Евгений Пермяк - Сказка о сером волке

• Название: Сказка о сером волке
• Автор: Евгений Пермяк
• Жанр: Прочая детская литература

---

Нет, он этого не будет делать. И вообще он ничего не будет подновлять, подкрашивать и подслащивать. Пусть видят все таким, какое оно есть.

Зачем ему, председателю колхоза, известному в области человеку, давать повод для досужих разговоров, будто он боится показать жизнь своего колхоза такой, какая она есть, каким-то там... неизвестно каким?

Он даже не будет теперь заваливать щебенкой лужу на главной улице Бахрушей, засыпать которую хотел до покоса. Могут сказать: "Ага... струсил чужого глаза". А зачем ему бояться чужого глаза! Если этот чужой глаз дальновиден, он разглядит, как росло и как будет расти хозяйство колхоза. А если чужому глазу нужна только "лужа", пусть она ему будет приятным бельмом, закрывающим неприятные для него достижения.

Вообще говоря, в предстоящей встрече правда должна быть самым лучшим союзником. А этой правды вполне достаточно, чтобы показать самому лютому ворогу, что врать о колхозах нынче нужно тоже с оглядкой.

Конечно, жаль, что леший их приносит именно в этом году, а не позднее, когда Бахруши станут железнодорожной полосой отчуждения и на южном склоне Ленивого увала появится новое село Бахрушино, где будет на что посмотреть... Но что поделаешь?.. Он же не может перенести их приезд. Да и зачем? Они и в этом году могут увидеть застолбленные улицы, фундаменты домов и некоторые здания, белеющие на отлогом склоне увала.

На этом можно было и порешить. Коли прояснилось главное, второстепенное придет по ходу дела. Так бывало всегда.

Хватит. На носу покос. Травы нынче одно загляденье. И бюро погоды обещает солнечные дни... Хватит, хватит, Петр Терентьевич, переживать да строить догадки... Приедут - увидишь. Есть поважнее дела. Взять тот же снос и переезд старых Бахрушей на Ленивый увал. Железная дорога хоть и своя сестра, а деньгам знает счет. Не передаст на переезд села, а ущемить не оплошает. Пусть в колхозе тоже не лыком шиты, не по-банному крытые бухгалтера, но все же и самому надо считать. Другой дом на старом месте еще постоял бы десяток лет, а вздумай его перевозить - и дом окажется дровами.

И это все надо железнодорожным оценщикам доказывать на деле, на примере.

Не легки заботы Петра Терентьевича, но без них нет радостей, нет счастья. Нет ничего...

Эх! Здравствуй, лето красное

Горячая пора...

Бюро погоды только не подвело бы. А остальное все образуется.

X

В районной газете "Под ленинским знаменем" появилась краткая информация, озаглавленная "Из Америки в Бахруши". В статье приводились выдержки из сообщения нью-йоркского корреспондента о предстоящем приезде Трофима Бахрушина и журналиста Джона Тейнера. Там же говорилось о том, как разошлись пути двух братьев, выросших под одной крышей.

Информация заканчивалась словами: "Надо полагать, что колхозники с должным русским гостеприимством встретят своего бывшего односельчанина и господина Джона Тейнера, любезно выразившего желание описать встречу двух братьев из двух миров".

Теперь приезд американцев, еще вчера казавшийся предположительным, стал точно определенным. Их ожидали в воскресенье, о чем Бахрушин был оповещен Трофимом телеграммой из Москвы.

Дарья Степановна, как и говорила, уехала из Бахрушей, наказав Петру Терентьевичу передать Трофиму:

- Видеть его и показываться ему не желаю!

В новом Доме приезжих заканчивалась отделка и меблировка комнат. Наскоро, но добротно был построен "персональный" тесовый туалет. Бахрушин нашел его нормальным и благоустроенным.

Ходить за приезжими вызвалась старуха Тудоева. Как-никак молочная сестра Трофима. Себе в помощь она предполагала вызвать внучку Соню из Челябинска.

- Соня тем хороша, - заявила Тудоиха Бахрушину, - что она маракует по-ихнему. И если этот Джон по-русски ни тыр ни пыр, она при мне как толмач.

Главному механику колхоза, молодому "заочному инженеру", любимцу председателя Андрею Логинову, было велено подвести телефонную линию-времянку. Если захочет мистер Тейнер разговаривать с Нью-Йорком пожалуйста.

Холодильник Бахрушин отдал свой. Все равно его благоверная Елена Сергеевна считала, что натуральный холод погреба лучше химического. Установили и телевизор. Трофиму и Тейнеру не помешает для полноты картины заглянуть в светлое телевизионное окошечко, через которое можно увидеть многое в Советской стране.

Бахрушин не нашел предосудительным выделить для гостей карего жеребца под многообещающей кличкой Вихрь. Пусть ездят. Трофим смолоду был понимающим лошадником. Таких, как Вихрь, и поблизости от дягилевского двора не бывало. Пусть посмотрит, какие кони теперь в Бахрушах. Ну а если гостям будет удобнее машина - тоже пожалуйста. К их услугам не объезженный еще горьковский вездеход с ведущим передком. Хочешь - сам управляй, хочешь тебя будут возить.

