Борис Романов - Капитанские повести

• Название: Капитанские повести
• Автор: Борис Романов
• Издательство: Мурманское книжное издательство
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1979

---

Старпом Василий Григорьевич Дымков ликовал, когда видел Мисикова, и Володькиной обязанностью теперь была каждодневная приборка гальюнов и душей по всему судну. Боцман задавал ему работу с таким брезгливым равнодушием, что Володьке иногда хотелось, чтобы боцман лучше его ударил.

— Ничего, может, и на берегу не пропаду, — бодрился над унитазом Мисиков, — подумаешь, паспортом моряка пугнули!

Однако копался он в гальюнах подолгу, потому что начинала иногда дрожать в руках щетка и содовый раствор расплескивался куда не надо.

По приходе в порт мы должны были на комитете плавсостава отчитываться по командировке Георгия Васильевича Охрипчика. Повестка дня формулировалась так: о трудовой дисциплине, организации соревнования и воспитательной работе на теплоходе «Валдай».

В день заседания, на которое отправился наш новый судовой комитет в полном составе, а также капитан и помполит, Миша Кобылин вдруг объявил, что у него сегодня именины, и пригласил старый валдайский костяк к себе в гости. А из неветеранов был приглашен один Серго Авакян, потому что именно ему надеялся боцман передать дела.

Все мы понимали, что эти именины для отвода глаз, а боцману нужно по-человечески попрощаться с нами, и, хотя об этом не было сказано ни слова, всем было ясно, что после Варнемюнде боцман с нами свое отплавал, по крайней мере на какой-то срок.

Так мы со стармехом и Серго Авакяном оказались в его однокомнатной квартире на четвертом этаже, устеленной и увешанной коврами, словно это была сакля кавказского князя, с верещащими зелеными попугайчиками в клетках, с портативным коричневым пианино, на котором с нашим приходом закончил разыгрывать гаммы худенький востроносенький мальчик в очках. В квартире суетилась худенькая, похожая на этого мальчика, хозяйка. На одном из ковров, на стене над тахтой, на широком пехотном портупейном ремне висел флотский офицерский кортик.

Мишина жена сервировала стол, и было в ее движениях вымученное спокойствие. Боцман зазвал нас покурить в прихожую, конфузливо приоткрыл дверь в совмещенный санузел, чтобы пространства было больше, и предложил:

— Может, ребята, довернем приклад, а? По полстаканчика. Пока Вера стол подогревает? У меня тут НЗ есть.

И он вытащил из-за стиральной машины походную фляжку с пробкой-стаканчиком.

— А чем? — потянул воздух носом стармех.

— А рыбец! Сестра жены прислала, — Миша вытащил из кармана пару вяленых рыбок, и мы хлебнули из этого алюминиевого, с резьбой стаканчика и занюхали рыбцом.

Потом сомкнутым строем явились радист с третьим механиком, с большими конфетными кульками на правой руке, и посмешили нас: в кульках были не конфеты, а сувенирные коньячные шкалики, с цокотом разбежавшиеся по полу, когда радист неудачно положил кульки на подставку трюмо.

И застолье наладилось. Отменно было сидеть в своем кругу, закусывать палтусом холодного копчения и вспоминать, как хорошо плавалось в Арктику и в Канаду, на Ближний Восток, в Европу, в Западную Африку и на Кубу, и одинаково добрыми были в этих воспоминаниях льды реки Святого Лаврентия, Конские широты, новоземельские айсберги и краткие средиземноморские штормы, и одинаково значительны были для нас бульдозерист Лешка с Панкратьева, и французский корреспондент с вертолета, и красивый, под стать своей революции, лейтенант Педро из Сьенфуэгоса, и офицер народной полиции из Варнемюнде. Но то была идиллия первой половины именин, и недаром проворная молчаливая хозяйка несколько раз убегала поплакать на кухню, и с каждым этим разом туже обтягивались боцманские скулы.

Тогда радист покурил как следует и взялся за гитару. Пел он плохо, но песню понять умел. И, может быть, многое в том вечере и во всей нашей следующей жизни было бы по-другому, если бы не пришел Федор Иванович Крюков. Поистине, ничего на земле и на море не происходило без его участия. Он был вездесущ, как бог или как автор этой книги.

— Ты чего же не дома? — спросил его стармех.

— Нет никого, Василий Иванович, — ответил Федя, улыбаясь на все тридцать два, — лето же на дворе. Мои-то все на юге.

— С жильем как у тебя, Федя? — еще спросил стармех.

— Был сегодня в жилбыте. Обещают квартиру к осени.

— Это отлично, Федя, — сказал стармех и даже пристукнул по столу кулаком.

— Садись, Федор Иванович, — впервые за вечер разлепила губы хозяйка, — вот и прибор есть.

— Нет уж, — возразил боцман, — ты неси-ка стакан настоящий.

— Правильно! — сказал радист и ударил по струнам. — Верно! Слушай, Федя, а где же твои подарки? Ты ведь сегодня две зарплаты получил.

