Сергей Кара-Мурза - Аномия в России: причины и проявления

• Название: Аномия в России: причины и проявления
• Автор: Сергей Кара-Мурза
• Издательство: Научный эксперт
• Жанр: Политика
• Год: 2013

Мы свидетели потрясающей своим драматизмом картины дезинтеграции нашего общества. Эта болезнь России еще не имеет надежного диагноза, надо глубже изучать симптомы. Много признаков указывают на общий поразивший нас болезнетворный фактор — аномию. Так называют состояние общества, при котором большая его часть нарушает известные нормы этики и права. Эту беду пережил Запад в период становления капитализма при распаде общинных отношений, когда людям внушили, что «никто никому ничем не обязан». Аномия сразу разрывает множество связей между людьми и делает их беззащитными — и перед кризисами, и перед сильными мира сего, и перед бандами воров и мошенников. В России после травмы 1990-х годов аномия набирала силу и многообразие форм.

В книге описаны проявления аномии и вызванные ею процессы. Это лишь «история болезни», не все возбудители болезни известны. Но и в ожидании хорошей теории и средства лечения надо действовать методом проб и ошибок. Чем внимательнее мы обдумаем уже накопленное знание, тем меньше травм и страданий нанесет аномия нашему населению.

Эта книга — для всех, кто умеет читать и слушать.

---

Как следует из приведенных данных, общий вектор происшедших изменений — активное расширение зоны действия норм негативных и сужение позитивных. Так, в 8,4 раза уменьшилась доля микросред, в которых почти все люди уверены в завтрашнем дне, и в 2 раза стало меньше тех, в ближайшем социальном окружении которых также почти все стремятся работать как можно лучше. На 40% сократилась доля микросред, состоящих в основном из людей отзывчивых, всегда готовых прийти на помощь. Напротив, в 4,4 раза стало больше людей, в ближайшем социальном окружении которых почти все озабочены исключительно собой, личным благополучием. В 3 раза возросла доля микросред, состоящих из пьющих людей, в 1,4 раза — доля, где спиртными напитками злоупотребляет большинство. В ближайшем социальном окружении, зараженном националистическими предрассудками, сегодня живет более чем в 3 раза больше людей, нежели в 1981-1982 годах. Таким образом, мы наглядно видим, что «лучше работать» постепенно заменяется на «лучше потреблять», взаимопомощь на эгоцентризм, уверенность в завтрашнем дне на социальную и национальную напряженность.

Все это признаки явной деструкции социальных отношений, масштабы которой достаточно хорошо видны из сравнительного анализа характера социального окружения людей в советское и нынешнее время. Отчетливо видна тенденция замены благоприятной для нормального человека социальной среды на неблагоприятную, паразитически-эгоистическую, агрессивно-враждебную…

Анализ показывает, что в современном российском обществе не только формируется, но уже реализуется альтернативная нормативная система, определяющая повседневные практики людей. В советский период основу общественной жизни составлял модальный тип цивилизованной личности, который сформировался на базе культуры стабильного общества. В современной России люди не уверены в завтрашнем дне, среди них в разы уменьшилась доля тех, кто стремится работать как можно лучше, готовых проявить отзывчивость и взаимопомощь. Резко увеличилась этническая нетолерантность и алкоголизация населения. Сегодня основная масса стремится взять от общества побольше, а дать ему поменьше. Резко ухудшилась социальная ситуация в целом, в том числе на производстве, а насаждение идеологии продажности привело к повсеместной распространенности безудержного внеэтического индивидуализма» [147].

Это картина погружения России в бездну аномии.

Отметим еще одну сторону этого процесса. Выше было приведено замечание В.Э. Бойкова, который указал на важный признак аномии — люди «не планируют свою жизнь или планируют ее не более чем на один год», причем это присуще «представителям всех слоев и групп населения». Эту тему развивает В.В. Кривошеев (2009 г.): «Для современного общества, насыщенного горизонтальными связями (сетями), обладающего качественно иными коммуникационными и информационными возможностями, все в большей мере характерна, на наш взгляд, специфичная форма проявления аномии, которую можно определить как ситуацию коротких жизненных проектов.

Социальное беспокойство, страхи и опасения людей за достигнутый уровень благополучия субъективно не позволяют людям удлинять видение своих жизненных перспектив. Известно, например, что ныне, как и в середине 1990-х годов, почти три четверти россиян обеспокоены одним: как обеспечить свою жизнь в ближайшем году.

Короткие жизненные проекты — это не только субъективная рассчитанность людьми жизненных планов на непродолжительное физическое время, но и сокращение конкретной продолжительности «социальных жизней» человека, причем сокращение намеренное, хотя и связанное со всеми объективными процессами, которые идут в обществе. Такое сокращение пребывания человека в определенном состоянии («социальная жизнь» как конкретное состояние) приводит к релятивности его взглядов, оценок, отношений к нормам и ценностям. Поэтому короткие жизненные проекты и мыслятся нами как реальное проявление аномии современного общества» [14].

