взгляд на природу безумия и революционная деятельность навсегда изменили облик психиатрии, его книги, выходившие миллионными тиражами и переведенные более чем на двадцать языков, читаются, словно романы и манифесты, а его яркая индивидуальность до сих пор вызывает споры в среде биографов и критиков. Первая русскоязычная биография Лэйнга, построенная на оригинальных источниках, воссоздает канву его жизни и творчества, основные идеи его работ и проектов, представляя его фигуру в единстве множества образов – психиатра и антипсихиатра, философа и социального критика, гуру и революционера.

Работа выполнена в рамках проекта «Социальная теория и социальная практика антипсихиатрии» при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (№ 10-06-00078а).

---

Самым великим психопатологом стал Фрейд. Фрейд был героем. Он сошел в «Преисподнюю» и встретился там с абсолютным ужасом. Он принес с собой свою теорию, как голову Медузы, превратившую эти ужасы в камень. Мы, следующие за Фрейдом, обладаем знанием, с которым он возвратился и передал нам. Он выжил. Мы должны увидеть, сможем ли мы выжить, не пользуясь теорией, которая в некоторой степени является оборонительным орудием [133] .

Общая настроенность «Разделенного Я» задается настроенностью кьеркегоровского экзистенциализма. Потерянность, отчаянье, утрата оснований бытия – вот основные черты шизофренического сознания и мира. Как замечает А. Паломо-Ламарка, для Лэйнга шизофрения является не психическим заболеванием, а, если говорить экзистенциально, философски, душевной болезнью, точнее, болезнью духовной. Точно так же, как болезнь духа, представляется у Кьеркегора отчаянье:

...

«Разделенное Я» четко показывает, что, для того чтобы понять шизофрению, необходимо понять отчаянье, поскольку на самом деле шизофреник живет в отчаянии. Страх и отчаянье – наши душевные грехи, но они могут быть исцелены. Лэйнг очень хорошо знал об этом, поэтому он и включил это в свои описания шизофрении [134] .

Это отчаянье, как и у Кьеркегора, запускается изменением существования, бытия человека.

Иное бытие-в-мире, которое лежит в основе развития шизофрении, на взгляд Лэйнга, возникает по причине онтологической незащищенности [135] , которая присуща потенциальному шизофренику. Сама онтологическая защищенность формируется в раннем детстве, на этапе экзистенциального рождения (экзистенциальное рождение приводит к восприятию ребенком себя и мира как реального и живого), следующего за биологическим рождением. Это сформированное в детстве образование, являющееся ядром онтологической защищенности, Лэйнг называет первичной онтологической безопасностью. Ее формирование является частью происходящего в раннем детстве процесса структурирования бытия на основные элементы. При нормальном протекании этого процесса формируется стабильная структура, а конституированное на ее основе бытие личности гибко и пластично. В шизоидном состоянии все происходит наоборот: фундамент бытия становится гибким, а надстройка чрезмерно жесткой.

В такой трактовке истоков шизофрении, несмотря на явно экзистенциальный ракурс исследования, Лэйнг сохраняет определенную верность психоанализу. Он направляет свое внимание не только на экзистенциальные основания, углубляясь к философским истокам человеческого бытия, но и акцентирует роль становления человека, его прошлого, первых лет его жизни, когда формируется структура бытия человека. Эмми Ван Дорцен отмечает, что, говоря об онтологической ненадежности, Лэйнг, по сути, говорит об экзистенциальной тревоге, которая присуща не только шизофреникам, как полагал он сам, но и всем остальным людям, поскольку заложена в основания человеческого бытия как такового [136] .

Онтологически защищенный человек, по Лэйнгу, переживает внешний мир как целостный и непрерывный, а других людей как реальных и живых. Он обладает «чувством своего присутствия в мире в качестве реальной, живой, цельной и, во временном смысле, непрерывной личности» [137] . В противоположность этому, онтологически незащищенный человек ощущает себя при тех же условиях нереальным, несвязным, несогласованным, раздробленным, неавтономным, лишенным индивидуальности и временной непрерывности. Даже обычные условия существования угрожают нижнему порогу онтологической защищенности такой личности. Э. Спинелли [138] подчеркивает, что у онтологически неуверенного индивида происходит нарушение осознания на трех уровнях: на уровне существования, сущности (чем является человек) и идентичности (кто он такой).

