Джеймс Миченер - Гавайи: Миссионеры

• Название: Гавайи: Миссионеры
• Автор: Джеймс Миченер
• Жанр: История

---

– Моя мать. Она считается главным вождем всех островов. Если моему отцу требуется посоветоваться с ней по вопросам государственного управления, он должен вползать в её жилище на четвереньках. Так же, как и я.

Выстроившись у перил брига, миссионеры наблюдали за тем, как огромная женщина наполовину перевесилась через борт каноэ, а толпа почтительных слуг помогала ей переместить гигантское тело в лодку. Мать Кеоки, длинноволосая величественная женщина свыше шести футов роста, благородной осанки, весила более трехсот фунтов. Её обнаженная рука могла поспорить своей толщиной с телом любого из окружавших её мужчин, а тело, обмотанное несколькими слоями разноцветной тапы, скорее подошло бы какому-нибудь лесному гиганту. По одному её туловищу можно было понять, что эта женщина занимает очень высокое положение в обществе. Однако наиболее ошеломляющее впечатление производили её груди, свисавшие двумя коричневыми громадинами поверх причудливого красно-желтого одеяния. Мужчины-миссионеры пораженно уставились на женщину, а она взирала на них с благоговением.

– Мы называем её Алии Нуи, – с почтением в голосе про шептал Кеоки, немного растягивая титул своей матери: "алии". – Именно из неё истекает мана для нашего племени.

Эбнер смотрел на своего молодого друга-христианина с изумлением, словно тот произнес что-то непростительно ошибочное:

– От Господа Бога, а не от алии нуи проистекает духовность, – поправил он.

Молодой гаваец покраснел и поспешил пояснить:

– Когда всю жизнь прожил с одной идеей, свои мысли лег че излагать более привычными понятиями.

Эбнер снова нахмурился, будто все его занятия с Кеоки пропали втуне:

– Бог это не "более привычное понятие", Кеоки. Бог – не что настолько величественное, что стоит вне общего понимания и не терпит обобщений и сравнений. Ты же не молишься Богу лишь потому, что он стал для тебя "более привычным понятием".

Хотя Эбнер говорил презрительным тоном, глаза Кеоки наполнились слезами радости, и он постарался поскорее уйти от неприятного разговора:

– Прости меня, брат Хейл, – сокрушенно вздохнул Кеоки. – Я сказал не подумав.

– Я считаю, будет лучше, Кеоки, – отозвался Эбнер, – если с этого момента ты станешь обращаться ко мне, как прежде: преподобный Хейл. Твой народ может неправильно истолковать слово "брат" в этом смысле.

– А разве мы уже не договорились, что всегда будем называть друг друга "братьями" и "сестрами"? – неожиданно вмешалась в разговор Иеруша.

– Так мы решили обращаться друг к другу только между собой, – спокойно объяснил Эбнер.

– Но разве Кеоки – не один из нас? – не отступала женщина.

– Я считаю, что слова "мы" и "один из нас" в данном случае подразумевают только тех, кто посвящен в сан и их жен, – рассудил Эбнер.

– Когда тебя посвятят в сан, Кеоки, ты сможешь обращаться к моему мужу "брат Эбнер", – убедительно произнесла Иеруша. – Но хотя это время ещё не наступило, для тебя я всё равно остаюсь "сестрой Иерушей". – Она подошла к молодому человеку и добавила: – Твои отец и мать – очень красивые люди.

Огромное каноэ неспешно приближалось к бригу. Желтые перья на жезлах трепетали на ветру, и в эту минуту Хейлы впервые увидели отца Кеоки во всем величии. Он был не такого крупного телосложения, как Алии Нуи, хотя и дюйма на три выше своей жены, но внешность его по-настоящему поражала. Его волосы представляли копну черно-седых прядей, а коричневое лицо прорезали глубокие морщины, свидетельствующие о постоянном напряжении мысли. Под густыми бровями сверкали большие выразительные глаза. Его наряд составляли накидка из желтых перьев и подобие юбки из красной тапы. Особое внимание привлекал его головной убор – гладкая, плотно прилегающая к голове, похожая на шлем шапочка из перьев, украшенная гребнем, тянущемся от затылка до самого лба. То ли по таинственной прихоти истории, то ли благодаря изобретательности человеческого разума, этот шлем в точности копировал те, что венчали в свое время головы великих героев древности Ахилла, Аякса или Агамемнона. Только из-за того, что народ островов ещё не знал металла, шлем отца Кеоки был сделан из перьев, а не из сверкающей меди.

Увидев на палубе "Фетиды" высокую фигуру своего сына, великан Келоло проворно ухватился за спущенный ему канат и через несколько мгновений ловко запрыгнул на площадку, приставленную к правому борту брига, а затем так же сноровисто одолел последнее препятствие и очутился на палубе. Эбнер был потрясен его подвижностью.

