Адольф Эрнстхаузен - Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943

• Название: Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943
• Автор: Адольф Эрнстхаузен
• Жанр: Биографии и Мемуары

Майор фон Эрнстхаузен, командир одного из дивизионов 81-го артиллерийского полка 97-й легкопехотной (егерской) дивизии, в своих мемуарах описывает наступление группы армий «А» весной 1942 года с Северского Донца на Кавказ, преследование уклоняющихся от окружения советских войск, бои с ними – изматывающую горную войну и отступление на Кубанский плацдарм в 1943 году. В общественном сознании эта кампания не нашла соответствующего внимания лишь потому, что была заслонена более масштабной трагедией Сталинграда. Автор дает представление о ландшафте и людях, описывает сражения, в которых действуют пехота, артиллерия, саперы, санитары и «хиви» – «добровольные помощники» вермахта, при этом перед читателем проходит вся незатейливая солдатская жизнь – смесь героизма и малодушия, проблески хвастовства и юмора и фронтовое братство.

Перевод: В. Кайдалов

---

Он представлял собой бедную крестьянскую хату, которая ничем не отличалась от других таких же бедных хат деревни, лишь у входа в нее находился командирский вымпел. Рядом с ним стоял часовой из русских военнопленных, который при моем появлении встал навытяжку. Он выглядел очень ухоженным и чистым, был довольно высокого роста, стройный, с непривычно темной кожей и резкими чертами лица – мусульманин из Азербайджана, представитель одного из кавказских народов, стремление которых к независимости еще при царизме, да и в первые годы большевистской власти доставило много тяжких забот России. Здесь он выступал в роли, как, смеясь, доложил мне мой адъютант, вестового при нашем ординарце и вполне обжился в нашем штабе.

Хата была разделена на две комнаты с земляным полом. В первой, более просторной, располагался персонал КП вместе с крестьянской семьей, которая здесь жила, в другой размещались офицеры. Там же находился и пункт связи, действовавший всю ночь – каждые четверть часа производилась проверка связи. Спать приходилось на сложенной из глины большой печке или на полу. Мне были приготовлены в качестве кровати санитарные носилки. Непосредственно рядом с хатой была развернута одна из наших батарей, залпы которой время от времени сотрясали стены нашего жилища. Когда же артиллерийская стрельба не нарушала стоявшей вокруг тишины, становилась слышна «игра на нервах» русских ночных летчиков, которые постоянно кружили над нашими позициями. Но мы обращали на них внимание только тогда, когда они порой выключали свои моторы. Тогда снова воцарялась тишина, и не было слышно, где кружит самолет, пока он в совершенно неожиданном месте не сбрасывал бомбу, которая редко когда наносила ущерб нашему селению.

Когда я, проведя ночь на новом месте, на следующее утро отправился в туалет, за мной, взяв с собой лопату, последовал обер-ефрейтор Хиасль, который в нашем скромном хозяйстве был кем-то вроде дворецкого. Едва я утвердился на доске, кое-как закрепленной на краю выгребной ямы, как Хиасль принялся орудовать позади меня лопатой, присыпая содержимое ямы тонким слоем земли.

– Вы прибыли сюда прямо из Гармиша [1] , господин майор?

Хиасль явно хотел использовать столь удобную возможность, чтобы развлечь себя светской беседой со мной.

– Именно так, Хиасль. Но если ты хочешь со мной пообщаться, давай-ка мы лучше выберем для этого другое время. И лопатой ты также можешь поработать попозже. А тем, чем занимаюсь сейчас, я привык заниматься в одиночестве.

– Так точно, господин майор, я отложу разговор на потом.

И, вскинув лопату на плечо, он удалился.

Несколько позже я разговаривал со своим адъютантом у входа в хату. Вдруг все мои чувства разом обострились. В воздухе послышался звук, который мне не доводилось слышать уже двадцать четыре года, но который я тем не менее сразу узнал. Это был наполовину свист, наполовину шелест – быстро усиливавшийся звук летящего к нам снаряда, голос смерти, отыскивающей свою жертву. Ты понимаешь, что она выбрала тебя и несется именно к тебе. Чувство это вызвало инстинктивную реакцию: одним броском я оказался в глубокой канаве, которая была вырыта рядом с входной дверью в качестве укрытия.

Ранг! Ранг! В саду по соседству разорвались два снаряда. Мой адъютант не сделал и шага в сторону от того места, где стоял. Нагнувшись, подал мне руку, помогая подняться из моего укрытия. При этом он был столь тактичен, что даже не улыбнулся.

– Вы можете от души посмеяться, – сказал я. – Я вел себя в самом деле как новичок. Но я уже подзабыл, как по звуку выстрела определять, куда попадет снаряд. Что ж, придется снова этому учиться.

«Украинский асфальт»

Наша передовая проходила по высокому юго-западному берегу реки Северский Донец, тогда как русские занимали значительно менее выгодные позиции на низменном и равнинном пространстве по другую сторону реки. Лишь в районе города Изюм, где образовавшаяся излучина выступала со стороны неприятеля, а река полукругом огибала расположенный на возвышенности город, у русских имелась возможность наносить удары по правому берегу реки, поскольку здесь нашего преимущества по высоте не существовало, что и побуждало врага снова и снова предпринимать в этом месте яростные атаки. Для отражения танкового наступления здесь на дороге, ведущей в Изюм, за нашей передовой располагалось несколько орудий моего дивизиона. Мне было известно, что эти орудия, несмотря на хорошее укрытие в виде высокого земляного бруствера, были обнаружены противником, который вел по ним интенсивный артиллерийский огонь. Поэтому уже на следующий день после моего прибытия в полк я решил наведаться туда, чтобы иметь возможность лично оценить, не следует ли сменить эту позицию.

Еще в рассветных сумерках на небольшом грузовике мы отправились туда. Едва миновали окраину села, как начался дождь.

– Вот свинство! – выругался мой водитель, обер-ефрейтор Хайн. – Теперь лучше всего нам будет вернуться.

– Это еще почему?

– Господин майор еще не знаком с «украинским асфальтом». Когда сухо, почва ровная и прочная, как шоссе. Но через пять минут после начала дождя на ней начинает заносить, словно ее намылили. Через десять минут колеса тонут в ней по оси и машина останавливается. У здешних дорог нет гравийной подушки, поскольку в этой проклятой стране мало камней. Ну а если мы застрянем, то не останется ничего другого, как только ждать, когда выглянет солнце и высушит этот «украинский асфальт». Тогда он снова станет прочным, и, кстати, это происходит неимоверно быстро. Но кто знает, как долго будет идти дождь.

Хайн уже сбросил скорость. Тем не менее грузовик постоянно заносило. Он не слушался руля, и водитель направил машину на полуразложившийся труп лошади, один из многих, которые здесь валялись повсюду на обочинах дорог. Переднее колесо нашего грузовика попало в какую-то яму, и мы остановились. Хайн выскочил из кабины. Я было последовал за ним.

– Господин майор вполне может оставаться на месте. Я вытяну эту коробочку, как шоколадку.

Хайн был берлинцем и на гражданке профессиональным боксером. Он соединял в себе природный ум с выдающейся телесной силой. Широко расставив ноги, он встал перед грузовиком, приподнял его двумя руками за бампер и, развернув, освободил передние колеса.

Дождь хлестал все сильнее. Мы поспешили развернуться и с большим трудом кое-как добрались до своей деревни.

– Ну и что теперь делать? – спросил я своего адъютанта. – Попробовать добраться туда на лошади?

– Я бы вам этого не советовал. Лошади тонут в этой грязи выше бабок. Если господин майор непременно желает куда-то добраться по этой погоде, то ему лучше идти пешком. Это тоже тяжело, поскольку на каждый сапог налипнет по пуду грязи, но все же вы так вернее доберетесь до цели.

Шпионаж

Итак, я отправился пешком, взяв с собой обер-вахмистра. Под дождем, выдирая из грязи ноги, мы наконец добрались до выдвинутой вперед батареи. Перед нами располагались развалины Изюма, откуда выходило широкое шоссе, ведущее к нам через две передовые линии. На этом шоссе мы увидели фигуру одинокого пешехода, спокойно приближавшегося к нам.

– Что он там ищет с этой своей фуражкой? – пробормотал вахмистр.

Эта фуражка непонятным образом держалась на голове незнакомца: с высокой тульей и серебряным шнуром, как носят офицеры гарнизона. Она никак не сочеталась с фронтовой промокшей плащ-палаткой, под которой обрисовывалась приземистая, но, очевидно, очень мощная фигура. Поравнявшись с орудиями, человек тотчас же покинул шоссе и подошел к нам. Он представился, пробормотав неразборчиво свое имя, и протянул мне свою правую руку в перчатке.

– Немыслимо мерзкая погода, камрад, – неторопливо произнес он с усмешкой, причем в его голосе мне послышался восточнопрусский акцент.

Его широкое свежее лицо с уже тронутыми сединой усиками выражало явное добродушие. Прикинув, я решил для себя, что это, вероятно, какой-нибудь провинциальный арендатор, который ныне, будучи резервистом, как и я, снова призван на военную службу. Я предложил ему сигарету.

– Что же вы бродите в такой ливень?

– Да мне тут надо немного осмотреть местность.

– Тогда надо было бы выбрать не такой опасный участок. Здесь каждую минуту могут открыть огонь.

– Что ж, такова война. Но мне надо познакомиться именно с этим участком.

– Для чего же?

– Я из штаба группы армий, контрразведывательный отдел.

– Ну, тогда вам может быть интересно, что в нашем селе сегодня ночью объявились четверо нездешних гражданских типов, которые явно пришли откуда-то и пытались настраивать крестьян против нас. Не представляю, как они смогли перебраться через передовую!

– Ну, это все мелочи. И меня они не интересуют. Начальник контрразведки наверняка этим занимается.

Он отвел меня в сторону:

– На самом деле я не из абвера, но занимаюсь активной разведкой. Однако вашему солдату этого знать не надо. Нынешней ночью я буду отсюда засылать своих людей на ту сторону.