Федя покраснел и насупился. Он не любил, когда ему заглядывали в душу, но еще больше он не любил, когда ему заглядывали в карман.

— Радист, ты кончай, хватит, — вмешался третий механик, — зато у Феди самые свежие новости. Верно, Федя?

Мы заставили Федю выпить штрафную, и выпить еще штрафную, и вышли еще покурить, и снова из-за угла была извлечена заветная боцманская фляга. Притягивал сердце этот алюминиевый солдатский стаканчик, мне подумалось, что хождение его по кругу среди нас было сродни древним мужским обрядам, как питье кумыса из пиалы или медовухи из брашны.

— Ну, так расскажи, Федя, что там у нас нового? — попросил третий механик.

— Да, — сказал я.

— Да так, ничего, — то улыбаясь, то складывая улыбку, ответил Федя. — Говорят, будут снимать нашего кэпа. За развал…

— И за меня тоже, — добавил боцман.

— Ты-то при чем? Мисикова склоняют…

— Ты где это слышал?

— Как где, в комитете плавсостава.

— Видишь, как ты вовремя!

— Не жаль кэпа, Федя?

— Жаль не жаль… Всякий он у нас был, сами знаете. Жаль, конечно. Хотя меня он бы не пожалел…

— Это верно, Федя. Не жалей. Знаешь как он о тебе говорил? — спросил третий механик.

— Для чего мне, Алексеич? Мне с капитаном делить нечего. Я, Миша, с тобой потолковать пришел. Дело у меня.

— Погоди, — взял его за плечо третий механик, — послушай, что он о тебе говорил, пригодится. Федя, говорит, не флюгер, Федя тоньше флюгера. Флюгер реагирует на ветер, а Федя реагирует даже на запах ветра… Ты понял теперь, какой ты есть?

— Да уж куда яснее, — сожалеюще улыбнулся Федя, — зря он так. Я капитану не судья. Повыше люди найдутся. Я ведь к тебе, Миша…

— А ты не стесняйся, здесь все свои, — ответил боцман, навинчивая стаканчик на флягу. — Говори.

— Я лучше потом, если не хочешь. Правильно я говорю, Василий Иванович?

— Вот уж твое дело, — ответил стармех и ушел в комнату, старательно закрыв за собой дверь.

— Ты, Серго, иди-ка тоже к стармеху, чтобы он не скучал. Иди, Серго, иди, телевизор знаешь как включается?.. Ну вот, Федя, теперь тут совсем свой коллектив, с приемки судна все вместе. Посмотри, со всеми присутствующими ты выпивал, и даже не раз, про хлеб-соль говорить не будем. Тут все тебе ровня, даже комсостав. Ты ответь-ка еще на вопросик, Федя. Ты не знаешь случайно, кто это письма слал туда-сюда, какая у нас на судне аморалка? Кто со злом и несправедливостью боролся? Не знаешь?

— Откуда мне? — поворачиваясь к вешалке, ответил Федя. — Я и не слышал про это.

— Но знаешь, а за шапку правильно берешься!..

— Отставить, Федя, отставить! — остановил Федю боцман. — Ты у меня дома в гостях каждый приход бывал. Дети наши дружат. За столом мы везде с тобой рядом сидели. Ты мне скажи, Федя, ты ведь знал тогда в гаштете, что Мисиков за шнапсом пошел? Не знал? Ох, знал ты все, Федя! Только ведь тебе со всеми дружить надо было. Ты думаешь, можно дружить сразу со всеми? Настоящей дружбой? А вот меня ты хорошо научил, как быть для всех одинаково хорошим… Ты ведь меня с Мисиковым бросил, все равно как на ничейной полосе… Сбежал ты, Федя, себя ты спасал. Ты думаешь, спас? А чего ты на кэпа кляузничать решился? Поддержку тебе гарантировали, что ли? Жора Охрипчик? Дурак ты, Федя. Охрипчик всю жизнь будет марки в карточках наклеивать. Прогадал ты, Федя.

— Да что вы на меня бочку катите? — оскалился Федор Иванович, сжал кулаки и даже двинулся в нашу сторону. — Да я сам за капитана! И не знал я про шнапс. А ты тоже — кореш называешься! Да капитан любого раздавит — и не оглянется! Я их вон понимаю, комсостав все-таки, а что ты, Миша?

— Ты, Федя, стань вольно. Заправься. Ты, извини, за берет правильно брался, как положено. Надень головной убор-то. Пальто не забудь. Кру-гом!

Нас было четверо, и каждому, чтобы проводить Федю до подъезда, досталось по этажу.

21

Пассат начался! Виталий Павлович заметил это еще тогда, когда швартовался к луне-рыбе. Просто, пока шли неизменным курсом, слабый ветерок, дувший почти прямо в корму, не был заметен, а когда повернули на обратный курс, он сразу обнаружил себя. Этот ветерок и обеспечил удачную швартовку к рыбе, понадобилось лишь выйти на ветер от нее и в нужной точке остановить теплоход.