Алексей Семенов - Травень-остров

• Название: Травень-остров
• Автор: Алексей Семенов
• Издательство: Азбука
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2000
• ISBN: 5-267-00030-2

Сначала до Полуночного края вельхов, веннов и сегванов доходили только слухи о грозном нашествии степняков. Но вот появились беженцы из Полуденных стран, потом послы-разведчики хагана Гурцата, наконец, первые посланные дозоры кочевников форсируют реки, и храбрый венн Зорко из рода Серых Псов уходит на войну.

---

И год горя пришел. Снерхус был теперь в кольчужной рубахе и перепоясан мечом. Он поведал о том, что перед мощным отрогом Самоцветных гор, который можно было счесть и не за отрог даже, а за хребет, поросшим густыми лесами, Гурцатовы рати остановились. Этот хребет и отделял местности, прилегающие к Нок-Брану, от вельхских земель, лежащих далее на полдень. Но остановились степняки ненадолго: их поход приостановили не горы и леса, а снега, еще лежавшие на хребте. Многочисленная конница не нашла бы прокорма, начни она переход через горы.

Но Гурцат раздумывал недолго. Если в горах снег еще лежал, то в низинных лесах в месяце березозоле было уже чисто, талые воды схлынули, и свежая сочная трава уже зеленела под щедрым обычно в это время солнышком. И конное войско повернуло на полдень и закат, прочь от морских берегов, откуда уже не от кого было ждать удара в спину. Хаганы повернули свои отряды в холмы и леса, где испокон жили вельхи, лесные вельхи и венны. И снова красные когти пожаров и черные крыла смерти стали видимыми чертами чудовища, телом которого были тьмы Гурцата.

* * *

Прощаясь с Зорко, ибо час прощания их был предрешен часом встречи, Фиал открыла ему секрет золотого солнечного знака Граине, что носил Зорко на груди. Кредне и Лухтах, хозяева Волшебного Дома, дали этой вещи, которую Зорко сам помогал делать им, способность придавать взгляду человека, смотрящего сквозь крохотное отверстие в ступице Солнечного Колеса, силу прозрения. И чем более сведущ был человек в знании, чем сильнее и крепче были его сердце и его воля, тем больше был дар его проницать мглу времени и безвестности. Осколок меча Брессаха Ог Ферта остался в сердце у Зорко, и пусть сам Брессах затерялся ныне на перепутьях времен и пространств, и неизвестно, в каком обличий бродил он где-то, исполняя свои зароки, сердце венна сделалось оттого прозорливым, мудрым и горестным.

В крохотном отверстии грезились ему незнаемые страны, похожие то на леса над Светынью, то на вельхские холмы, то башня Тор Туаттах открывалась ему, как если бы он смотрел из Волшебного Дома. И дом представлялся ему то веннской избой, то каменным и круглым, как у вельхов, то и вовсе озаренной изнутри пещерой. И дева с шитьем похожа была и на Плаву, и на королеву Фиал, и, наверное, на Фрейдис и Иттрун.

Но едва заговорил Снерхус, исчезла прочь, затаилась туманом в глубоком распадке память о Волшебном Доме, о бое на ручье Черной Ольхи, о прекрасной Фиал и смешном пивоваре Жесткая Шерсть. И только слова Снерхуса, проникая до сердца, облекались в видения, и Зорко смотрел, как черные всадники в войлочных треугольных шапках, отороченных мехом, сами одетые в шерсть и войлок, входили в безмолвные селения, наклонив копья с широким железным жалом, и как летели факелы на соломенные крыши, и как гремела сталь о сталь, когда сшибались в конном бою вельхский меч-тростниковый лист и степняцкая сабля. Слышал Зорко, как пела стрела могучего степного лука, видел, как, бросив поводья и чуть привставая на стременах, метал на полверсты каленую смерть жилистый и загорелый воин, и длинные смоляные волосы его выбивались из-под платка, закрывающего шею. Ибо Снерхус был лучшим сказителем на восходных берегах и умел превращать слова в те видения и чувства, в которые хотел их превратить.

Но сквозь ступицу солнечного знака он видел кровавые следы на мече Снерхуса, а когда сказитель посмотрел сквозь отверстие, он увидел там поле, где сражаются две огромные рати, и огромные черные птицы кружат в багровом небе. И Зорко знал, что сердце Снерхуса напитано ненавистью и что не зря ему доверили колдуны-вельхи и матери веннских родов нести Молот и Крест, потому что его слова могли зажечь до храбрости самую трусливую душу, увязшую в сырой золе, и напоить змеиным ядом ненависти самое щедрое сердце.

И Зорко увидел внутри своего знака, что он снова в седле, и новый враг, куда более простой, нежели Брессах Ог Ферт, мчится на него, и что за спиной этого врага колышется черная волна, куда как менее ужасная, чем боевой строй Феана На Фаин. И тем и была безысходно страшна и безлико ужасна эта рать, что навстречу людям шли люди, и мечи их, встречаясь, высекали не огненные искры, как то могло показаться. Нет, эти мечи чертили на ткани мира черные, незаживающие порезы, и оттуда выходили несметные воинства того, кто скрывался в глубине холста, что Зорко долго носил с собой и никак не мог сжечь, словно кто-то делал его руку немощной.

