Роман Лерони - Багряный лес

• Название: Багряный лес
• Автор: Роман Лерони
• Жанр: Ужасы и Мистика

Герой оказывается втянутым в конфликт двух весьма влиятельных людей. С одной стороны физик-ядерщик, учёный с мировым именем, имеющим в своём арсенале неуёмное желание мести за гибель собственного сына, а также профессиональные знания и свитый из горя эгоизм, которому совершенно нет никакого дела ни до собственной судьбы, ни до судьбы целого мира. Он готов абсолютно на всё, чтобы удовлетворить свою безумную страсть. С другой — молодой да ранний политик, государственный чиновник, глава силового ведомства. В своём желании сохранить приобретённые статус, богатство и влияние, а также уничтожить «тени прошлого», этот человек не стесняется использовать собственный пост и доступные государственные ресурсы. И между этими «молотом и наковальней» незавидная судьба главного героя, чья собственная трагедия, под невыносимым давлением странных, порой совершенно мистических обстоятельств и событий, вынуждает его стать на сторону одной из противоборствующих сторон. Жизнь подводит его к этому важному, но скудному выбору, вынуждает его участвовать в игре, где единственной ставкой в любом случае будет жизнь. Каким будет его выбор? Или он примет условия третьей стороны, не имеющей ничего общего с настоящим миром, кроме абсолютного влияния на него? Как далеко может человек зайти в своей мести? Что может быть ужаснее неудержимой страсти к справедливости? Кем ты станешь, когда месть будет удовлетворена? Насколько убийственно твоё негодование? Какова она — сладка, горяча ли, несдержанна или просто отвратительна, эта месть роковой демон, испепеляющий душу?..

---

За иллюминатором медленно проплывали клубы облаков.

Когда у нее еще раз вывалился хвост, она не стала прятать его под одежду, а лишь оттолкнула ногой к борту, где он мерно стал покачивать стреловидным концом.

ЧАСТЬ III

Она[10] проснулась раньше него. Вошла в его спальню, наряженная в мягкое и нежное на ощупь зеленое кимоно. По костюму волнующим узором были нарисованы тонкие ветви сакуры, пушистые от облепившего их цвета. Жаль, что нельзя было носить этот наряд чаще — соседки, замужние матроны, могли строго осудить за столь невиданное вызывающее безрассудство. Она усмехнулась своим мыслям, присаживаясь на пол подле спящего мужа: да, они бы поняли ее неправильно, скованные вековыми правилами обычая, который гласил, что кимоно цвета зрелой зелени, расписанное цветущими ветками японской вишни, женщине разрешено надевать лишь в двух случаях: при сладком таинстве зачатия и при адских муках родов. Это был костюм Рождения, который приличествовало надевать только тогда, когда женщина хотела или собиралась стать матерью. Она же всегда хотела иметь детей. Не было ни единой минуты в ее жизни, когда бы она не мечтала о ребенке. Она прекрасно знала обычаи, и даже, пожалуй, много лучше, чем ее суровые соседки. Ее отец на острове Кикай, таком миниатюрном, что можно было в хорошую погоду с одного берега увидеть все остальное побережье, был судьей. Это был очень важный чин. И Она гордилась ним, может быть даже больше, чем сам родитель. Отец не только разбирал редкие тяжбы малочисленного населения острова, собирал обязательный налог, но и следил за тем, чтобы все обычаи строго соблюдались. Нет, он не обязывал никого. Каждый был волен в выборе: хочешь — живи новым Законом, желаешь — принимай старый, но ни тот, ни другой не перекраивай на свой лад! Почти на всех островах Рюккю, в число которых входил и живописный Кикай, обычаи были старыми и верными, не такими как в Токио, переделанными под каждого, перекроенными по толкованию любого. На Рюккю знали, что платье Рождения могла одеть женщина любого возраста. Если его одевала девочка — все видели, что она стала достаточно взрослой, чтобы думать о потомстве, и ее родители спешили наделить ее частью работы по дому и купить дорогую фарфоровую куклу, очень похожую на новорожденного младенца; если же девушка облекала себя в розово-зеленые тона — следовало понимать, что она созрела для того, чтобы стать женой, и не годилось затягивать со свадьбой; если же в этом наряде была жена, или отягощенная бременем — следовало понимать, что первая готова наполнить свое чрево новой жизнью, а вторая — разрешиться от бремени; на первую обращал внимание муж, а ко второй была внимательна повитуха, следившая не хуже судьи за строгим соблюдением обязательных в этом случае правил; если видели женщину суровых лет в кимоно, расшитом, или разрисованном нежными цветами вишни — в этом случае торопились сообщить ее детям, что мать тоскует по ним и желает их видеть. Платье Рождения обязывало божество Охо оберегать женщин от злых богов и духов, которые, как враги Человека, старались изо всех сил, чтобы не продлился род людской. Когда же женщина по неосторожности своей либо вовсе не одевала необходимое в нужных случаях, либо по невнимательности нарушала череду обрядов Рождения, Охо был слеп к такой, и ее преследовало Зло: бесплодие, болезни, нелюбовь мужа, глупость детей, рождение слабоумного, уродливого, или, того хуже, мертвого ребенка…

