Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

• Название: Поздняя повесть о ранней юности
• Автор: Юрий Нефедов
• Издательство: Лира ЛТД
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 966-7894-36-3

В биографических очерках рассказывается о трудном детстве, о войне и о службе в армии после нее. Главным в жизни автора было общение с людьми того исторического времени: солдатами и офицерами Красной Армии, мужественно сражавшимися на фронтах Великой Отечественной войны и беззаветно служившими великой Родине.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Далее он кратко рассказал о боевом пути дивизии, пересказав то, что мы уже узнали в дороге, и заключил:

— Сейчас вас разведут по полкам и с завтрашнего дня вы начнете напряженную боевую подготовку. Желаю вам успехов в учебе и в предстоящих боях. Только один вопрос: есть ли среди вас связисты, радисты или телефонисты?

Неожиданно для всех руку поднял Жора Стрижевский, третий номер нашего пулеметного расчета, и назвался радистом-коротковолновиком 1-го разряда. Генерал кивнул подполковнику, тот вывел Жору из строя и, приобняв, увел далеко в сторону. Оставшихся, разделив на три равные части, разобрали представители стрелковых полков и повели в свои расположения.

О том, как и кто нас встретил в 546-м стрелковом полку, зачислив во взвод полковой разведки, я рассказал ранее. А затем события развивались следующим образом.

Младший лейтенант Зайцев повел на кухню, где нас хорошо накормили, затем нам выдали оружие — 2 автомата ППШ, ящик патронов к ним, несколько пистолетов ТТ и револьверов, ящик гранат РГ-42, пообещав остальное выдать через 2–3 дня. Затем мы отправились в свое расположение, на хутор из двух домов примерно в 2-х километрах от штаба полка. В одном из домов квартировал начальник разведки, а в другом хозяин освободил нам одну большую комнату, вдоль двух стен мы настелили солому, укрыли ее плащ-палатками, и это стало нашим жильем. Сразу же расписали и выставили пост — 2-х человек с автоматами, ходивших вокруг хутора навстречу друг другу. Взводный предупредил, что до передовой 5 километров и мы находимся в полосе возможного действия поисковых групп противника. Когда подошла моя очередь заступать на пост и два часа ходить вокруг хутора в кромешной темноте со взведенным затвором автомата и пальцем на спусковом крючке, я пережил первый настоящий страх. За каждым кустиком мерещились немцы, пробирающиеся к хутору с целью захвата «языка», и так не хотелось таковым оказаться. Потом приспособился ходить так, чтобы не терять из виду своего напарника и считал секунды до его появления, когда он скрывался за домом.

На следующий день взводный повел всех в лес на занятия, а меня оставили охранять хутор, с задачей натопить хорошо печь и вскипятить чайники к 14-ти часам. И я остался один на один с автоматом и уймой патронов первый раз в жизни. Долго терпел, изнемогая, а потом не выдержал, зарядил два магазина, вышел во двор, нашел за сараем старую посуду и, спросив у хозяина разрешения, развесил ее на изгороди. Стрелял сначала одиночными выстрелами, а войдя в азарт, стал строчить очередями и тут же увидел бегущий от леса к хутору наш взвод со взводным во главе и с пистолетами в руках.

— Нравится тебе этот автомат? — спросил Зайцев. — Давай красноармейскую книжку и он твой.

Так в моей жизни появилась запись, сделанная собственноручно младшим лейтенантом Зайцевым — ППШ № 6725, а я впервые получил в руки мечту чуть ли не всей своей предыдущей жизни. «Наказан» я был через два дня, когда всему взводу выдали новенькие автоматы ППС-43.

С этого дня началась напряженная боевая подготовка. Вставали в шесть утра, быстро собирались, кушали и уходили в поле, лес или на линию ДОТов, недостроенных в 1941 году. Много стреляли, бросали гранаты, маскировались, а больше всего в ночное время ходили «за языком».

Основным тренером был, конечно же, взводный командир Гордей Зайцев, сибиряк, спокойный, малоразговорчивый, но очень опытный и смелый разведчик. До нашего с ним знакомства он два года пробыл в полковой разведке, один раз легко ранен и пережил два полных состава взвода. Был помкомвзвода старшим сержантом и в день его откомандирования на курсы «Выстрел» взвод ушел в поиск в полном составе и не вернулся. Это было в Прибалтике. Рассказывая об этом, он становился грустным и говорил, что надо лучше учиться сейчас, чтобы вернуться домой всем живыми. И без устали учил стрелять, маскироваться, незаметно приближаться к цели, сверяться с картой, запоминать и представлять по ней местность или наоборот — суметь нанести на карту увиденное, использовать гранату на поражение или испуг и еще многим другим премудростям. От него мы узнали, как разминировать противопехотную мину, как уберечься от уже сработавшей прыгающей, как мгновенно поставить мину-ловушку из гранат…

Его родители были сельскими учителями и он часто писал им, обучив и нас писать письма впрок, а когда появлялся почтальон отдавать ему, проставив только дату, тем более, что письма жестко проверялись цензурой и можно было писать очень скупо: «учимся бить врага», «бьем врага» и «обо мне не беспокойтесь».