В. В. Кривошеев связывает распространение этого типа аномии именно с качествами нового общественного порядка в сравнении с советским жизнеустройством. Он пишет: «Прежнее общество, хотя и было во многом гомогенизированным, но состояло все же из дифференцированных индивидов, которые были в состоянии «эмоционального смешения», т. е. возможности включения себя в жизнь иных. Теперешний человек, как никогда прежде имеющий возможность коммутировать с другими, остается одиноким, отъединенным от общих социальных установлений. Образовался новый, фрагментированный индивид…

В советский период истории не только декларировались, но и на практике осуществлялись иные, длинные, жизненные проекты… Ситуация длинных жизненных планов предполагала наличие определенной системы ценностных координат. Социологические исследования, проведенные в 1963-1966 годах, например, показали, что подавляющее число молодых людей (70% от числа опрошенных) считали для себя главными жизненными ориентирами «иметь интересную, любимую работу», «пользоваться уважением окружающих», «любить и быть любимым». Исследование, проведенное в Москве в 1982 году, выявило, что на первом месте среди жизненных ценностей респондентов из числа молодежи была «интересная работа» (75,3%), далее шли — «семейное счастье, счастье в любви, детях» (66,4%), «уважение людей» (43,6%). Получается, что именно длинные жизненные планы были ориентиром и в сфере семейных отношений. Человек рассчитывал свою жизнь с одним брачным партнером, что можно расценивать и как некую инерцию элементов и характеристик традиционного общества.

Кардинальная трансформация российского общества, начатая в конце 1980-х — начале 1990-х годов, одновременно означала и резкий переход значительного числа людей, целых социальных групп и категорий к коротким жизненным проектам» [14].

Можно предположить, что важным фактором углубления аномии стал распад большой общности — интеллигенции. В современном обществе, особенно в среде городского населения, интеллигенция играла важнейшую консолидирующую функцию как обладающая авторитетом в интерпретации явлений социальной жизни. Инженер и учитель, врач и офицер через личные контакты на массовом уровне вели «молекулярную» работу по легитимизации правовых и нравственных норм. «Деклассирование» интеллигенции, ее резкое обеднение и снижение социального статуса ликвидировали саму возможность выполнения этой функции — и одновременно привели к обширной аномии среди самих представителей этой общности.

А.А. Галкин писал (1998 г.): «Глубокой дисперсии подверглись массовые группы людей интеллектуального труда, т. е. интеллигенция. Одновременно произошло ее беспрецедентное статусное падение. Сотни тысяч, миллионы — инженеры, ученые, медицинские работники, педагоги — потеряли возможность работать в соответствии со своей профессией. Их заработная плата, и так невысокая в прежние годы, упала в два-четыре раза. Во многих случаях ее, как известно, вообще не платят.

В структуре безработицы самый высокий уровень среди лиц нефизического труда. Ценность умственной деятельности в общественном сознании упала до самого низкого уровня за последние десятилетия. Чтобы выжить, многим интеллигентам приходится выполнять тяжелые, непрестижные работы, выслушивая при этом издевательские комментарии скоробогачей и сохранивших свои позиции бюрократов. И это не конъюнктурная ситуация, а перспектива на многие десятилетия…

Сейчас вновь все очевиднее проявляются и двойственность положения интеллигенции в системе общественных отношений, и ее глубокая внутренняя дифференциация, хотя конфигурация, как это обычно бывает на новом этапе, выглядит по-иному. В сфере политической ориентации все более отчетливо выделяются три основные группы: две массовые и одна, приобретающая черты маргинальной. Первая группа включает не принимающих ценности складывающегося общественного строя; вторая — глубоко разочарованных его бывших сторонников; третья — в основном, а в ряде случаев и полностью идентифицирующая себя с властью» [136].

Рассмотрим кратко типы расколов, которые сразу разрывают множество связей между людьми и в совокупности ведут к дезинтеграции общества и всеобъемлющей аномии.

— Первый раскол — между бедными и богатыми.

Это самое массовое разделение. Выше был приведен категоричный вывод социологов: «Пространство социальной стратификации как бы свертывается практически к одному показателю — имущественному (капитал, собственность, доход)». Это, конечно, преувеличение, поскольку принципиальное разделение происходит по многим признакам, не менее важным, чем имущественный.

Институт социологии РАН с 1994 года ведет мониторинг «социально-экономической толерантности» в России — регулярные опросы с выявлением субъективной оценки возможности достижения взаимопонимания и сотрудничества между бедными и богатыми. После ноября 1998 года эти установки стали удивительно устойчивыми. В ноябре 1998 года они были максимально скептическими: отрицательно оценили такую возможность 53,1% опрошенных, а положительно — 19% (остальные — нейтрально). Затем от года к году (от октября 2001 г. до октября 2006 г.) доля отрицательных оценок колебалась в диапазоне от 42,1 до 46%. Оптимистическую оценку давали — от 20 до 22% [50]. Угроза утраты «коммуникабельности» со временем нарастает.