Карина Кокрэлл - Мировая история в легендах и мифах

• Название: Мировая история в легендах и мифах
• Автор: Карина Кокрэлл
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-42878-4 (ООО «Издательство Астрель»). 978-5-9725-2272-9 (ООО «Астрель-СПб»)

Забудем сухие даты и скуку школьных уроков истории! «В действительности все совсем не так, как на самом деле» (С. Е. Лец).

История — это захватывающая повесть, в центре которой всегда — Человек — с его опытом, нервами, совестью, ошибками, гениальными озарениями, агонией, экстазом и неожиданными поворотами Судьбы.

Кем был диктатор Юлий Цезарь — гениальным политиком, который дал империи стабильность и мир, или тираном, могильщиком римской демократии? Читатель узнает правду, проведя с великим Цезарем последнюю в его жизни ночь…

Как сложилось, что княгиня Ольга, хладнокровно и страшно расправившаяся с убийцами своего мужа, стала первой русской святой?

Какой ценой пришлось заплатить человеку по имени Христофор Колумб за свое открытие неизвестной земли за океаном?

Элегантная, искрометная, сочетающая трагичность и иронию новая книга Карины Кокрэлл увлекает от первой до последней страницы психологической достоверностью персонажей, захватывающим сюжетом, эрудицией автора и неожиданными параллелями с сегодняшним днем.

---

…А в Африке, между тем, набирали силу сторонники Помпея. Парфия начала атаковать римскую границу в Сирии. Уничтожал римские галеры и базы на Сицилии пиратствующий помпеев сын. И в Сенате противники Цезаря становились все более активными (ему еще предстояло «обновление» Сената). Он знал, что ко всему этому ни на день нельзя повернуться спиной: вцепятся зубами. И все-таки…

Клеопатра предложила ему увидеть ее Египет. И он, презрев все опасности и политические неотложности, не в силах был отказаться от путешествия с ней по Нилу на ладье Птолемеев — плавучем дворце с фонтанами и садами.

Цезарь чувствовал себя прекрасно. Припадков не было весь последний год. Египетская весна расслабила его. Клеопатра сказала ему, что беременна.

Появилось и время оглянуться на прожитую жизнь. Бегство от Суллы, обожженные солнцем Фармакусса и Киликия, промерзшая зимняя Галлия с ее темными сосновыми лесами, холодным солнцем, ужасной пищей и фанатичными друидами, упрямыми варварами, не желающими понимать своего блага — быть завоеванными цивилизованным народом. И остров Британния с его раскрашенными вайдой воинственными дикарями; выпачканные грязью и кровью карты, постоянная необходимость обезопасить себя от удара в спину, въевшийся в кожу дым бивуачных костров. И тот ужасный год, когда несчастья посыпались, словно у богов прорвался набитый ими мешок: подняли мятеж кельты, наголову разбили его легион проклятые германцы, отбросив за Рейн, и как раз посреди всего этого он получил известие о смерти в Риме матери, Аурелии, и всего через несколько месяцев — о смерти от родов дочери Юлии[91]. Костры, костры! Бивуачные, погребальные! С их дымом и пеплом он словно вдохнул старость, они с тех пор словно горели в нем.

Глядя на проплывающие мимо египетские берега с их пальмами и глупо разевающими пасти у воды крокодилами, он думал, что за все эти годы забыл о роскоши не делать ничего или делать то, что хочешь, а не то, что должен. Даже с женщинами он забывался только на несколько мгновений. Даже вино лишь немного замедляло непрерывную работу ума, и это не приносило удовольствия, а раздражало, поэтому он редко пил. Он так долго делал то, что диктовали обстоятельства, угроза смерти, горячее дыхание волчьей погони на лопатках и желание вырваться вперед в вечной гонке за лидерством! Все равно: измучен ли он бессонницей, в скорби, болен ли или смертельно устал! Даже во время гладиаторских боев, в театре и во время званых обедов ему приносили важнейшие донесения, подавали петиции.

Теперь он остановился — пожалуй, впервые за последние двадцать лет. Чувство было новым, немного ошеломляющим, но приятным. И за это новое чувство он тоже был благодарен Клеопатре.

И даже змейкой заползла ему в голову мысль: может быть, остаться здесь навсегда? Оставить Рим, Сенат и жить в Александрии? Вдруг у него родится сын? Был же счастлив когда-то Сулла в своем Путеоли!

Покидая Рим, Цезарь оставил управлять своего master equinous[92] Марка Антония. До него доходили слухи, что Марк Антоний возмущает своим поведением даже ко всему привыкшую столицу: ликторов с фасциями[93] он заставляет сопровождать не только свой паланкин, но и паланкины своих мимов, шутов, актрис и проституток. Он блюет на пол во время заседаний Сената, куда приходит после ночи увеселений. Один из сенаторов даже пожаловался, что Марк Антоний наблевал прямо на его отбеленную тогу, на которой остались неотстирываемые пятна, и потребовал компенсации от Сената на покупку новой.

