Витаутас Петкявичюс - Великий охотник Микас Пупкус

• Название: Великий охотник Микас Пупкус
• Автор: Витаутас Петкявичюс
• Жанр: Прочая детская литература

---

После этого были объявлены еще два приказа: запрещалось ходить пешеходам, разговаривать, хлебать борщ и даже поворачиваться в постели с боку на бок.

Ученые мудрецы размышляли.

Президент думал!

В безмолвной тишине мы с Чюпкусом отдыхали в лучшей нейлонской гостинице, без счета глотали мятные пилюли и запивали ледоколой. И совсем было заскучали, как вдруг к нам в окошко забрался корреспондент враждебной правительству газеты и задал каверзный вопрос:

- А правда ли, что в вашей стране люди долги берут руками, а отдают ногами?

- Правда, - ответил я. - А как вы боретесь против своих тиранов?

- Во всеобщем молчании мы молчим громче всех, - ответил он и довольный удалился восвояси тем же путем.

Тсс! Только про это - никому ни слова.

- А что, колья усыхают, когда высыхают?

- Конечно.

- Так я и думал: нарубил сотню, а осталось всего десять.

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ПРУД

Хотя моя кровать стояла под тройным стеклянным колпаком, заснуть я не мог. От шума большого города дрожали окна гостиницы, тряслись стены, колебался пол. Все вокруг гудело, скрежетало и трещало, будто я находился не в доме, а в нутре какой-то гигантской грохочущей машины.

Зло меня взяло, я поднялся, оделся и от нечего делать вышел в город. Несмотря на позднее время, на улицах было светло как днем. Едва ступил за порог, какая-то сила рванула меня за ноги, и я опрокинулся навзничь. С удивлением огляделся и не поверил своим глазам: дома на большой скорости неслись вдоль улицы. Я протер глаза и только тогда понял, что в Перлоне, столице великой Нейлонии, движутся тротуары. Бегут нескончаемой лентой, а людям остается только стоять и ждать, пока тротуар подвезет их к нужному месту.

"Неплохо придумано", - стоя на тротуаре, я разъезжал по длинным улицам с широкими витринами магазинов. В одной из зеркальных витрин увидел свое отображение и остолбенел: с ног до головы я был покрыт как чешуей разноцветными хлопьями, а благородное и выразительное лицо стало серым, как земля. Посмотрел я вверх и испугался: тысячи заводских труб выбрасывали на город легкий, сухой, черный и разноцветный снег. Это была сажа и копоть многочисленных заводов.

По середине улиц непрерывным потоком, как льдины по весенней реке, плыли автомобили. И что самое странное - в два слоя. Те, кто победнее, ехали по мостовой, задыхаясь в дыму и пыли, богачи вели свои машины на воздушных подушках, поэтому верхний слой висел над головами нижних, обдавая их едким запахом отработанных газов и масел.

А над крышами тарахтели большие и малые вертолеты, гудели и выли самолеты, летающие тарелки, ракеты и еще бог знает какие аппараты. По подземным туннелям грохотали поезда, грузовики и другие неизвестные мне машины. От дыма и гари кружилась голова. Только теперь я понял, почему жители города носят стеклянные колпаки, дышат искусственным воздухом и не снимают противогазов, почему зимой и летом, в ненастье и в погожие дни не расстаются с зонтиками и ходят в шляпах, похожих на гигантские грибы.

Наконец я добрался до окраины и совсем приуныл. В парках стояли неживые, сделанные из пластмассы деревья, мертвые, законсервированные в химикалиях кусты, на газонах торчали скучные, запыленные перлоновые цветы с поникшими бумажными листьями, а вокруг чахла наполовину нейлоновая, наполовину настоящая трава, истоптанная, жухлая, - страшно смотреть.

Я потерял всякую охоту знакомиться с городом и любоваться красивыми световыми рекламами. Мне захотелось поскорее вернуться домой, но в эту минуту хлынул темный и густой, как кофе, дождь. Спрятавшись в подворотне, я смотрел на спешащих неизвестно куда усталых и бледных до синевы и желтизны прохожих, жителей Перлона. От страшного шума все они были изрядно глуховаты, поэтому без усилителей и радиоаппаратов не только что разговаривать, но и думать не умели. От острых, отвратительных запахов они совсем утратили обоняние и не могли наслаждаться запахами политых одеколоном цветов и приправленных химикалиями кушаний. От напряженной работы зрение их до того ослабло, что без биноклей они, верно, не могли и ложку ко рту поднести. Впрочем, в этом уже давно не было нужды: ели-то они таблетки и пасты.

Когда дождь прекратился, я кое-как добрался до гостиницы и повалился на кровать. Проснулся и с удивлением увидел, что на наволочке остался точный отпечаток моего профиля. Я разбудил Чюпкуса, но тот почему-то зарычал, оскалился и чуть не вцепился мне в ногу.