Она боялась Зла. В городе оно было кругом. Оно бродило злобой на языках соседок; оно тупо смотрело уродством слабоумных детей; пахло грязью; ковыляло калеками на костылях и громыхало тележками, перевозя вернувшихся с войны солдат. Его было столько, что невозможно было упредить и усмотреть все его козни… Как горько Она плакала четыре дня назад, когда решила приготовить вернувшемуся на короткую побывку мужу ужин Долгожданной встречи. Она была превосходной хозяйкой и талантливым кулинаром, к которому за советом, несмотря на его столь юный возраст, спешила почти вся округа от улицы Семи радостей до улицы Морских звезд. Все хвалили ее сырую креветочную приправу, от которой у мужчины крепнут и сила и дух! Она с радостью делилась со всеми своим умением, и была счастлива, что ее совет излечивал от недуга кого-то из мужчин. Когда увидела своего Асуки, изможденного дальними морскими походами, войной, простудной лихорадкой, решила, что приправа окажется ему очень полезной, но… Торговец жестоко обманул ее. Он выставил напоказ и громко расхваливал свежих, еще трепыхающихся креветок, а продавал почти протухших. Она, не умеющая отличать правду от лжи, поверила ему — на Кикае торговец говорил всегда только правду, и относиться с недоверием к его словам было оскорбительным поступком, — она купила креветок, а дома разрыдалась, увидев подлог. Ко всему этому несчастью, она страшно боялась гнева мужа, но Асуки лишь забрал товар, подробно расспросив о том, у кого она его покупала. Лучше бы он побил ее!.. Была бы наука. Но он устало улыбнулся и ушел, забрав зловонных креветок, и вернулся только под вечер, принеся двух, действительно живых, больших крабов, сказав, что больше всего любит именно их, но что он мог понимать, мужчина! Она же не могла ему рассказать: свойства чудодейственной приправы пропадали полностью, если употребляющий знал об этом. Это были настоящие женские тайны, доступ к которым мужчинам был заказан. Пришлось готовить крабов, тоже по специальному рецепту, который укрепляет кости и улучшает зрение. Асуки был мил и милосерден — он не наказывал Ону плетью, но обидел тем, что не понял ее. Это было в тысячу раз больнее, чем удар кнута. Обиду пришлось проглотить, как горький отвар. Разве можно было бесконечно обижаться на человека, который ничего не смыслил ни в обычаях, ни в рецептах? Асуки-сан был сыном города, жителем огромного, как мир, острова Хонсю, где не было места "предрассудкам прошлого". Япония хоть и была самой древней колыбелью человека, но и она уже жадно впитывала в себя новинки цивилизации. Она помнила, как ее учил отец: "Девочка моя, запомни мои слова: старое хорошо тем, что оно пережито, проверено и надежно, но жизни нет без нового. Разве можно отказаться от завтрашнего дня только оттого, что вчера или сегодня дали тебе радость и счастье? Не отказывайся от нового, чтобы не остаться без старого". Отец был очень мудрым человеком. Она с радостью приняла от Асуки подарок — огромный радиоприемник… К своему стыду, она едва не оставила мужа и дом без своих обязательных хлопот — так интересно было слушать далекие и непонятные голоса людей, которых не было в доме, что она просидела возле прибора половину дня, а когда спохватилась, металась по дому, спеша сделать все, и густо краснела, встречаясь с мужем. Это был его подарок. Она же одела для него кимоно Рождения. Она собиралась подарить ему то самое дорогое, что могла подарить только женщина мужчине.

