Пьеро Дельи Антони - Блок 11

• Название: Блок 11
• Автор: Пьеро Дельи Антони
• Издательство: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2011
• ISBN: 978-966-14-1384-8

Вторая мировая война, Освенцим. Десять узников концлагеря приговорены к расстрелу из-за того, что несколько их товарищей по несчастью совершили удачный побег. Но команда «Огонь!» так и не прозвучала. Комендант предложил смертникам самим решать, кому жить, а кому погибнуть. К восьми часам следующего дня заключенные должны назвать имя того из них, кто будет казнен…

---

– Папа, а почему ты не поставил их все?

– Это особенная партия, Феликс. Видишь?

Брайтнер стал поочередно показывать пальцем на главные фигуры.

– Папа, но ведь у черных, кроме короля, есть только два коня, два слона, ладья и пять пешек. А у белых – все фигуры.

– Это не вся партия, Феликс. Это ее финальная часть. Ты, Феликс, будешь играть белыми, у которых все фигуры. Я же рискну сыграть черными.

– Я так не хочу, папа. Можно играть черными буду я?

– Но у них же не все фигуры, Феликс. Ты не сможешь выиграть.

– Это неважно, папа. Мне нравятся черные. Их ведь так же мало, как и пиратов. Поэтому они мне нравятся больше.

– Ну что ж, хорошо, – вздохнул комендант. – Бери себе черных, если хочешь.

Брайтнер поставил шахматную доску так, чтобы его сын играл черными.

– А теперь мы посмотрим, какой тут может быть расклад, – пробормотал он себе под нос.

6 часов вечера

Барак, в котором располагалась эсэсовская прачечная, представлял собой одноэтажное деревянное строение и занимал большую площадь – почти такую же большую, как и стандартный кирпичный Block,[38] где содержались заключенные. Сейчас внутри него было пусто. Häftlinge,[39] занимавшиеся днем стиркой, разошлись по своим блокам. В воздухе чувствовался сильный запах щелока и других моющих средств. Десятеро приговоренных зашли в прачечную под конвоем и стали настороженно оглядываться. Большинство из них еще никогда здесь не бывало. В глубине помещения виднелись паровые агрегаты, при помощи которых выполнялась санитарная обработка одежды, промышленные котлы, где осуществлялась стирка, и массивные барабаны для отжима белья. Примерно посередине барака были натянуты веревки, на которых белье сушилось, и сейчас на них висело несколько десятков комплектов эсэсовской униформы. Чуть ближе к выходу были свалены в кучу одеяла, штатские куртки и брюки, белье и головные уборы. Еще ближе к выходу находился длинный стол, а возле стола стояла пара грубо сколоченных стульев, изготовленных в столярной мастерской лагеря. С потолка прямо над столом свисала лампочка, освещавшая под собой площадь лишь в несколько квадратных метров.

Один из эсэсовцев врезал прикладом худосочному юноше по пояснице, чтобы заставить его идти побыстрее. Юноша даже не охнул от боли. Десятеро заключенных плелись очень медленно – словно заблудившееся стадо. Они углубились на насколько шагов в помещение. Обершарфюрер повесил винтовку на плечо и достал из кармана с десяток чистых листков бумаги и несколько карандашей. Подобные предметы заключенным раздобыть в лагере было невозможно – кроме, разве что, тех, которые, как Моше, имели доступ в «Канаду» или в административные помещения «Буны».[40]

– Комендант приказал мне передать вам вот это. Он сказал, что это вам, возможно, понадобится.

Поскольку никто из заключенных не решился подойти к эсэсовцу, чтобы взять листки и карандаши, тот с презрительным видом бросил их на пол. Затем он, однако, передумал и, нагнувшись и подняв листки, зажал их между большими и указательными пальцами и стал неторопливо рвать, пока они не превратились в клочки, которые он потом стряхнул со своих ладоней на пол.

– …но он не говорил мне, чтобы я отдал вам эти листки целыми! – заявил он, разражаясь смехом.

Эсэсовцы вышли из барака и закрыли за собой дверь.

Десятеро заключенных остались одни.

Некоторые принялись бродить по непривычно просторному помещению, глазея по сторонам и постепенно осваиваясь в новой обстановке, а другие так и остались стоять неподалеку от двери. Только лишь Моше присел на корточки и стал собирать один за другим клочки бумаги, аккуратно – так, чтобы не смять – складывая их горкой на ладони.

– Тебе что, нужно чем-то подтереть свою еврейскую задницу? – услышал он, как кто-то обратился к нему по-немецки.

Моше оглянулся. С высоты своего огромного роста на него смотрел Алексей, помощник старосты блока. В силу своего положения в лагерной иерархии он был облачен в добротную и теплую штатскую одежду, а не в хлопчатобумажную униформу, в которой ходили обычные заключенные.

– Бумага мне для этого не нужна. Вполне хватит и твоего языка, разве не так?

Раньше, услышав такой ответ, Алексей пришел бы в ярость и поколотил бы Моше палкой, однако сейчас, в подобной нестандартной ситуации, он растерялся. Здесь, среди этих девятерых, его статус помощника капо уже не только не имел никакого значения, но и, наоборот, становился для него опасным. Алексей отошел на несколько шагов в сторону, бурча себе под нос какие-то ругательства по-украински.

