Эрвин Штриттматтер - Чудодей

• Название: Чудодей
• Автор: Эрвин Штриттматтер
• Издательство: АСТ, Астрель, Олимп
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-024234-4, 5-271-09878-8, 5-7390-1498-0; 5-17-024233-6, 5-271-11353-1, 5-7390-1678-9, 978-985-16-0232-8

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.

В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.

Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.

В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.

Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

---

— Сколько девушек ты целовал, Фриц?

— Думаешь, я такие глупости записываю? Так, на глазок если прикинуть, примерно, восемьдесят семь. Могу отдать тебе Анни, если побреешь мне затылок.

Нет, Станислаус не хотел девушку. Его больше привлекали пироги со сливами и ватрушки. За чистку башмаков Фриц Латте показал ему, как можно очень быстро попортить пироги, когда хозяин отойдет в сторонку, чтобы выкурить утреннюю сигару.

— Раз-два! И пироги уже не годятся в продажу! — Фриц кочергой задел кипящий творог в ватрушках и отскочил от печи. — Теперь ты сможешь до отвала нажраться ватрушками!

С пирогами теперь был полный порядок. Станислаус наслаждался, но спустя несколько недель он ощутил неполноту счастья. По словам учителя Гербера на уроках Закона Божьего люди, которые на земле ведут себя прилично, в вечной жизни изо дня в день угощаются изысканными пирогами. Надо надеяться, ватрушками на небе не кормят!

Не прошло и полугода, а Станислаус уже знал и умел все, что положено знать и уметь ученику пекаря. Но чего ему хотелось? Он учился только первый год и в некотором роде был на побегушках у хозяина и хозяйки, у Фрица Латте, и если он не противился, то и у Софи, прислуги. Софи была полненькая и круглая, очень круглая. Подпорченные булочки, которые отправлялись в кухню, явно шли ей впрок. Если смотреть сзади, она напоминала хозяйку, вот только из-под платья у нее иногда печально выглядывала нижняя юбка.

— Подними-ка свой флаг, прежде чем выйдешь на люди в лавку! — говаривал хозяин, хлопнув ее пустым противнем по наиболее выпуклой части тела.

Ученики и прислуга ужинали на кухне, хозяева — в комнате. Фриц грозил в сторону комнаты кулаком.

— Он там пиво хлещет, семгу жрет! А нашему брату во всем отказывает!

В кухне ели дешевую ливерную колбасу, запивая ячменным кофе. Фриц воротил нос, а Станислаус уплетал за обе щеки. Ему все было хорошо. Когда он вспоминал тонко намазанный маргарином хлеб, который ел дома, эта кухня казалась ему преддверием рая.

Фриц съедал не все, что подавалось ученикам. С чего бы это, взрослый парень, на третьем году обучения? А он получал чаевые, когда усердно помогал женщинам снимать с листа домашние пироги, которые те приносили печь в пекарню. При этом с его наглого языка срывались вполне вежливые слова:

— Отнести пирог на вашу тележку, госпожа Паттина?

— Вы слишком любезны, господин Фриц.

— Как поживает ваша уважаемая дочка, все еще страдает малокровием?

— Спасибо, господин Фриц, ей, слава богу, лучше. — Фрау Паттина совала Фрицу в карман брюк тридцать пфеннигов.

Станислаус тоже снимал с листа пироги заказчиц. Он делал это молча, только глаза его при этом светились дружелюбием. И он ничего за это не получал. Клиентки привыкли к Фрицу и его слащавой вежливости. Тихого Станислауса они попросту не замечали.

— Только и знает, что глаза таращить. Так и пялится, доложу я вам. Еще неизвестно, чистое ли у него белье, — говорила фрау Паттина.

— Он из деревни.

— Пучеглазый!

У Фрица Латте были еще и другие доходы. Он доставлял булочки в мясные лавки. Приносил товар к задним дверям скотобоен и менял у учеников бракованные булки на бракованную колбасу. Из его дорожной корзины, стоявшей рядом с кроватью, всегда пахло припасенной колбасой.

Станислаусу тоже случалось выносить из пекарни плюшки. Он храбро доставлял их в мясную лавку и не получал ничего, кроме «спасибо».

— Ты еще новичок, как говорится, — поддразнивал его Фриц. — Если ты, предположим, будешь каждую субботу чистить мой костюм так, чтобы ни одна дама за десять метров не могла бы сказать, что я пекарь, то я научу тебя раздобывать хорошую колбасу.

Станислаус, жуя, отрицательно покачал головой. Ему вовсе не хотелось стать постоянным слугой при Фрице. Лучше уж есть дешевую ливерную колбасу!

Фриц утер пот со лба:

— Ну ты и верблюд!

— Может, и верблюд, да ездить на мне нельзя, — заявил Станислаус, — вот только что всадник свалился.

Латте только на улице сообразил, что под свалившимся с верблюда всадником подразумевался он.

— Этот красавчик Фриц будет гоняться за девушками, покуда не сделает какой-нибудь из них ребеночка, — сказала Софи, намазывая на булку Станислауса ливерную колбасу, не съеденную Фрицем. — Из тебя выйдет толк, парень, давай ешь!