Своего котелка у него не было и он каждый раз присаживался к кому-нибудь из солдат, как я понял значительно позже, чтобы чувствовать состояние своих бойцов, держа таким образом руку на пульсе взвода. Никто никогда не слыхал его крика или резкой громкой команды.

Полной противоположностью был его заместитель, старший сержант Владимир Терехин. Его мы подобрали в свой вагон на какой-то станции в Белоруссии. По рассказу и документам, которые он показал, его демобилизовали по ранению из госпиталя в Москве, который находился под патронажем Элеоноры Рузвельт. Маленький осколок вошел ему в лоб и вышел через затылок, пройдя между полушариями мозга, повредив их незначительно. В документах, которые ему выдали, все это было описано на русском и английском с указанием траектории. С нами вместе он и пришел во взвод разведки, где сразу же был назначен помощником командира взвода, как имеющий боевой опыт в качестве артиллерийского разведчика.

Будучи глуховатым по ранению, он всегда говорил громко, срываясь на крик, а когда стали выдавать наркомовские 100 грамм, он после них становился невменяемым, у него забирали оружие и он плелся сзади дня два, пока не приходил в норму. У меня с ним произошел небольшой конфликт, и после этого наши отношения испортились навсегда: он стал постоянно угрожать оружием, и нас часто просто разводили в разные стороны.

Однажды рано утром мы возвращались в расположение после ночных занятий по узкой, длинной и прямой, как стрела, гатке, проложенной через замерзшее болото. Я шел предпоследний, за моей спиной был Терехин. Откуда ни возьмись, выскочил заяц и помчался параллельно гати в противоположную сторону, метрах в 40 от нас. Весь взвод развернулся и стал поливать его из автоматов, а я достал гранату, вырвал кольцо, отсчитал две секунды и метнул ее ему навстречу. В эти две секунды, что прошли после хлопка взрывателя, Терехин упал под гать и закрыл голову автоматом, опасаясь взрыва гранаты в моих руках. Когда после взрыва взвод повернулся и громко захохотал, я увидел лежащего под гаткой, сжавшегося от страха, с автоматом на голове, Терехина. Тут же при всех Терехин пообещал меня убить, если этого не сделают немцы. В дальнейшем у меня бывали с ним неприятные инциденты, но все обходилось, ибо его просто перестали воспринимать как командира и совсем по другой причине.

Во взводе появился Александр Половинкин, разжалованный в рядовые старший лейтенант фронтовой разведки, бывший морской офицер, владеющий немецким языком, москвич и, как он подчеркивал, из Марьиной Рощи. Всего в дивизию прислали шестерых разжалованных: по одному в разведку каждого полка и троих в разведроту дивизии. Был он красивым блондином, выше среднего роста, с фигурой атлета, с кошачьей бесшумной и энергичной походкой, умел с большим изяществом носить солдатскую форму, с обязательным револьвером за голенищем. Сейчас мне кажется, что образ легендарного Таманцева из повести «В августе 44-го» В. Богомолов списал с Половинкина.

По его скупым рассказам мы знали, что во фронтовой разведке они забрасывались в глубокий тыл немцев к партизанам и организовывали там разведслужбу и связь. А если группа была человек 20–25, то организовывали диверсионные отряды и уходили в наши тылы, громя по дороге штабы крупных соединений немцев, строго согласовав сроки своих действий с центром.

С первого дня своего появления он буквально поразил нас стрельбой из револьвера, когда, падая на грудь, спину или на бок, успевал сделать два прицельных выстрела в мишень, почти вогнав пулю в пулю.

От автомата ППС он наотрез отказался, променяв его на ППШ, с которым долго возился, разбирал, стучал молотком, пилил напильником, а затем одиночными выстрелами с 50 метров попадал в донышко консервной банки. При этом он приговаривал с хорошей долей юмора:

— Ребята, это не фокусы или цирковые номера. Вы должны помнить всегда, что для уничтожения живой силы противника у нас есть артиллерия, авиация, танки и «Катюши», а нам нужен противник живой и разговорчивый, желающий сдаться в плен. Но не все этого хотят, к сожалению, и поэтому их надо брать силой. Так как они все вооружены, необходимо оружие из рук выбить, вогнав пулю в правое плечо, не повредив грудную клетку.

Когда начались боевые действия и взводу ставили определенную задачу, происходило это так: командира вызывали к начальнику штаба и давали приказ, а он, возвратившись оттуда, тихонько советовался с Половинкиным и только после этого начинал действовать. Вначале это происходило без нашего участия и как бы скрывалось от подчиненных, а затем вошло в норму в открытую спрашивать и советоваться с Александром, который по сути и был неформальным командиром.