Холст этот сгорел легко и бездымно в том огне, что зажгла его любовь с Фиал, и черный пес, сидевший рядом с ними у костра, разведенного на зеленом лугу у ручья, едва повел носом, чуя, как повеяло паленой холстиной. И Фиал сказала тогда, что картина — лишь тень от тени, которая стоит над миром и будет стоять вечно и неизбывно. И лишь одинокие огни людских душ противостоят этому мраку, вбирая и отражая свет, идущий от богов, и только яркие переливы и сполохи двух огней, что отдали свои лучи друг другу, способны осветить не только себя, но и часть того, что находится вокруг них. И боги увидят то, что попадет в круг света, из своего бесконечного далека.

Черный пес и теперь был рядом с Зорко и бежал, то скрываясь где-то в подлеске, то вдруг появляясь сзади, рядом с серой лошадью, той самой, что носила Зорко на бой с Брессахом. Зорко возвращался по извилистой лесной дороге, взбиравшейся в гору, к перевалу, чтобы оттуда спуститься к Светыни. Снерхус ушел дальше на полночь, сам подобный издали, благодаря плащу своему, черной с серебристым оперением птице, кличущей о нерадостном. А оттуда, где проходил он, выступали на полдень конные и пешие отряды и одинокие воины, и скоро на полдневных склонах хребта утреннее солнце должно было вспыхнуть и заиграть на стали новых копий и мечей.

Вместе с Зорко уходил от подножий Нок-Брана Мойертах, который руками гнул железные подковы, и длинный вельхский лук из тиса и рукоять узкого тяжелого меча выглядывали из-за плеча мастера. Уходили вместе с ними и другие вельхи от Нок-Брана и Глесху, и самые лучшие девушки этого края, что и правда жили в Глесху, дарили им вышитые рубахи.

Ранним утром, когда Глесху и холмы давно остались позади и внизу, Зорко, проснувшись с зарей, встающей из-за плеча Самоцветных гор, увидел на дороге снег, легший языком ночной метели, присыпавший путь точно мукой. Дорога вилась все вверх, меж валунами, цепляясь за солнечные иглы, вспыхивающие на инее, запорошившем можжевельник, за корни деревьев, за землю, и уходила в легкий мороз. Там, где у большого камня, красноватого дикаря с черными блестками слюды, дорога поворачивала, Зорко на несколько мгновений увидел фигуру высокой черноволосой женщины в облачно-белых одеждах, поднимавшейся вверх к перевалу. В руке у нее был меч. Дойдя до камня, женщина обернулась, и Зорко узнал ее, потому что в каждой женщине была ее красота или хотя бы отблеск ее красоты и доля ее силы. Она обернулась и изникла, растаяла в солнечном свете и холодном воздухе гор. И Зорко знал, что здесь кончились его пути по краю вельхов, потому что он увидел Мать Богов, великую королеву Ану.

Зорко покидал землю вельхов, но уходил не на родину. Он уходил в войну.

* * *

С перевала им открылись необъятные просторы, занятые бесконечными лесами, лишь кое-где перемежаемыми черной водой болот и синими глазищами озер. Ленты рек серебрились под солнцем, и у самого горизонта широко разливалась великая Светынь. Туда предстояло им идти, спуститься сверху на эти подернутые сейчас легкой белесой дымкой равнины, откуда пришел к ним совсем недавно Снерхус. Где-то там, внизу, рыскали сейчас конные тысячи, где-то там скрывались от дорог, уводящих счастье, веннские печища, да так и не смогли уберечься. Где-то там черный всадник Гурцат вел потайными волчьими стежками своих черных оборотней, и даже волшебный оберег не мог за дальностью и хитростью прозреть пути великого полководца.

Зорко слишком хорошо помнил черные молнии над Лесным Углом, и ныне нечто смутное и неведомое мешало ему увидеть то, к чему стремился он сейчас, раненный колдовской тоскою волшебного клинка Черного Бродяги и гремучим отваром речей Снерхуса-сказителя. Зорко, допрежь знавший свою тропу и, шедши по ней, не стремившийся перебежать или, паче того, преградить кому-либо дорогу, теперь искал встречи с тем, кто был закрыт от него странным маревом, от кого шли по земле круги великой беды. Можно было живописать красками по холсту и пергаменту дивные картины, можно было бродить по лесам из буквиц, зарывшись в стародавние книги, собранные Геллахом, можно было гранить самоцветы или мастерить в златокузнице тонкие и прекрасные вещи, приручая металл и огонь, можно было, скитаясь по лесам и холмам, читать в небе неведомые знаки, но оттого мир не делался краше и уж точно не становился лучшее.

Теперь Зорко знал многое о земле и небе, о том, что видимо и что недоступно оку, и вряд ли сам Пирос, сын Никоса, мог бы теперь поведать ему нечто такое, о чем бы Зорко никогда не слыхал. Невидимые и могучие силы хранили и тут же меняли землю, но никак не убывало на ней того, что у аррантов было принято называть злом. Было такое слово и у веннов, но веннское «худо» и аррантское «зло» не были одним и тем же. И чем более вглядывался он в черты земли, чем глубже забирался в лабиринты черных значков на желтоватом пергаменте, чем больше слушал то, что говорили ему о делах давних, тем более убеждался, что те черные трещины, что изобразила его рука, не страшная басня и не свидетельство его неразумия и непочтения к заповеданному предками. Это и была та самая тьма, где пытался утопить его Брессах, и оттуда выходили рати безликих воинов, чтобы гасить огни, о которых рассказывала Фиал.