Елена Дулова - Бородин

• Название: Бородин
• Автор: Елена Дулова
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1990
• ISBN: 5-08-001841-0

Рецензенты:

кандидат исторических наук Ю. А. Беляев,

доктор искусствоведения Е. Г. Сорокина

Повесть о жизни и творчестве великого русского композитора Александра Порфирьевича Бородина (1833–1887)

---

Между тем из Бельгии в адрес Бородина стали приходить письма от поклонников «новой русской музыки». Многие его сочинения, как явствовало из писем, исполняются в Европе с громадным успехом. Восторженная почитательница «русских богатырей» Луиза Де-Мер-си Аржанто мечтает получить от Бородина еще неизвестные ей произведения. Завязывается переписка. В Бельгию отправлены романсы, отрывки из оперы. Специально для «Контессы» (графини) обещана новая фортепьянная пьеса. Экспансивная корреспондентка восклицает: «Какие необыкновенные существа вы там все, в ваших льдах!» Александр Порфирьевич отвечает с присущим ему добродушием, тактом и юмором; отвечает, конечно, на французском языке. А своей «Сергевне» сообщает…

К ЕКАТЕРИНЕ СЕРГЕЕВНЕ БОРОДИНОЙ

23 сентября 1884 года.

«…Графиня, шельма, сама перевела на французский язык все присланные нумера из «Игоря», и перевела превосходно (помимо некоторых частностей); переводы Кончака и Владимира Галицкого отлично передают весь характер их и смысл русского текста. Оказывается, что «Контесса» в самом деле замечательная женщина: превосходная пианистка, великолепно образована, говорит на многих языках свободно, пишет картины, ездит верхом, правит лошадьми, стреляет, сама ведет все свои хозяйственные дела, читает бездну, играла в Париже видную роль при дворе и, по карточке судя, очень красивая женщина; вдобавок ко всему очень богата…»

БОРОДИН

Не понимаю, что со мной происходит? Я в Веймаре. Я увижу Листа. «Ну и что, что за радость?» — вопрошает во мне кто-то унылый и скучный. Откуда такое безразличие? Что ж, что я отпустил седую бороду? Разве теперь надо и душой состариться? Разве и душа моя поседела? Нет, не верю. Тут что-то не так…

Достаточно было одного мгновения, одного бурного и одушевленного возгласа Листа, чтобы я ожил. И все пошло, точно в первый мой приезд. Дивные дни и вечера. Маэстро окружен молодежью. Он со своей огромной седой гривой, словно лев среди котят. Целый день в доме толчея, народ, музыка, телеграммы, газетчики, посыльные, пианисты, композиторы, певцы. А он тут же и работает, и слушает, и болтает без умолку, и топчется, и разбирает бесконечные приглашения, и принимает ораву учеников. Словом, моложе всех на свете. Новые мои пьесы играны и ужасно ему понравились. Я окончательно воскрес душой. Прошла усталость, прошло уныние, исчез этот мерзкий голосишко. Возрадуемся!

Ну, Александр Порфирьевич, признавайся, не ожидал ты, что когда-нибудь дойдешь до жизни такой, а? Бедного пасынка гармонии да вдруг поместили, можно сказать, в обитель этой самой гармонии. И катаюсь я тут, как круглый голландский сыр в пышном бельгийском масле. Замок Аржанто — натурально из сказки. Парк — роскошь. Скалы, водопады, руины и прочие красоты. Апартаменты мои во втором этаже. Окна в сад. Чистота всюду нестерпимая. «Контесса» и граф предупреждают всякое мое желание. А обеды каждый день торжественные. По той причине, что в замке пребывает почетный гость господин Бородин, «громадный» русский композитор (уж не по размерам ли это моего тучного тела?). «Контессе» я посвятил фортепьянную сюиту, целых семь пьес. Это идет здесь нарасхват. Ноты, конечно, еще не изданы. Так многие барыни уже подбирают пьески по слуху.

Ну, совсем, совсем меня тут замотали. Кажется, Бельгия обскакала по гостеприимству нашу хлебосольную матушку-Москву. Льеж, Брюссель, Антверпен, снова Льеж, Аржанто… Запутался, закружился. Обеды, завтраки, приемы, «музыкальные угощения». Вот уж что преподносят в огромном количестве, так это русскую музыку собственного моего сочинения. И даже очень хорошо исполняют. Не ожидал. Обе симфонии слышал. И «Верблюдов». И романсы многие. На Антверпенской выставке успехи мои достигли апогея. Подумать только, публика едет изо всех городов и даже из Франции. Словно я тут главная достопримечательность. Овации и толпы поклонников нарастают от концерта к концерту. Я вынужден то и дело обращаться со сцены к публике, к дирижерам, к оркестру. Так наловчился говорить по-французски прочувствованные речи, будто век этим занимался. Вот вам и «северный медведь», вот вам и «пожиратель сальных свечек»! Сердце мое бьется теперь молодо и ликует. Отчего? Оттого, что в Европе трудно победить предрассудки против русских. Особенно против нашего искусства. А тебе, голубчик Бородин, привалило невесть откудова такое счастье: сделался одним из «провозвестников». Обласкан, всеми понят. Успех в самом деле для меня неожиданный и громадный. Временами сам себе кажусь каким-то Иванушкой-дурачком, на которого свалилось и то, и се, и пятое, и десятое, и еще полцарства в придачу.