Лэйнг выделяет три формы онтологической неуверенности: 1) поглощение (engulfment), 2) разрывание (implosion) и 3) окаменение (petrification) [139] . В основе поглощения лежит потеря автономности и индивидуальности, что приводит к боязни любых отношений с другими людьми из-за страха быть постигнутым, понятым, любимым, из-за проницаемости личностных границ и страха потерять свое я. Разрывание основано на переживании собственной личности как вакуума, абсолютной внутренней пустоты, сопровождающейся страхом наплыва индивидуальности из внешнего мира. Реальность воспринимается таким человеком как угрожающая, преследующая, взрывоопасная. Окаменение – это страх деперсонализации, превращения в вещь, и, как следствие, боязнь потерять субъективность.

При всех этих формах онтологической ненадежности другой человек и внешняя реальность переживаются как преследующие, угрожающие, убийственные для я. При этом я отказывается от своей автономии и индивидуальности, но отказ от собственной автономии является средством ее скрытой охраны, а симуляция болезни и смерти становится средством сохранения жизни. Этот отказ необходим для экзистенциального выживания и в то же время он ведет к экзистенциальной смерти. Человек попадает в порочный круг. Он боится уничтожения собственной субъективности (хотя она почти уничтожена) и одновременно пытается уничтожить индивидуальность и субъективность другого как потенциально опасную. Он пытается отгородиться от угрожающей внешней среды и погружается в пустоту своего внутреннего мира. Но с отрицанием онтологического статуса реальности и бытия других уменьшается собственная онтологическая безопасность. Чем сильнее защищается я, чем больше оно разрушается, тем больше растет угроза для я со стороны других людей, и я приходится защищаться с еще большей силой. Само я, а не другие личности или внешняя реальность губит и уничтожает себя.

Шизофреник пытается убить свое я для того, чтобы его сохранить. Как замечает Р. Янг, «страх превращения в небытие становится настолько сильным, что я заточает себя в крепость» [140] . Все бытие при этом находится где-то вне я, которое пытается быть вне всего сущего, оно лишается субстанции, становится невоплощенным. Раскол между переживанием своего тела и своего я, который Лэйнг называет невоплощенным я , по его мнению, является основной предпосылкой онтологической незащищенности.

У Лэйнга невоплощенное я является следствием расщепления на разум и тело, расщепление, в свою очередь, – это попытка справиться с онтологической незащищенностью. Человек отождествляет себя с той частью, которую ощущает как невоплощенную – как правило, этой частью является разум. В противоположность воплощенному я, которое можно представить схемой «(я/тело) – другой», невоплощенное я Лэйнг описывает как «я – (тело/другой)». Онтологически защищенный человек ощущает тесную связь со своим телом, осознает себя субстанциональным, биологически жизнеспособным и реальным, чувствует, что родился с рождением своего тела и умрет с его смертью. Онтологически неуверенный человек не чувствует себя связанным со своим телом, он отстранен от тела, не воплощен. Тело ощущается не как ядро индивидуального бытия, а как один из внешних объектов. По причине того, что человек отделен от тела, он отделяется и от всего своего бытия, становится его сторонним наблюдателем.

Так как человек не ощущает себя хозяином своего тела и внутреннего мира, в его я ничего не остается, все становится по отношению к нему внешним, я делается «невидимой трансцендентной сущностью», пустотой, вакуумом: «Все находится вовне, снаружи; здесь, внутри, нет ничего» [141] . По мнению Лэйнга, в самом начале такого процесса опустошения образуется оболочка, которая окружает я и несет защитную функцию, но затем эта оболочка ведет я к гибели.

Переживание онтологической ненадежности и разрушения я поразительно напоминает состояние Антуана Рокантена, героя романа Ж.-П. Сартра «Тошнота»:...

Я говорю «я» – но это понятие утратило для меня смысл. Я настолько предан забвению, что мне трудно почувствовать самого себя. <…> Никого. Антуан Рокантен не существует. Ни-для-кого. Забавно. А что такое вообще Антуан Рокантен? Нечто абстрактное. Тусклое воспоминание обо мне мерцает в моем сознании. Антуан Рокантен… И вдруг «я» начинает тускнеть, все больше и больше – кончено: оно угасло совсем [142] .

Отделенность и отстраненность от внешнего мира онтологически неуверенного и невоплощенного человека приводят к тому, что он начинает конструировать внутри себя микрокосм, в котором стремится стать полным хозяином. В этом мире нет реальных людей и отношений, есть лишь фантомы, заменитель внешнего мира. Если я не связано с телом, а действия не ощущаются как выражение собственного я, последнее превращается в ложное я, ядром которого и становится невоплощенное я. Точнее, я расщепляется на истинное я и ложное я. По мнению Дж. Миллса, «в разделенном я не существует единственного ложного я, но только частично развитые фрагменты, которые могли бы составить индивидуальность» [143] . Ни один из фрагментов не развит настолько, чтобы обладать собственной «всесторонней личностью».