Коли уж газета рекомендует встретить их с "должным русским гостеприимством", значит, так и нужно встречать. Проверив, нет ли пересолу в этом "русском гостеприимстве", Петр Терентьевич не нашел ничего умаляющего его председательское достоинство. А если что-то окажется не так, ему не привыкать перестраиваться на ходу.

Теперь оставалось обдумать порядок приема гостей. Может быть, первый раз в жизни Петр Терентьевич вмешивался в кухонные дела. Это удивило Елену Сергеевну.

- Неужели ты думаешь, я не сумею накормить двух бутербродников, когда чуть ли не все правительство перебывало в нашем доме?

А Бахрушин свое:

- Правительство - это одна статья. Оно наше. И всякое блюдо поймет, как его надо понять. А эти будут искать во всем показной умысел. Поэтому ни севрюги, ни осетра.

- А зачем же нам прибедняться? - возразила Елена Сергеевна.

А Бахрушин опять:

- А кто говорит - прибедняться? Я говорю, что в нашем доме нет никакого праздника. Мы учтиво и любезно примем гостей. У нас нет оснований принять их плохо. Но у нас также нет никаких поводов раскрывать свои объятия. Про мистера Тейнера мы пока знаем только то, что он журналист. А про Трофима нам известно, что он изменник. Правда, изменник, собирающийся раскаяться. Собирающийся пока... А вот как он и в чем раскается, от этого и будет зависеть все дальнейшее...

Петр Терентьевич прошелся по горнице, посмотрел на портрет отца, недавно увеличенный со старинной карточки, и снова заговорил:

- Если бы не отец, Трофим бы прикончил меня тогда... Во всяком случае, мог бы... И если этого не случилось, он не становится краше и светлее. Я не собираюсь сводить с ним счеты. Партия научила стоять выше личных обид... Но все же он искал тогда меня не просто как личность, а как красного, как большевика...

Елена Сергеевна подошла к мужу и, погладив его волосы, сказала:

- Петруша, не надо так распалять себя. Ведь он все-таки не убийца...

- Но он мог бы стать убийцей. И если не стал по счастливому случаю, это не очищает его. Ты добрая душа, Елена, - сказал Бахрушин, ласково глядя в глаза жены. - И у меня есть что-то такое, ну как бы тебе сказать, смягчающее, что ли, его провинности за давностью лет. Но этого смягчающего так мало, что даже не знаю, как я подам ему руку... Однако ничего не поделаешь. Придется подавать. Но в нашем доме мы будем их встречать, как подсказывает сердце и как велит нам совесть. И никаких дипломатических поправок ни на что.

Сказав так, Бахрушин занялся столом.

- Из питья - квас, водка, настойка шиповниковая. И никаких "Араратов", "Двинов", "Грузвинов" и всего прочего, что подают дорогим и званым гостям. Теперь "силос и фураж". Огурцы свежие всех сортов. Некрошеные. Помидоры с луком, перцем и уксусом. Ни одного розового. Чтобы Галька сама все двадцать семь теплиц обошла и выбрала самые красные. Цветную капусту. Отварить и подать запросто. Без никаких. С боку стола. Лук-перо. Грибы малосольные. Возьмешь у Тудоевых. Молодую картошку. И все.

- А для еды что? - спросила Бахрушина.

- Если приедут с утра - подать шаньги налёвные или картофельные и пирог окуневый. С луком, из серой пшеничной муки. Запомнила?

- Запомнила, Петр Терентьевич.

- Тогда дальше. А если явятся к обеду, начнешь с "фуража" и кончишь пельменями. А если прибудут вечером, выберешь из всего этого по своему усмотрению.

- А к чаю?

- К чаю сервиза гедээровского не выставлять. Нет в нашем доме никакого выдающегося события. И не может его быть. Хлебосольным-то дураком легче прослыть, чем на уровне...

- Ну вот, - снова с веселым притворством заговорила Елена Сергеевна, теперь я вижу, что в доме хозяин появился. Во все вникает. Может быть, ты и мне, товарищ председатель, посоветуешь, что надеть, как к гостям выйти?

- Именно. Чуть не забыл. Платье наденешь это, которое на тебе. Не в оперу едешь, дома сидишь. Никаких кружевов и московских нарядов. И если уж без них потом тебе покажется неучтиво, слегка переоденешься, как бы из некоторого уважения. Выйдешь к ним, как Галина Сергеевна Уланова в Америке. Наше вам почтение... Если вы по-хорошему, мы в два раза лучше. Не выспрашивать, не допытываться. Себя не выставлять и над собой не давать возвышаться. С едой не набиваться. Поставлено - значит, ешь. Если совсем не ест, скажешь: "Хелп ёселф, мистер Тейнер..." Библиотекарша завтра тебе преподаст эти слова. Штук десять будешь знать, и хватит. Как бы для гостеприимства. А если забудешь - шут с ними. Скажешь по-русски: "На то и на стол поставлено, чтобы ели и пили". Трошка ему переведет. Теперь закончим на этом и не будем открывать прения.