ОТ АВТОРА

В этот счастливый период Бородин частенько вспоминает разные сказки о «дурачках и добрых феях», о нежданных дарах, исполненных желаниях и «полцарствах». Шутки шутками, а дело обстоит куда как серьезно. Уже чуть ли не весь мир получил в свое владение композитор Бородин; уже и в Америке зазвучала его музыка. Из-за океана присланы хвалебные рецензии, биография на английском языке, где сказано: «Как музыкант г-н Бородин — один из наиболее выдающихся представителей новой «Русской школы…». «Контесса» пишет ему из Аржанто: «Ах, дорогой друг, не позволяйте засыпать в себе этому великолепному вдохновению, делающему Ваши вещи такими великими, даже если они — маленькие». А дома, в Петербурге, продолжается жизнь с теми же заботами, огорчениями, хлопотами. Снова — все как всегда.

«Новости и биржевая газета», 3 декабря 1885 года. «В воскресенье, 1-го декабря, состоялся в актовом зале Императорской Военно-медицинской академии бесплатный музыкальный вечер оркестра и хора студентов. Признаться сказать, с некоторым предубеждением шли мы на этот концерт. Нам казалось, что там, за Невою, на Выборгской стороне, свили себе гнездо такие науки, от которых изящные искусства должны обегать за версту… особенно же такое нежное искусство, как музыка!.. И каково же было наше удивление, когда оказалось вдруг, что искусства не только мирно уживаются в приюте человеческих скорбей, но, напротив того, как нельзя более процветают. Начать с того, что академический оркестр из любителей, профессоров и студентов академии (50 человек), под управлением профессора Бородина, не более как в два года своего существования достиг таких успехов, что годился бы для какого угодно из наших театров. Г-н Бородин положительно талантливый капельмейстер и дирижер. Довольно сказать, что такие трудные и серьезные вещи, как увертюра из оперы «Руслан и Людмила» Глинки и свадебный марш из оперы «Сон в летнюю ночь» Мендельсона, были исполнены оркестром с редким согласием и безукоризненностью… Вообще весь ансамбль концерта был так неожиданно и так замечательно хорош, что слушатели выразили участникам концерта единодушный общий восторг. Только и слышно было во всех концах зала: «Кто бы этого мог ожидать?»

ДИАНИН

Деятельность Александра Порфирьевича теперь почти всецело отдана Академий. Курсы близки к окончательному закрытию. Прошлой осенью их буквально выкинули из Николаевского госпиталя. Никогда не смогу забыть этого ужасного выселения. Приказали ломать все лаборатории. Профессор кинулся спасать все, что только можно. Созданную своими руками химическую лабораторию своими же руками разбирал. И при этом плакал. Плакал, не стыдясь никого. Потому что все, видно, перегорело в душе. Гнев, обида, сознание бессмыслицы, силы для борьбы — все. Нынче оборудование заколочено в ящики, свалено где-то в академических подвалах. А у Александра Порфирьевича моего теперь бессонница, слабость, дрянные мысли «о вечности и бренности». Хоть он никогда ни на что не жалуется, разве только пошутит мимоходом про «многая немощи».

К ЕКАТЕРИНЕ СЕРГЕЕВНЕ БОРОДИНОЙ

1 февраля 1886 года.

«…Все мечтаю о лете, о даче, о деревенской жизни, красной рубахе, купанье, приволье! Господи, какие скромные мечты, и то не всегда удается выполнить! А время все идет, идет на всех парах, вот уже тридцатый год дослуживаю, шутка ли!..

…А черт побери, хотелось бы пожить и на свободе, развязавшись совсем с казенною службою! Да трудное дело! Кормиться надобно; пенсии не хватит на всех и вся, а музыкой хлеба не добудешь. Вот будь я, например, живописец — другое дело! Маковского (Конст.) «Свадьба» имела в Антверпене успех и моя симфония тоже — даже последняя еще больший по существу, — но за картину дали 15 тысяч, а за симфонию — ничего! Вот она, музыка-то!..»

ДИАНИН

Так надеялся Бородин на лето, на отдых. Надеялся «Игоря» одолеть окончательно. Замаячила новая громада, Третья симфония. Да вот вышли одни мучения. Все лето мы с ним отхаживали Екатерину Сергеевну на подмосковной даче. Временами боялись в глаза друг другу поглядеть, до того дело было плохо. А едва ей полегчало, и он сам ожил. Стал к инструменту присаживаться, новые темы наигрывать. Оставили мы нашу «матушку» на московской квартире с сестрой милосердия и при двух служанках. Уход будет отличный, да только никто не может тут сравниться с «самим». А он здесь, в Петербурге, ушел с головой в работу. Опять рвется между службой и музыкой. Служба не пускает, а музыка одолевает. Много еще надо повозиться с окончательной отделкой «Игоря». Издательства шлют корректуры симфоний. Заграничные друзья сообщают о триумфах. Академический оркестр ждет репетиций. Между тем чувствую, все больше и больше его воображением завладевает новая симфония. На днях работаю в лаборатории. Слышу, за стеной гремит фортепьяно. Что-то совершенно новое… и мерещится грандиозное звучание оркестра. Вдруг — дверь нараспашку. Отче мой на пороге. Весь — смятение.