Марчин Вроньский - Нецензурное убийство

• Название: Нецензурное убийство
• Автор: Марчин Вроньский
• Издательство: Мосты культуры / Гешарим
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-93273-362-2

1930 год. Польский город Люблин. За несколько дней до национального праздника — Дня Независимости — зверски убит редактор ультра-правой газеты. И это — лишь первое из череды потрясших город убийств..

Люблин еще с незапамятных временем славился своим трибуналом и… преступниками. В XVII веке здесь владел недвижимостью известный во всей Речи Посполитой благородный разбойник Людвик Понятовский, впрочем, женатый на вдове еще более известного гангстера с саблей на поясе, Станислава «Дьявола» Стадницкого. Это также один из немногих городов, кроме Кракова, Львова, Познани и Живеца, в котором сохранились «Книги злоумышленников», подтверждающие криминальное прошлое города, начиная с XVI века.

---

— Не прикидывайтесь большим иудеем, чем я! Я сейчас говорю не как ее врач, а как… ваш.

— Извините, я не хотел вас оскорбить, пан доктор, — опомнился Зыга, понижая голос. — Это… нервы. Спасибо вам за все, но… нет, я так решил.

— Как хотите! — раздраженно буркнул врач, протягивая на прощание руку. — Позвоните, пожалуйста, утром.

Мачеевский сквозь дверное окно бросил тогда взгляд на изможденную болезнью жену. Некогда красивое, овальное лицо напоминало череп, обтянутый пергаментной кожей. Губы что-то безмолвно шептали, волосы прилипли ко лбу.

Он ушел, но снова вернулся ночью. Окно больничной палаты было уже темное, а он стоял и смотрел туда. Если бы все сложилось наоборот, если бы это он сбежал с другой, простила бы она ему? Нет, наверняка не простила бы! Зофья, образец христианских добродетелей, бездетная Мать Полька, которая каждое воскресенье тащила его в костел?! И которая, поняв, наверное, что Мачеевского не спасти, ушла с известным ловеласом, офицером местного танкового батальона. Это было самое страшное, что она могла сделать ему назло — знала ведь, как он не выносит военных! Всему есть свой предел… Доктор Арнштайн тоже недавно умер от туберкулеза…

Думы младшего комиссара прервал глухой стук по плиточному полу. В конце коридора неловко ковылял на костылях какой-то человек в пижаме. Младший комиссар глянул в окно. Огни фонарей слегка рассеивали осенний мрак. Он увидел флигель, где некогда помещался холерный барак для женщин-христианок, и небольшой садик, бывшее церковное кладбище.

Толкнул дверь хирургии.

— Извините, но часы посещений закончились.

Он повернул голову. Из дежурки вышла монахиня в белом облачении и чепчике. Она была худая, высокая, как готический собор, и такая же строгая, если судить по выражению лица.

— Прошу прощения, сестра, — он приподнял шляпу, — здесь лежит мой коллега, полицейский. Я младший комиссар, это я руководил операцией, когда его подстрелили бандиты. Раньше прийти не мог, а мне обязательно надо его увидеть. Очень вас прошу.

Она кивнула. Края чепчика заколыхались, как крылья.

— Вы не первый, — сообщила она.

Мачеевский бросил на нее удивленный взгляд.

— Вас я тоже не должна была бы пускать, но раз уж пришли… Пять минут, в буквальном смысле пять минут, и то только потому, что нет старшей сестры. Палата номер пять.

— Понимаю. И благодарю вас, сестра.

Идя быстрым шагом к указанной двери, он пожалел, что не купил шоколадок. После бессонной ночи, безумной погони и мерзостей этого дня он чувствовал бы себя лучше, если бы сейчас под мышкой у него была коробка конфет. Черт бы побрал Зельного! Все равно захотел бы водки, однако, если б он мог сунуть конфеты сестре, то почувствовал бы себя немного лучше.

«Ты размяк», — упрекнул он себя и надавил на ручку двери.

Зельный в белой больничной рубахе и в бинтах снова выглядел как Валентино в «Сыне шейха». Недоставало только куфии на голове, однако о бриллиантине он не забыл.

Он сидел, улыбаясь, и о чем-то болтал с молодой, стройной девушкой, у которой из-под шляпки выглядывали густые каштановые волосы. Когда она обернулась и инстинктивно поправила очки, Зыга с удивлением узнал панну Ядвигу из комиссариата.

— Добрый вечер, — буркнул он.

— Добрый вечер, пан комиссар, — ответила она, столь же ошарашенная.

— Добрый вечер, пан начальник. Я уже все знаю, — затараторил Зельный. — Панна Ядвига принесла больше новостей, чем Польское Телеграфное Агентство. Ну почему меня там не было!

— Ты такой довольный, как будто специально это подстроил!

— А как же! — рассмеялся агент. — Не убили, кормят, моют, медаль повесят. Как же тут не дать себя подстрелить? — Внезапно он посерьезнел и спросил шепотом: — А что, что-то не так, пан начальник?

— Да что ты, Зельный! Все отлично. Мы схватили убийц Гайеца, только вот Усатого этого застрелили. Плоховато, конечно, но главное — дело закрыто.

— Потише, пожалуйста, здесь больные. — В дверях показалась та самая монахиня. — И мы договаривались: пять минут, — напомнила она, бросив взгляд на часы.

