Юрий Смолич - Ревет и стонет Днепр широкий

• Название: Ревет и стонет Днепр широкий
• Автор: Юрий Смолич
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1966

Роман Юрия Смолича «Ревет и стонет Днепр широкий» посвящен главным событиям второй половины 1917 года - первого года революции. Автор широко показывает сложное переплетение социальных отношений того времени и на этом фоне раскрывает судьбы героев.

Продолжение книги «Мир хижинам, война дворцам».

---

— Какие же это казаки? — усомнилась Домаха. — Донцы все с чубами, и ланпасы на штанах!

— Потому это не донцы, а наши, из Центральной, стало быть, рады! — переводя дыхание, объяснил Софрон. — Пригнали их, чтобы караул держать в селе, и говорят… шомполовать будут за тот клинышек, который люди для себя выкосили… супротив приказа генерала Корнилова… — Он через силу глубоко вздохнул. — Сразу будто бы и по домам пойдут! Зерно будут забирать, у кого найдут… А у кого найдут, того и шомполами причастят! — почему–то шепотом добавил Софрон. — А может, кому и хуже будет…

— Ой! — взвизгнули побледневшие молодицы.

— Нужно прятать рожь! Яму надо рыть — на картофельном поле, чтобы незаметно было… Берите, бабы, лопаты!

Софрон остановился перед Гречкой, Гречка понуро смотрел ему под ноги.

— А ты, Тимофей, лучше иди из нашего дома!

— Чего тебе?

— Уйди, говорю! — может, впервые в жизни повысил голос всегда такой боязливый и мягкий, хоть к ране прикладывай, Софрон. В глазах его засветилась злоба и ненависть. — Уйди от греха! Это ты, ирод, людей супротив власти подговаривал! Это ты, супостат, призывал закону не повиноваться и панское косить! Уйди с глаз! Потому как тебя будут вешать, то и людей рядом с тобой повесят — он уже истерически визжал. — Да коли б не ты, разве ж я решился бы косу в руки взять и завозить в свой двор панское зерно?

Гречка встал — высокий, словно бы даже выше своего роста, страшный, — схватил бутылку из–под самогона и швырнул ее в Софрона.

Домаха, взвизгнув, дернула мужа за рукав, Софрон уклонился, — бутылка звякнула о косяк и разлетелась на мелкие осколки.

На постой в село Бородянку прибыло полсотни казаков Богдановского полка Центральной рады — для охраны добра графа Шембека, поддержания порядка и расправы за самочинную уборку панского и государственного хлеба, а также за невыполнение приказа верховного главнокомандующего. Прислал казаков — в порядке, так сказать, любезности перед шефом профессором Грушевским, обязанным перед высокодостойным другом митрополитом Шептицким, — Симон Петлюра.

Оторопевший Авксентий стоял у порога и все смотрел и смотрел на улицу. Дорога давно уже опустела в оба конца — и на Киев, и в село, а Авксентий все высматривал и высматривал.

И всматривался Авксентий с тревогой — словно бы ожидал еще какой–то беды с того большака, всматривался с ненавистью — ведь все напасти в его жизни приходили именно с этим киевским большаком: по большаку из Киева приезжали когда–то урядник и становой; по большаку из Киева прискакали в пятом году казаки и пороли село за конституцию; по большаку на Киев погнали всех парней и мужчин погибать солдатами на войне; по киевскому же большаку прибыла и эта непонятная революция; по большаку послали сердешного Авксентия на эту путаную Центральную раду; по большаку нагнали в село австрияков отрывать хлеб от голодных бородянских ртов. Теперь по этому же большаку прискакали еще и каратели, и не какие–нибудь, а… свои ж, из своей же, так сказать, Центральной рады…

Будь он проклят, этот большак из города к людям в село!..

3

В революционную историю столицы Киева, да и всей Украины, этот вторник вошел знаменательной датой потому, что именно в этот день Совет рабочих депутатов города — впервые с момента его создания — принял на своем пленарном заседании резолюцию, предложенную большевиками:

«В грозный час, когда окрепшие контрреволюционные силы, сплотившись вокруг генерала Корнилова, намереваются уничтожить все завоевания революции и восстановить кровавую военную диктатуру, не останавливаясь ради этого даже перед открытием фронта, — Киевский совет рабочих депутатов призывает всех киевских пролетариев и революционный гарнизон объединиться вокруг Советов и по первому же их зову подняться во всеоружии на защиту завоеваний революции…»

Далее резолюция предлагала: арестовать вожаков контрреволюции; отстранить реакционеров от всех ответственных постов; всем представителям местной гражданской и военной власти выполнять лишь распоряжения особого комитета Совета; а также — немедленно вооружить всех рабочих и весь революционный гарнизон.