– Он весит, наверное, не менее трехсот фунтов, – прошептал он на ухо Иеруше, но она уже не слышала его. Глаза её бы ли полны слез. Увидев, как нежно приветствуют друг друга отец и сын, как они трутся носами, обнимаются и искренне плачут, она сразу же вспомнила своих родителей, и поэтому благоразумно держала платочек наготове.

Наконец, Кеоки освободился из объятий отца и заговорил:

– Капитан Джандерс! Мой отец желает отдать вам дань уважения. – И бывалый мореплаватель вышел на корму, что бы выразить и свою признательность приветствиям островитянина. Келоло, гордый от того, что сумел узнать при встрече с другими капитанами о том, как следует достойно здороваться с западным человеком, протянул вперед свою мощную правую руку. И когда капитан Джандерс пожал её, то сразу же за метил татуировку, идущую от запястья до самого плеча. На руке великана корявыми буквами было выведено: "Тамехамеха король".

– Твой отец умеет писать по-английски? – удивился Джандерс.

Кеоки отрицательно помотал головой и что-то быстро произнес на гавайском языке. Дождавшись ответа отца, он перевел:

– Это сделал отцу в году русский моряк, когда умер великий король Камехамеха.

– А почему же тогда "Тамехамеха"? – не понял Джандерс.

– Наш язык только начинает обретать письменную форму, – пояснил Кеоки. – По американскому правописанию это может считаться и правильным и неправильным. Например, вы можете написать имя моего отца "Келоло", но не будет ошибкой написать его как "Тероро".

– Ты хочешь сказать, что истина заключена где-то посредине? – спросил Джандерс.

Кеоки схватил руку капитана и восторженно принялся трясти её, будто тот изрек нечто, решавшее сложную проблему.

– Да, капитан, – счастливо улыбаясь, закивал молодой человек. – В таких случаях истина действительно находится где-то посредине.

Эбнеру сама эта мысль показалась настолько отвратительной, что натолкнула его на подозрение: уж не склоняется ли Кеоки, снова очутившись на родине, к возвращению в стан язычников.

– Истина всегда одна, – наставительно поправил священник.

Кеоки с радостью согласился и с этим заявлением:

– Что касается Бога, то истина, действительно, одна, преподобный Хейл. Но с точки зрения написания имени моего отца окончательно утверждать что-либо трудно. Истина как раз посредине между Келоло и Тероро потому, что каждое из имен по отдельности неправильно.

– Кеоки, – терпеливо продолжал Хейл. – Комитет миссионеров, прекрасно владеющих латынью, древнегреческим и ивритом целый год заседал в Гоноруру, чтобы определить правильность написания гавайских имен. Этих специалистов нельзя обвинить в спешке или невежестве. Они и решили, что правильное написание имени твоего отца – Келоло.

Кеоки, не задумываясь, невольно дал отпор:

– Кстати, эти же специалисты решили, что правильное на звание города, где они заседали – Гонолулу. Хотя по произношению оно ближе к "Гоноруру", как вы только что сказали.

Эбнер вспыхнул и готов был уже ответить юноше резкостью, но положение спас капитан Джандерс. Не выпуская татуированной руки Келоло, он в восхищении произнес:

– Тамехамеха! Поистине великий король! Алии Нуи Нуи!

Келоло, пребывавший в смущении во время этих непонятных споров, широко улыбнулся и решил вернуть комплимент. Похлопывая перила "Фетиды", он сказал на гавайском:

– Это очень хороший корабль. Я куплю его для Маламы, Алии Нуи, а вы, капитан Джандерс, будете им командовать.

Когда Кеоки перевел речь отца, Джандерс не рассмеялся, а серьезно глядя в глаза Келоло, глубокомысленно покачал головой:

– Спроси отца, сколько сандалового дерева он сможет дать за этот корабль.

– Свое сандаловое дерево я очень берегу, – осторожно начал Келоло. – Но в горах Мауи его очень много, и я смогу до быть сколько надо.

– Скажи ему так: будет сандаловое дерево – будет ему корабль.

Услышав перевод, Келоло принялся чисто по-американски трясти руку капитану, но тот предупредил:

– Объясни ему, что сразу "Фетиду" он не получит. Сначала я должен отвезти на ней сандаловое дерево в Кантон, загрузить корабль китайскими товарами, которые будут принадлежать мне, и которые я смогу продавать. Тогда бриг будет принадлежать ему.

– Это разумное решение, – кивнул Келоло и в третий раз протянул капитану руку в знак заключения сделки. На этот раз Джандерс с удовольствием ответил на рукопожатие, и по вернулся к помощнику: