Пьеро Дельи Антони - Блок 11

• Название: Блок 11
• Автор: Пьеро Дельи Антони
• Издательство: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2011
• ISBN: 978-966-14-1384-8

Вторая мировая война, Освенцим. Десять узников концлагеря приговорены к расстрелу из-за того, что несколько их товарищей по несчастью совершили удачный побег. Но команда «Огонь!» так и не прозвучала. Комендант предложил смертникам самим решать, кому жить, а кому погибнуть. К восьми часам следующего дня заключенные должны назвать имя того из них, кто будет казнен…

---

– Да не поднимет Каин руку на Авеля! – воскликнул Элиас. Он лежал, развалившись во весь рост, на одеяле, и произносил эти слова с закрытыми глазами. – Я не стану ни на кого указывать. Не стану! И Богу не потребуется меня прощать. Только он может вершить наши судьбы.

– Тогда скажи ему, чтобы он делал это уж как-нибудь побыстрее! – раздался из глубины барака голос Иржи.

Юноша, имени которого никто не знал, подошел к столу.

– Как вы думаете, когда они дадут нам поесть? – спросил он.

– А что, они еще и дадут нам поесть? – усмехнулся в ответ Моше. Он восстановил уже третий листок. – Ты что скажешь, Аристарх?

Аристарх сердито пробормотал какие-то ругательства себе под нос, а затем ответил:

– Знаете, что они сделали как-то раз с одним из таких, как мы? У него случился приступ аппендицита. Его отнесли в лагерную больницу, ввели обезболивающее, аккуратненько прооперировали, наложили швы, дали две недели на выздоровление, и когда он полностью восстановился, отправили в крематорий. Так что я не удивлюсь, если они принесут сейчас семгу и красную икру, а завтра утром потащат нас всех на расстрел.

– Они хотят расстрелять только одного из нас, а не всех десятерых, – сказал Отто. – Что ты думаешь по этому поводу?

– Этот Kommandant… – Аристарх изрыгнул еще одно ругательство. – Вы ведь его видели… Он изнывает от скуки, поэтому и решил поразвлечься. Что касается меня, то… – Он закончил фразу уже на греческом, а потому ее не понял никто, кроме заулыбавшегося Моше.

– Нам не нужно дергаться. Возможно, беглецов поймают этой ночью… – вмешался в разговор Берковиц.

– Ты что, на это очень надеешься? – грубо спросил его Отто.

– Нет, я хотел сказать, что… что конец для нас еще не наступил.

– Для девятерых из нас – еще точно не наступил, – сказал Моше. Он тут же поправил сам себя: – Хотя еще неизвестно, чем это все закончится…

– Знаете, я все задаюсь вопросом, почему они отобрали именно нас, – сказал Берковиц. – Я лично мало знаком с Гжегожем, а с остальными двумя я даже ни разу не разговаривал.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Да и ты, Моше, – ты Гжегожа хотя и знал, но, по-моему, не имел с ним никаких дел.

– Я ему когда-то что-то продавал. Но он, скажем так, не приглашал меня к себе домой на чашку чая.

– То же самое в большей или меньшей степени можно сказать и про всех остальных из нас. Мне кажется, что сделанный немцами выбор был абсолютно случайным. Они как бы попередвигали множество наперстков с написанными внутри них именами, а затем выбрали десять наугад.

– Мне что-то в это не верится, – сказал Яцек, все еще стоявший у стены. Он впервые заговорил с того момента, как их привели в барак. – Это на них не похоже.

– Ты имел в виду, что это на вас не похоже, – с угрожающим видом сказал ему Отто.

– Он прав, – вмешался Моше. – Немцы всегда во всем очень педантичны и всегда действуют осознанно. Они не станут ничего делать лишь бы как.

– Им были нужны десять козлов отпущения – только и всего. Вот они и схватили первых, кто попался под руку.

– У них был листок с написанными на нем номерами. Так что их выбор был осознанным.

– А мне вот кажется, что кто-то из присутствующих здесь знал о готовящемся побеге, но предпочитает в этом не признаваться, – сказал Яцек.

Он произнес эти слова тихим и спокойным голосом, однако такое его заявление заставило всех замолчать.

– А почему он не хочет в этом признаваться? – наконец прервал тишину худосочный юноша, присаживаясь на корточки.

– Да потому что иначе мы сочли бы его виновным в том, что с нами произошло, и без колебаний отправили бы его на расстрел, – ответил ему Яцек.

– И не забывай, что он, наверное, надеется не только выпутаться из этой переделки, но и последовать примеру тех, кто удрал из лагеря, – добавил Моше. – Возможно, немцы так и не выяснили, каким образом тем троим удалось сбежать, и он думает, что использует тот же самый способ…

Моше говорил не поднимая взгляда. Häftlinge стали переглядываться, задаваясь вопросом, кто же из них знает, как можно удрать из лагеря, и захочет ли он взять и их с собой.