- Ты что, приятель, или своих не признал? - я поглядел в зеркало, но оттуда на меня смотрело незнакомое лицо, черное, будто в тушь окунули.

Пока очищался от сажи и копоти, до того умаялся, что готов был опять завалиться спать. Но над моей головой затрещал небольшой аппарат, на нем появились красные цифры, а записанный на магнитную ленту голос торжественно сообщил:

- Вы обязаны уплатить четыре талера семьдесят три гроша хозяину гостиницы за то, что пользовались движущимися тротуарами, рассматривали витрины, восхищались рекламами и вдохнули шестнадцать галлонов неочищенного воздуха.

Этого еще не хватало! Рассерженный, я позвонил его превосходительству Посоль фон Фасолю.

- Алло, Гасби, что за чертовщина? - возмущенно спросил. - Почему у вас даже за воздух нужно платить?

- Алло, Мики, такие у нас порядки: у кого нет денег, тот не дышит.

- Оляля, Гасби, так как же они живут?

- Оляля, Мики, в нашей стране никто ни живет ни умирает. Здесь только зарабатывают деньги. У кого их нет, тому уж ничего не нужно, ясно?

- Не совсем.

- Да ладно, будет тебе, Мики! Махнем лучше на рыбалку?

- Я бы с удовольствием, только вот давненько удочку даже в колодец не забрасывал. А может, лучше поохотимся?

- Видишь ли, теперь объявлено положение всеобщего размышления, поэтому стрелять нельзя. Отложим охоту до лучших времен.

- Послушай, Гасби, ты что, за дурака меня принимаешь? В вашем городе такой грохот стоит, хоть из пушек стреляй - никто не услышит.

- Правда твоя, Мики, шум у нас ужасный, но это только ночью. Днем все затихает. Стоит президенту сесть за рабочий стол, как немедленно приостанавливается всякое движение. Но ночью-то охотиться мы не можем...

- Оляля, Гасби, согласен - едем на рыбалку.

- Оляля, Мики, я заверну вечерком.

В сумерках его лимузин без колес остановился у дверей гостиницы. Шикарная мощная машина, которая по любым дорогам идет со скоростью в четыре черепашьих узла. А если накачать потуже воздушную подушку, то можно не только через встречные машины убогих нейлонцев перепрыгивать, можно перемахнуть через гору, канаву и даже камешек на дороге.

Я смотрел в окно и ничего не пропускал: по обочинам вдоль дороги везде торчали гипсовые олени, глиняные медведи, пластмассовые аисты, нейлоновые зайцы и плюшевые совы. Они жались под защиту искусственного леса, были установлены на каменных пьедесталах и смахивали на памятники героям, погибшим в неравной борьбе с человеком.

Не страна, а кладбище какое-то.

Но еще страшнее выглядели реки. Вода в них была похожа не только на спитой кофе - иной раз даже напоминала жидкую смолу. На поверхности радужно переливались пятна искусственного жира и нефти, а неприятный запах с такой силой бил в лицо, что нос невольно задирался кверху. Вокруг - ни птицы, ни жука, ни бабочки, ни одного живого создания. Так я стосковался, хотя бы по комару, что, наверно, ничего бы не пожалел, только б услышать его негромкий и такой приятный для слуха писк.

Немой и мертвый край.

Зато вдоль дороги, над каждой мертвой рекой, вокруг каждого отравленного озера дымили бесчисленные заводы и фабрики. Вот чем заплатил человек за движущиеся тротуары, за автоматы, которые щедро пичкали безвкусными пилюлями, за все эти совершенно не нужные удобства и несусветную лень, за счастье лежмя лежать, искусственные булочки жевать и ничего не делать без помощи машин.

- Оляля, Гасби, почему в вашей стране все искусственное? - спросил я полковника.

- Оляля, Мики, все очень просто: что было живого и настоящего - давно уничтожили. А если мы где-нибудь и раздобудем какое-нибудь животное, оно у нас долго не протянет.

- Гасби, я ничего не понимаю. Если в стране уже все уничтожено, зачем эти надписи на каждом шагу: "За охоту на сто лет в работу" или "Рыбешку поймать тюрьмы не миновать", "Лес сечь - не жалей плеч".

- Видишь ли, Мики, в этом и заключена вся мудрость нашего президента. Если все это убрать, люди в тот же день обнаружат, что наш край давно вымер, и разбегутся. А кто же тогда будет работать?

- Сами.

- Ты, Мики, хороший парень, но совершенный дикарь. В нашей стране работает только тот, у кого нет денег.

- А откуда же ты берешь деньги, раз нигде не работаешь?

- Для меня деньги зарабатывают мои рабочие на фабрике.

- Но это же несправедливо.

- Возможно, но мне такой порядок нравится.

- Ну ладно. Но от этих надписей и запретов зверья и рыбы все равно не прибавляется.