Юрий Смолич - Ревет и стонет Днепр широкий

• Название: Ревет и стонет Днепр широкий
• Автор: Юрий Смолич
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1966

Роман Юрия Смолича «Ревет и стонет Днепр широкий» посвящен главным событиям второй половины 1917 года - первого года революции. Автор широко показывает сложное переплетение социальных отношений того времени и на этом фоне раскрывает судьбы героев.

Продолжение книги «Мир хижинам, война дворцам».

---

Последние слова он произнес уже совсем примирительно, воркующим голосом. Замедлив шаг, он взял Бош за руку:

— Евгения!..

Но Бош отстранила руку.

— Ты становишься совсем невыносимым, Юрий — с горечью сказала она. — Твое поведение — это поведение фракционера! И именно это идет во вред партии!

— Евгения! — заговорил Пятаков, и голос его звучал уже совсем ласково, интимно. — Давай не будем об этом! Не будем омрачать наши чувства спорами на партийные темы…

Он снова взял руку Бош, пошел совсем рядом, наклонившись к ее лицу. Его бородка щекотала щеку Евгении: совсем близко сверкнула в тусклом сиянии звезд золотая оправа пенсне, за стеклышками ласково щурились такие знакомые — умевшие злобно сверкать, но и глядеть нежно и страстно — глаза. Ночью они казались не голубовато–серыми, а темными, почти черными.

— Ах, Юрий… — вздохнула Евгения: ей трудно было возражать, когда он был таким вот мягким, ласковым, однако — удивительное дело — она сразу же давала отпор, когда он в полемике становился резким, грубым, а главное — когда мысль его вызывала несогласие — Ах, Юрий! Как же — не будем? Как же так, самое большое, самое главное — партийную принципиальность — спрятать за чувствами? Да какая же цена чувствам, когда…

И вдруг ее потрясло воспоминание.

Это было несколько раньше — тогда она еще не знала Пятакова, не была в партии, не слышала толком о революционной борьбе; она была просто глупенькой девчонкой с широко открытыми на жизнь, наивными глазами, но с горячим сердцем. Окружающая несправедливость да и семейные дрязги угнетали ее сиротскую душу. К брату Алеше приехал тогда товарищ–студент, о котором говорили, что он революционер, недавно выпущенный из тюрьмы. Какая это была радость для нее! Вот кто наконец объяснит ей все, раскроет ей глаза на сложный, непонятный мир, поможет разобраться в тяжких размышлениях, вот кто освободит ее от сомнений и отчаяния! И она, четырнадцатилетняя хрупкая девчонка, отважилась. Издалека, намеками, обиняками начала она расспрашивать студента: за что сидел в тюрьме, почему так устроен мир, что одни бедны, другие богачи и каким образом можно изменить такую нехорошую, несправедливую жизнь?.. Двадцать пять лет прошло с тех пор, но и теперь, каждый раз, когда в памяти почему–то возникает этот эпизод, ей вдруг становится холодно и неприютно. Студент–революционер тогда ответил: «Ах, Женечка, все это ерунда, я был глупцом и увлекся пустыми иллюзиями. Все это не для вас! Вы созданы для чувств! И я люблю вас!..» Он схватил ее в объятия и начал целовать… И долгие годы после того Евгения не могла привыкнуть к мужским поцелуям — она всегда вспоминала эти, первые в ее жизни, поцелуи и того, первого в жизни, «революционера»…

Бош отстранилась, решительно выдернула руку и быстро пошла вперед — по темной аллее.

Она слышала, как Пятаков позади сердито фыркнул, и представила себе, как он раздраженно пожал плечами и принялся поправлять пенсне.

Она шла быстрыми шагами — до тропинки, по которой можно выйти прямо к Ажурному мосту через обрыв и попасть в Мариинский дворец, обогнув шантан «Шато».

Нужно было торопиться в комитет: до утра, до начала работы на предприятиях, Пятаков должен уже быть на Печерске, а Бош — в Дарнице…

Но в комитет именно с Дарницы поступали странные и тревожные известия. Из Дарницы, с места постоя бельгийской авиации и французских автомоточастей, вдруг двинулась на Киев колонна бронированных автомобилей.

Почему тронулись французские вояки, а следом за ними, возможно, и бельгийские?

Или контрреволюционные путчисты диктатора Корнилова решили поднять мятеж в Киеве одновременно с Петроградом и Москвой — и войска союзников должны были окaзать им поддержку?..

5

Колонна французских бронированных автомобилей сделала по городу огромный круг.

Сойдя с широких пролетов Цепного моста по два в ряд, броневики свернули направо, вдоль Днепра, и тронулись по Набережной к Почтовой площади.