Воцарившееся в бараке напряженное молчание вдруг прервал голос Иржи. Все с удивлением посмотрели в ту сторону, где он находился. «Розовый треугольник» неожиданно для всех резко раздвинул в стороны два висевших на веревке эсэсовских кителя и появился из-за них с таким видом, как будто бы он вышел на сцену, раздвинув две половины занавеса.

– In dem Schatten dunkler Laube.…[44]

Он пел женским голосом, причем делал это абсолютно естественно. Остальные девятеро заключенных были ошеломлены контрастом между песней и той обстановкой, в которой они находились. Каждый день, когда Kommandos отправлялись на работу и возвращались с нее, лагерный оркестр играл различные мелодии, однако это, как правило, были военные марши или, в крайнем случае, «Розамунда».[45] Иржи же сейчас исполнял песню, которую никому и в голову не пришло бы петь в таком месте, как концлагерь.

«Розовый треугольник» неторопливо приближался к участку барака, освещенному тусклым светом лампы. Он двигался со странной элегантностью: наполовину танцевал, а наполовину шел обычным шагом – как делают балерины, когда они выходят на театральную сцену, – и чуть покачивая бедрами – так, словно шел на высоких каблуках. Он выставлял вперед ступню при каждом шаге таким манером, как будто слегка скользил по льду, его плечи были выпрямленными, голова – поставлена ровно, подбородок – высоко поднят. Со стороны даже казалось, что его полосатая лагерная униформа трансформировалась в длинное вечернее платье.

– Saßen beide Hand in Hand.…[46]

Он прошел между другими заключенными с улыбкой на губах и с похотливым взглядом. Моше мысленно отметил, что Иржи вряд ли можно назвать «мусульманином». Его тело было хотя и худым, но не изможденным. Он, по-видимому, получал определенное материальное вознаграждение за сексуальные услуги, которые требовали от него те или иные Prominenten.

– Saß ein Jäger mit seiner Lola.…[47]

Отто с отвращением поморщился.

Иржи, покачивая бедрами, подошел к столу и, повернувшись, сел на его край в вызывающей позе. Поднеся к губам два пальца – так, словно сжимал между ними сигарету, – он затем убрал руку в сторону и сложил губы трубочкой так, как будто выпускает изо рта облачко сигаретного дыма.

– Привет, красотка, – сказал он со вздохом, придвигаясь к Алексею.

Однако когда он попытался погладить помощника капо по лицу, тот отстранил его руку таким резким и сильным движением, что Иржи полетел кубарем на пол. В припадке внезапной ярости, которой знавшие этого помощника капо заключенные уже научились остерегаться, Алексей схватил стул и зашвырнул его в угол барака. Иржи корчился на полу, хныча от боли. Алексей, теряя контроль над собой, двумя шагами преодолел расстояние, отделявшее его от «розового треугольника», и приготовился нанести ему удар ногой.

– Прекрати! – прикрикнул на своего помощника, даже не меняя положения тела, Яцек. – Прекрати, – уже более спокойным голосом повторил он.

Алексей посмотрел на него таким мутным взглядом, что Моше на мгновение показалось, что сейчас объектом нападения верзилы станет сам Blockältester. Однако гнев Алексея исчез с такой же быстротой, с какой он охватил его. Украинец так и не ударил лежащего на полу Иржи. Помощник капо стоял, тяжело дыша. Было заметно, что ему удалось сдержать себя с большим трудом. Тем не менее достаточно было лишь одного окрика и одного взгляда старосты блока, чтобы Алексей утихомирился.

Отто принялся помогать подняться Иржи, который все еще тихонько хныкал.

– Ну ладно, хватит. Ничего он тебе такого не сделал…

Схватив Иржи за руку, Отто попытался поставить его на ноги. «Розовый треугольник» еле заметно сопротивлялся.

– Не трогай меня! И ты тоже… тоже такой же, как они…

– Что-что?

– Нуда, такой же! Вы все прекрасно осознаете, что после всех этих разговоров и споров вы все дружно назовете коменданту всего лишь одно имя, и это имя – мое…

– Ты и сам не знаешь, что мелешь. У тебя от голодухи свихнулись мозги…

– Не делай вид, что ты возмущаешься. – Симулируемая удрученность «розового треугольника» сменилась холодной яростью. – Даже ты, непоколебимый борец за полное равенство всех людей, относишься ко мне с презрением, разве не так? Вы уже две тысячи лет преследуете таких, как я… Kommandant получит для растерзания меня, это ж очевидно. Я стану вашим жертвенным агнцем… – Он снова начал говорить хныкающим тоном. – Но не переживайте, я вас понимаю. И прощаю вас.

Моше с ироническим видом захлопал в ладоши:

– Браво, Иржи. Но имей в виду, что театральная касса закрыта. Не было продано ни одного билета, и твое Kabarett[48] будет простаивать еще довольно долго. Так что лучше побереги себя для следующего театрального сезона.