Когда Моше закончил собирать обрывки, он переложил их с ладони на стол под свисающей с потолка лампочкой и начал раскладывать один возле другого. Он двигал их пальцем по поверхности стола то туда, то сюда, пока очередной из них не оказывался на своем месте. Вскоре ему уже удалось восстановить половину одного листка.

Худосочный юноша, одетый в слишком короткие для него – чуть ниже колен – штаны, медленно ходил туда-сюда по бараку, разглядывая кучи хранящегося в нем чистого белья. От лицезрения подобного изобилия у него на глазах выступили слезы.

Ян – престарелый «мусульманин» – лег на парочку сложенных вдвое одеял и то ли уснул, то ли притворился спящим. Яцек, староста блока, стоял с задумчивым видом, прислонившись спиной к стене. Иржи, Элиас и Берковиц осматривались по сторонам: они все никак не могли выбрать, где им расположиться. Отто же сразу подошел к Моше и встал рядом с ним. Моше поднял глаза.

– Что, Отто, ты чем-то недоволен? Девятеро из нас останутся в живых. По-моему, неплохой расклад.

– Да уж. Но кто именно останется в живых?

Моше прервал свою работу. Ему всего за несколько минут удалось воссоздать целый листок.

– Это мы должны решить сами. Ты разве не слышал, что сказал Kommandant?[41] Это – демократия в интерпретации нациста.

– Мне такая демократия не нравится.

– Мне тоже кое-что не нравится, – раздался чей-то голос.

Отто, оглянувшись, увидел, что к нему и Моше подошел Алексей. В выражении лица украинца сквозило беспокойство: он все никак не мог привыкнуть к новой ситуации, в которой оказался. Он – очень высокий, крепко сбитый, с перекошенным носом и сильно почерневшими от кариеса зубами – казался рядом с Моше и Отто великаном.

– Что ты хочешь сказать? – спросил у Алексея Отто, невозмутимо глядя на него снизу вверх.

– Я хочу сказать, что из нашего блока удрали трое, что они своим побегом навлекли на нас беду и что эти трое – твои друзья, Отто.

– Замолчи. Ты и сам не знаешь, что болтаешь…

– Знаю, и очень хорошо. Первого из них зовут Гжегож, ты с ним прекрасно знаком. Или, скажешь, он с тобой не из одной шайки?

– Он – мой товарищ, но не более того. Их у меня в лагере много. Ты, наверное, был бы не прочь узнать имена их всех троих накануне побега, чтобы сообщить о них эсэсовцам и благодаря этому получить дополнительную миску похлебки…

– Господи, что за люди! – воскликнул Иржи. Этот «розовый треугольник» лежал в полумраке, свернувшись клубочком, на стопке сложенных вдвое посреди барака одеял. Его голос, казалось, доносился из ниоткуда. – Ты посмел бы предать своих товарищей за миску такого дерьма, как Wassersuppe? Я, по крайней мере, потребовал бы кусок хлеба!

Алексей сердито повел плечами и ткнул пальцем в сторону Отто.

– Ты не мог не знать о готовящемся побеге. Мы сейчас находимся здесь из-за тебя.

Отто подошел к Алексею вплотную. Он был сантиметров на двадцать ниже, но при этом крепостью телосложения он украинцу не уступал. В какие бы Котmandos[42] его ни назначали, он всегда работал, как вол, и никогда ни на что не жаловался. Его за это уважали во всем концлагере.

– Хватит нести эту чушь. Действующее в лагере Сопротивление тут ни при чем. Это все наверняка произошло спонтанно. Может, им просто представилась хорошая возможность…

– …а может, немцы их уже схватили и прикончили, а затем использовали случай для того, чтобы ради забавы поиздеваться над нами… – Моше, не поднимая глаз, продолжал двигать клочки бумаги туда-сюда пальцем по столу. Он восстановил уже второй листок.

– Вполне могло произойти и такое, – кивнул, посмотрев на Моше, Отто. Снова повернувшись затем к Алексею, он добавил: – А ты поберегись… Имей в виду, что здесь никто не забыл тех ударов палкой, которыми ты осыпал нас каждый день. Ты и твой капо… – Отто кивнул в сторону Яцека, предусмотрительно прислонившегося спиной к стене. – Здесь вы уже больше не Prominenten,[43] у вас нет палок, эсэсовцы вас не защищают. Если бы выбирать, кого отправить на расстрел, доверили мне, я бы ни секунды не сомневался…

В бараке воцарилось тягостное молчание. Фраза, произнесенная Отто, напомнила всем, что им к восьми часам утра нужно выбрать, кого из них расстреляют. Время текло очень быстро.

– Да не поднимет Каин руку на Авеля! – воскликнул Элиас. Он лежал, развалившись во весь рост, на одеяле, и произносил эти слова с закрытыми глазами. – Я не стану ни на кого указывать. Не стану! И Богу не потребуется меня прощать. Только он может вершить наши судьбы.