Она опустилась на колени и застыла, слушая дыхание мужа. Было очень важно, чтобы он спал. Очень. Асуки дышал ровно и глубоко, как делают это люди во сне. Иногда, очень редко, его дыхание становилось частым и прерывистым, но это вместе с дыханием тело оставляли духи войны, которые не выносили домашнего уюта и покоя. Она распустила пояс кимоно, распахнула полы, жадно впитывая обнаженным телом прохладу утреннего воздуха. На ее шее была тонкая тесьма, удерживающая небольшой флакон между грудей, чтобы пряное масло набралось тепла тела и не раздражало кожу спящего холодом. Она сняла крышечку, откинула одеяло с ног мужа, налила из флакона на ладонь масла, и стала нежно втирать его в мягкую кожу, чувствуя, как под ее рукой быстро наливается силой то, от чего она собиралась взять в себя силу рождения. От волнения и желания она закрыла глаза и глубоко задышала, словно в больном жару, напрягая всю свою слабую женскую волю, чтобы выдержать и закончить весь обряд как положено. Когда она чувствовала, что под рукой становится сухо, тогда вновь наливала масла, повторяя так до тех пор, пока фарфоровый пузырек не оказался пуст. Закончив, Она встала, стянула с себя кимоно, аккуратно его сложила, достала ножницы, которыми надрезала в нескольких местах платье, разрезала на две части пояс, одну часть которого положила на лоб спящему мужу, а вторую с платьем забрала с собой и обнаженная вышла во двор.

Размытая розовая акварель рассвета только-только набиралась яркости, пока растекаясь сонной краской на голубеющем горизонте. Она подошла к небольшому деревцу сакуры, которое два года нежно растила, внимательно ухаживая, жалея, что Асуки не получил долгожданного отпуска весной, когда еще молодое неокрепшее деревце рано для своего возраста тонуло в густых розовых кружевах цвета. Если бы можно было тогда совершить обряд Рождения, сын бы родился сильным и долголетним, а дочь — счастливой красавицей. Сейчас на деревце было всего несколько ягод, уже спелых и очень крупных. Это тоже было хорошим предзнаменованием. В этом случае мальчик должен стать умным и мудрым, а девочка — хозяйственной, сильной и многодетной. Мать Оны в свое время также совершила обряд в пору зрелости сакуры. Дочь стала женщиной, которая всем сердцем была влюблена в свой дом, берегла его и ухаживала, как за живым существом. В специальном ящике у Оны хранились еще шесть нарядов Рождения — мечта иметь шестерых детей. Многодетность в Японии была редкостью, но молодая женщина знала, что Охо будет к ней внимательным и милостивым. За всю свою небольшую жизнь она ни разу не обидела божество тем, что не относилась к нему с должным вниманием или делала ошибки при проведении обрядов. Ох, как она волновалась, когда впервые исполняла обряд над фарфоровым младенцем! Тогда ей было восемь лет. От волнения тряслись руки и дрожали зубы, но отец полностью обучил ее всему и несколько раз строго проверил, насколько она все правильно усвоила. Она все сделала как положено, только обмочила ножки от волнения. Отец, как мужчина, не имел права присутствовать — рядом была только мама, — но узнав о трагедии Оны, вдруг счастливо рассмеялся и сказал, что Охо настолько все понравилось, что божество решило, таким вот образом, взять с девочки первую жертву, и, что такое бывает, хотя и очень редко.