— Да-да, извините. — Только сейчас Мачеевский обратил внимание, что напротив в палате, за ширмой кто-то шевелится на кровати. — Уже уходим. Скажи еще, может, тебе что-нибудь надо?

— Панна Ядвига мне все принесла: фрукты, компот, газеты… Только курить, холера, доктор не позволяет.

— Ну и хорошо. Тебе на портного экономить надо. Держись, Зельный.

— До свидания, пан начальник.

Машинистка встала и подала раненому руку. У Зыги больше не оставалось сомнений, кто, помимо фруктов и компота, принес цветы, которые стояли на тумбочке рядом с кроватью агента.

— Я приду завтра, пан Тадек, — шепотом пообещала она.

— Буду ждать, с нетерпением буду ждать, панна Ядвига. — Он склонился, насколько позволяли повязки, и чмокнул ей ручку.

Они спустились вниз молча. Только когда уже были в воротах больницы, Мачеевский дал волю своему удивлению:

— Что вы в нем нашли, панна Ядвига? Может, он и раненный герой, но в общем-то, простой парень.

— Зато красавец, пан комиссар, — ответила она.

Мачеевский безотчетно коснулся своего сломанного носа.

— Факт, истинный Валентино, — буркнул он.

А потом подумал, что раз уж у него не оказалось шоколадок, которыми мог бы одарить снисходительную монахиню, он позволит себе столь же широкий жест.

— Я сегодня возьму пролетку, панна Ядвига. И с удовольствием подвезу вас до дома. Прошу вас.

Суббота, 7–15 ноября 1930 года

Открыв глаза, Мачеевский обнаружил, что лежит под чистым одеялом, справа же от него — а не как обычно, слева — находится окно. Вдобавок еще и задернутое тонкой белой занавеской, и с пеларгонией на подоконнике. Рядом с Зыгой спала какая-то девушка с темно-каштановыми, чуть вьющимися волосами и точеным, хоть и немного длинноватым носом. И только заметив очки на ночном столике с ее стороны, он узнал в ней панну Ядвигу.

Постель была свежая и гладкая — слишком свежая и гладкая! Спускаясь с кровати, Зыга приподнял одеяло. Панна Ядвига вздрогнула во сне. Длинная ночная рубашка из теплой фланели открыла до половины икру и чуть съехала с плеча. Мачеевский вынужден был признать, что у девушки действительно хорошая кожа, покрытая светлыми редкими веснушками, но она не возбуждала никакого желания. Совсем не так, как с Ружей, которая утром, измученная любовью, с чуть подведенными глазами, казалась еще более соблазнительной, чем вечером, накрашенная, свеженадушенная. Такие чувства возбуждала в нем Зофья, и он старался выбросить это из памяти. Зыга аккуратно прикрыл девушку и встал.

Он был в брюках без ремня, в расстегнутой сверху рубашке и в носках, которые, к счастью, еще не успели протереться на пятке.

Мачеевский выглянул в окно.

Хмельная! Он узнал здание школы для домохозяек на той стороне улицы, заросли сухой травы над лениво текущей Чехувкой и маленький прудик, у которого сидел с удочкой какой-то старый еврей. Посмотрел на часы: скоро семь.

— Это должен был быть только жест любезности, — неодобрительно пробурчал он себе под нос.

Он не собирался играть в донжуана. Зельный волновал его не так сильно; уж он-то должен прекрасно понимать, что женщины, как банкноты Польского Национального Банка, по самой своей природе переходят из рук в руки. Тем более что роман агента с панной Ядвигой находился скорее всего в начальной, ни к чему не обязывающей фазе. Младшего комиссара больше беспокоило, как этот инцидент может повлиять на работу следственного отдела, не захочет ли машинистка воспользоваться ситуацией, до которой… Вот именно, а как до этого дошло?! Он не помнил.

Отсутствие сна и усталость, при которой у человека обрывается кинопленка, подействовали на Зыгу лучше, чем бутылка натощак. Он долго пытался собраться с мыслями, но вспоминал только тот момент, когда панна Ядвига, сходя с пролетки, сказала, что Мачеевский плохо выглядит и не заглянет ли он на чашечку кофе…

Опиум подлила?! Он мысленно рассмеялся.

Его пиджак висел на спинке стула у овального, покрытого вышитой скатертью стола. Рядом с пустой вазой лежали кобура с револьвером и пристегнутые к ней кожаные ремни.

Одевшись, Зыга увидел на гладильной доске свой галстук, педантично сложенный. Ниже, на ковре, стояли ботинки. Шляпу он обнаружил на крюке, вбитом в стену, рядом с ширмой, разделявшей маленькую съемную каморку панны Ядвиги на ванную и гостиную. Он принялся оглядываться в поисках своей верхней одежды. Нашел ее на плечиках, подвешенных на полуприкрытую створку шкафа. По пальто кто-то явно пару раз провел щеткой, убрав большую часть грязных пятен.

Мачеевский как раз завязывал галстук, когда под кроватью зазвенел будильник. Этот был еще хуже, чем его, и напоминал не телефон, а скорее школьный звонок. Зыга читал в детстве «Воспоминание о синей форме», где Гомулицкий распространялся о мелодии школьных звонков. Сам он не помнил никакой связанной с этим метафизики. Ну разве, особо мерзкое бренчание, когда первым уроком была латынь.