Председательствовал на заседании — тоже впервые со дня создания Совета — большевик Андрей Иванов.

Позавчера, тоже под председательством Иванова, такую же резолюцию принял Совет фабрично–заводских комитетов города. Вчера аналогичное решение одобрило Центральное бюро профессиональных союзов — по предложению фракции большевиков.

А сегодня утром поступили телеграммы и из других городов Украины: в Одессе организована Красная гвардия, в Харькове проведено общее вооружение рабочих, в Луганске создан ревком.

Театр оперы, в котором происходило пленарное заседание Киевского совета, возвышался, словно скала среди бурного штормового моря, окруженный многотысячной шумной толпой: все заводы, все профессиональные союзы, почти все общественные организации города выслали сюда свои делегации со знаменами и транспарантами. Лозунги на транспарантах были: «Долой Корнилова!», «Да здравствует социалистическая революция!», «Требуем переизбрать Советы и передать им власть в стране!» С разных уголков театральной площади и прилегающих улиц — Владимирской, Фундуклеевской и от Золотых ворот, где толпились те, которые уже не могли пробиться ближе, — доносилось пение: «Марсельеза», «Варшавянка», «Беснуйтесь тираны». Группы молодежи там и тут скандировали: «Власть — Советам», «На баррикады!»

Солнце тем временем уже склонилось за Брест–Литовское шоссе, к западу, и еще не стемнело, как с Шулявки, Демиевки, Печерска и Подола к центру города, — группами по двадцать–тридцать человек — начали один за другим сходиться отряды вооруженных винтовками рабочих. На левом рукаве у каждого была красная повязка с надписью, отпечатанной типографским способом: «Красная гвардия». Пикеты юнкеров на перекрестках и казачьи конные патрули растерянно пропускали их мимо, не зная, что предпринять. Во–первых, никакого предупреждения о продвижении подобных вооруженных групп они не имели; во–вторых, люди были с оружием в руках, а указания вступать в вооруженные стычки они также не получали. В–третьих, известно было, что местное население вооружается против попытки покушения на существующую революционную власть, а существующей революционной властью в этот момент было Временное правительство, и приказ от «Особого комитета» они получили: защищать Временное правительство и оказывать содействие всем его защитникам.

Группы красногвардейцев тем временем окружили редакции газет «Киевлинин» и «Обновление», помещения клубов «Двуглавый орел», «Южно–русский союз» и «Прогрессивные русские националисты» а также гостиницы «Континенталь», «Марсель», «Палас» и «Прага».

Из номеров гостиниц были выведены все офицеры — и те из них, у кого не было с фронта отпускных документов, тут же были разоружены и под конвоем отправлены на гауптвахту. В клубах были арестованы руководящие деятели монархических организаций — все двенадцать человек. Типография «Киевлянина» вообще была разгромлена, поскольку в ней во время обыска были обнаружены пачки, общим тиражом десять тысяч экземпляров, известного уже воззвания Корнилова.

Редактор «Киевлянина» В.В.Шульгин был поднят c постели в одном белье, и ордер на его арест тут же, в его кабинете, за его же собственным письменным столом, сел писать командир арсенальского красногвардейского отряда, слесарь Галушка. Красногвардеец Данила Брыль стоял на пороге с винтовкой у ноги.

Данила Брыль стоял на пороге, разинув рот. Это впервые пришлось Даниле попасть в квартиру буржуя — и он был потрясен: боже мой, сколько тут всего напихано! Два зеркальных шкафа стояли в спальне один против другого — смотришь и видишь себя сразу шестнадцать раз! Кресел — да все таких, в которые и не сядешь, ибо утонешь, — было сразу четыре, и каждое так и сверкает золотом!

А кровать, боже мой, кровать! Да на такой кровати могла бы расположиться вся семья Брылей, а их же, Брылей, двое старых, сам Данила да еще четверо малышей! Вот такую бы кровать Даниле с Тоськой! Вот бы где высыпаться после вечерней смены и перед утренней…

— Красногвардеец Брыль! — вывел Данилу из состояния оцепенения голос командира Галушки. — Помогите арестованному одеться: трогаться будем. Слышь, Данила, дай их сиятельству гидре штаны!

Редактор Шульгин, все еще не опомнившись от перепуга, стоял посредине спальни в одних подштанниках и в какой–то кацавейке с гусарскими шнурками на груди, хлопал глазами и бормотал: «Я протестую!.. Я буду жаловаться!.. Я пошлю телеграмму Александру Федоровичу Керенскому!»

В это время на пороге появился напарник Данилы Харитон Киенко. В одной руке он держал винтовку, в другой нес какую–то бумагу и был крайне возбужден.