В пекарне пели сверчки. Софи убрала со стола посуду. Станислаус очень устал, голова его склонилась на стол.

— Наши птички поют: дождь будет, — сказала Софи, прямо из кофейника глотнув ячменного кофе. Станислаус испугался.

— Где? Что?

— Дождь будет. Сверчки все поют и поют.

— Они каждый вечер поют. А дождя все нет и нет.

— Но у меня спина зудит и чешется. Это к дождю. — Софи потерлась спиной о дверной косяк. — Как будто тараканы под рубашкой бегают. Ты не мог бы мне почесать спину?

Станислаус содрогнулся, представив себе, как будет рукой трогать жирную спину Софи.

— Тараканы под рубашкой? Такого не бывает, Софи.

— Но ведь чешется, так чешется, парень.

— Тут просто дело в крови, Софи. Мой отец от этого прописывал кровоочистительный чай, когда я еще был чудодеем.

— Чай, говоришь? А как же чай спину чешет? — Софи недоверчиво терлась о косяк.

— Чай очищает кровь. Доброй ночи, Софи!

Станислаус улегся в своей холодной ученической каморке. Тоска по дому, по лугу перед домом, по бабочкам над зарослями сердечника точно напильник пронзила ему сердце. Когда отец привез его в эту мучную дыру, было решено, что год он в любом случае пробудет в городе и не увидит свою деревню. Хозяин опирался на свой опыт: нормальный человек, в котором не течет кровь пекаря, должен сперва привыкнуть к муке, тесту и жаре; мучная пыль должна проникнуть ему в кровь.

Как-то в воскресенье Станислаус обыскивал чердак, где хранилась мука. Он искал под стропилами мышиные норки. Ему хотелось от полного одиночества хоть мышонка приручить. Чтобы мышонок ел у него из рук, сидя на задних лапках. Еще неизвестно, может, он научится по команде Станислауса говорить: «Пи-ип!» В конце концов он мог бы спросить: «Скажи, мой мышонок, что задумал Фриц Латте?»

— Пи-ип!

Станислаус отыскал мышиную нору, но мышата были еще совсем голенькие. Он продолжал поиски и под стропилами нашел старый пекарский колпак рядом со свернутыми в трубку пекарскими передниками. Один Бог знает, кто из подручных пекаря сложил здесь свои пожитки. Может, хозяин совсем прогнал его из пекарни, и вещи остались на чердаке.

Среди этих пожитков лежало несколько книжек.

На одной обложке были изображены мужчина и девушка. На девушке была очень открытая рубашка. Так что видны были кирпично-красные груди. Мужчина в черном костюме склонялся над девушкой. «Когда набухают почки» было написано под картинкой. Станислаус не обнаружил на этой обложке ни одной почки. К садоводству книжка отношения не имела.

Другую книжку он рассматривал очень долго. На обложке красовался мужчина в белой тоге и индийском тюрбане. Лицо его было цвета кофе. Глаза мужчины испускали огненные лучи. Лучи эти проникали в полузакрытые глаза прекрасной девушки, которая казалась спящей. И подо всем этим стояло: «Искусство гипноза». Остаток воскресного дня Станислаус провел, сидя на мешке с мукой за чтением этой книжки.

Прошло несколько дней. Привезли муку. Ученики пекаря перетаскали ее на чердак, а уж оттуда носили вниз, к квашням. Станислаус кряхтел под тяжестью многопудовых мешков.

— Ничего, пройдет! У пекаря ноги должны быть прямыми как палки. — Утешая, Фриц Латте показывал на свои кривые ноги. — Они уже привыкли. Я могу кинуть мешок, а ноги и не шелохнутся.

Станислаус все-таки стонал.

— Чем более плоские подошвы, тем удобнее и тесто месить, и у печи стоять! — говорил хозяин, испачканным в тесте пальцем указывая на свои ноги. Они покоились на полу пекарни как два здоровенных куска масла.

Мука превращалась в тесто, тесто в булочки и пироги. Люди поглощали их. К вечеру пекарня и лавка пустели. Требовалась новая мука для теста, новое тесто для пирогов и плюшек. Садовник радуется цветам и год и больше, пекарь же радуется своим плюшкам только день, всего несколько часов. Потрескавшиеся, хрустящие хлебцы, румяные крендели, булочки и рогалики перекочевывают с противней на прилавок, с прилавка в кошелки покупателей, а оттуда на стол к завтраку. В конце концов их сжуют — и эту неприглядную массу с помощью кофе протолкнут в желудки. До чего же скучная жизнь для Станислауса! Какая удача, что теперь у него есть книга об искусстве гипноза!

Он уже относился к этой книжке как к другу. Она рассказывала ему, какими силами обладают с рождения некоторые люди. Он ни секунды не сомневался, что тоже наделен особыми свойствами. Разве он не беседовал с бабочками? Разве не получал он весточек от этих пестро-нежных существ, весточек, которых не получал никто, кроме него?