Отдельные броневые автомобили на улицах прифронтового города были в Киеве не внове, но ведь сейчас броневиков было самое малое около двух десятков сразу, шли они в точном строю, а главное, на каждой машине на боковых дверцах был нарисован трехцветный, бело–сине–красный, знак: то ли штандарт свергнутой Российской империи, то ли национальный флаг Франции — союзницы России в войне Люди сбегались отовсюду — с причалов пристани, из переулков Подола, из–под склонов Владимирской горки. Что за броневики? И чего им нужно? Ведь в городе неспокойно, ведь в городе забастовка, а что творится по всей стране — и вовсе не понять.

Ревя клаксонами, разгоняя во все стороны прохожих и извозчиков, броневики миновали Почтовую, двинулись на Подол, промчались через Контрактовую площадь, пересекли оба Вала, свернули налево и загромыхали вверх по Глубочице. Автоколонна мчалась по кольцу вокруг центра города, но не по главным магистралям, где возвышались здания учреждений, где выстроились торговые кварталы, и раскинулась дворцы аристократии в роскошных парках. Броневики двигались по узким проездам, где домики тесно лепились друг к другу: по рабочим окраинам. Бронированная колонна демонстрировала.

Наконец через Бессарабку с ревом и скрежетом колонна вышла на Банковую. Тут она остановилась перед зданиями штаба военного округа.

Люк головной машины приоткрылся, и оттуда появился офицер в синем кепи с золотым шитьем.

Командующий войсками Киевского округа генерал Оберучев — со дня Февральской революции член партии конституционных демократов, с момента июльских событий российский социалист–революционер — стоял на верхней ступеньке крыльца штаба в парадном мундире и при всех регалиях. Начальник штаба генерал Квецинский в защитной фронтовой форме стоил рядом, ступенькой ниже. Еще двумя ступеньками ниже вытянулся старший офицер для особо важных поручений штабс–капитан Боголепов–Южин. Совсем внизу, на тротуаре, толпились адъютанты и вестовые.

Штаб Киевского военного округа уже ожидал появления бронированной колонны.

Люк головной машины открылся шире, солдат в синем берете выпрыгнул первый и выложил из машины лестничку–ступеньки. После этого французский полковник сошел на землю. Золотое шитье было у него и на воротнике, и на жгутах погон, и на аксельбантах: это был полковник генерального штаба французской армии.

Полковник упругой походкой бравого вояки приблизился к крыльцу — генералы Оберучев и Квецинский спустились каждый на одну ступеньку ниже, навстречу, — и полковник салютовал: отдал честь, приложив два пальца к выложенному золотыми галунами козырьку кепи, щелкнул каблуками, вытянулся «смирно» и отрапортовал. Генералы, а за ними вся свита адъютантов отсалютовали по всем правилам устава внутренней службы русской армии, упраздненного, впрочем, приказом номер один в первый же день Февральской революции.

Слова приветствия и рапорт, а также и ответ командующего военным округом были произнесены на французском языке. Полковник французской службы докладывал, что вверенная ему колонна броневых автомобилей автомотобатальона экспедиционной армии Французской республики осуществляет свой учебный пробег и он, командир, считал своим долгом засвидетельствовать свое почтение командованию округа, на территории которого дислоцирована его часть. Генерал службы русской революционной армии ответствовал, что считает это честью для себя, благодарит, приветствует и желает полковнику и всей армии союзницы Франции успеха и побед.

Затем, как это и предусмотрено уставом, взаимные приветствия были повторены — генералы и полковники пожали друг другу руки, мило улыбнулись, — и полковник французской армии той же упругой походкой бравого вояки возвратился в свою машину.

Моторы взревели, сцепления заскрежетали, дым окутал Банковую улицу до самого театра Соловцова внизу, и автоколонна тронулась. С Банковой колонна свернула влево на Институтскую, затем еще влево — на Крещатик, прогрохотала по Крещатику — вправо на Фундуклеевскую и еще раз влево — на Владимирскую.

Колонна боевых бронированных автомобилей союзной французской армии словно бы ввинчивалась спиралью в самое сердце столицы Украины.

Перед Педагогическим музеем головной броневик затрубил в клаксоны. Колонна снова остановилась и выстроилась на целый квартал — хвостом до самого театра оперы.

Люк головной машины еще раз открылся, и полковник еще раз сошел на мостовую. На ступеньках Педагогического музея в эту минуту никого, кроме часовых от куреня «украинских сечевых стрельцов» австрийского полковника Коновальца не было; тут его, видимо, не ждали, но французский полковник стал «смирно», отсалютовал двухцветному желто–голубому флагу вверху, на куполе, и решительным шагом направился прямо в дверь, минуя оторопевших сечевиков в серых австрийских тужурках и куцых мазепинках с золотыми трезубцами.