Цезаря эти донесения забавляли. Пусть Рим помучается с Марком Антонием! Пусть Марк Антоний помучается с Римом! Цезарь вернется и наведет порядок. И Рим в очередной раз поймет, нем ему обязан и в чем отличие хорошего правителя от плохого. Все эти новости убеждали его, что Марк Антоний совершенно неопасен. Слишком откровенно, по-мальчишески наслаждается он властью, слишком сластолюбив. Распоясавшийся «начальник конницы» удобно отвлекал стаю на себя, но Цезарь знал, что «капитолийские волки» со временем во всем разберутся.

Во время путешествия с Клеопатрой они сходили на берег, и он видел огромные храмы давно забытых богов и выщербленные ветрами лики правителей, которые пожирала пустыня. Египетские правители, жившие за тысячелетия до Александра: что осталось от них? Изъеденные дождями и ветром каменные гиганты в песках, на которых никто не может уже прочесть письмена? Что осталось от Александра? Мумия в хрустальном гробу и дальние потомки с кровосмесительными уродствами? Что останется от него, Цезаря? Храм? Позеленевший от мха памятник со стертыми письменами? Ничего, даже памяти? Забывают ведь и богов, когда им на смену приходят другие боги.

В плавучем дворце Клеопатры собрался весь цвет Александрийского Музейона. Поэты, философы, ученые звездочеты et cetera, et cetera. Он видел, насколько в своей среде чувствует себя с ними его Клеопатра! Она непринужденно, одной остроумной фразой могла разрешить заумные философские диспуты, говорила по крайней мере на дюжине различных языков. Этим людям, из своего Музейона, она почему-то легко прощала неосторожные грубости и дерзости.

Цезарь изумленно почувствовал, что вступил в негласное состязание за нее с ними, и его уже раздражало, что, судя по всему, его завоевание целой Галии, консульство и поверженные армии здесь не давали ему никаких преимуществ.

На корабле откуда-то постоянно звучала разная по мелодии музыка, которая никогда не надоедала. Музыканты Клеопатры были великолепны, и Цезаря немного удивило, что среди них было много некрасивых, скромно одетых женщин. Когда он спросил об этом Клеопатру, она ответила: «Ничто не должно отвлекать от гармонии звуков. Закрой глаза и слушай!»

У него был врожденный дар отличать хорошую музыку от плохой. На ладье Клеопатры он понял, что такое совершенная гармония звуков. Против воли Цезаря совершенно захватила игра александрийских актеров: такой изысканной, естественной и будоражаще чувственной постановки «Вакханок» Еврипида он тоже никогда еще не видел!

А однажды вечером, во время пира, худой, молчаливый обычно поэт Менандр неожиданно начал читать стихи о человеке, возмечтавшем стать богом, ибо невыносимо боялся смерти. Боги предложили ему сделку: если он сможет быть равнодушным и не выдать волнения целый день и целую ночь, он станет небожителем. И человек согласился. Ни единый мускул не двинулся на его лице, когда он смотрел на гибель своего дома и своих близких. Только текли слезы, но про слезы ничего не было сказано… Боги выполнили обещание: он стал бессмертным. И потом целую вечность молил богов о смерти… Клеопатра испытующе и пристально поглядывала на Цезаря, а он весь ушел в слух и растворился в ритме строк. Менандр читал удивительно и, несмотря на странность темы, Цезарь признал, что поэма очень хороша.

Философия, поэзия, музыка… Цезарь с горечью начал осознавать, что Рим с его любимыми развлечениями, с отрубленными конечностями гладиаторов и хищников на песке отсюда выглядит… варварским!

Среди ученых Музейона выделялся важный астроном с облаком серебряных волос, белой бородой и смешливыми глазами. «Наверное, так выглядел великий Аристотель», — подумал Цезарь. Астроном все делал медленно и величественно — ходил, говорил, подносил ко рту пищу. Но однажды эллин допустил бестактность, даже дерзость:

— Скажи, Цезарь, есть ли астрономы в твоем Римском Музейоне?

Клеопатра взглянула на Цезаря обеспокоенно.

— В Риме пока нет Музейона, — ответил он ровно. — Нет в нем и такой библиотеки. Но и то, и другое я намерен вскоре учредить.

Не замечая тревожных взглядов Клеопатры, астроном (Цезарь не помнил его имя) продолжал:

— Создание Музейона и сбор манускриптов требуют многих лет, столетий даже, усилий многих ученых, философов, историков…

— В Риме мы быстро достигаем того, на что у других народов уходят столетия. А есть и нечто такое, чего нет нигде в мире…

— Да, прекрасные римские легионы! — Дерзкий сарказм был уже очевиден.

— Не только. Также — наши своды законов — codices. И наши суды, — отрезал Цезарь.

Астроном согласно кивнул:

— Да, здесь мне нечего возразить. В этом ты прав: вашим codices эллинам было бы полезно поучиться. Они превосходно организованы. А ваши суды, я слышал, заменяют римлянам театр: та же игра страстей, единство времени и места, непредсказуемая развязка. Но вот только казнь реальная, с настоящей кровью. Неужели, чтобы наслаждаться действом, в финале обязательно должна пролиться настоящая кровь?

Все поняли, что старик намекал на столь любимые римлянами гладиаторские бои, которые греки всегда считали варварством.

Клеопатра недовольно взглянула на астронома, но ничего не сказала.