Ингрид Бергман - Моя жизнь

• Название: Моя жизнь
• Автор: Ингрид Бергман
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 0-440-14085-4, 5-05-002299-1

Книга написана одной из ведущих актрис мирового кино Ингрид Бергман (1916—1982) совместно с писателем А. Бёрджессом, известной советскому зрителю по фильмам «Газовый свет», «Осенняя соната» и др.

Ингрид Бергман рассказывает историю своей яркой и трудной жизни, где поиски, взлеты, неудачи художника неразрывно переплелись с перипетиями личной жизни любящей и страдающей женщины.

Работа с выдающимися кинорежиссерами XX века Дж. Кьюкором, Р. Росселлини, И. Бергманом, встречи с Э. Хемингуэем, Б. Шоу, Ю. О’Нилом, роль творческого и человеческого взаимообогащения, конфликты позиций и характеров — обо всем этом актриса поведала искренне и взволнованно.

Книга иллюстрирована.

Рекомендуется широкому кругу любителей киноискусства.

---

Прошло два года с тех пор, как мы виделись в последний раз. Поначалу мы обе немного стеснялись. Но и Пиа, и я были очень счастливы. Однако радость наша длилась недолго.

Спустя год, в Калифорнии, Дэвид Лин показывал в своих письменных свидетельских показаниях:

«Миссис Росселлини, доктор Линдстром, Пиа Линдстром, миссис Лин и я ужинали в нашем доме. Мы приготовили для миссис Росселлини и ее дочери комнату, где они могли бы переночевать. Доктор Линдстром спросил, есть ли комната для него, так как он не собирается оставлять дочь одну с миссис Росселлини. Я сказал доктору Линдстрому, что у нас нет больше свободной спальни. Я попросил его не волноваться и разрешить Пиа остаться на ночь в нашем доме. Доктор Линдстром ответил, что больше всего его беспокоит вопрос, сможет ли он вновь попасть в дом, если выйдет из него. Он объяснил, что ситуация может осложниться проволочками в английском суде, где его могут временно, пока идет судебное разбирательство, лишить опеки над Пиа. Чтобы рассеять его страхи, я спросил, не согласится ли он переночевать в другом месте, если я дам ему ключи от входной двери. Доктор Линдстром взял ключи и после этого согласился оставить Пиа с матерью.

Спустя некоторое время мы стали ложиться спать — точное время я назвать не берусь. Доктора Линдстрома, который вернулся в дом, повар нашел в семь часов утра в холле, откуда можно было следить за лестницей и входной дверью. Где-то в половине восьмого я спустился и увидел доктора Линдстрома. Предложил ему пройти в гостиную, куда подадут завтрак. Но доктор Линдстром ответил, что хотел бы остаться в холле».

Петер не испытывал жалости к Ингрид и ее друзьям. Он понимал, насколько реален был риск, что Пиа тайно везут в Италию. Более того, ему вот-вот должны были предложить место профессора-нейрохирурга, но декан уже выступил против его кандидатуры из-за скандала, связанного с его именем.

Энн Тодд письменно подтверждала:

«По просьбе миссис Росселлини 24 июля 1951 года я ходатайствовала перед доктором Петером Линдстромом о разрешении Пиа Линдстром пойти вместе с матерью посмотреть фильм «Алиса в Стране чудес».

После моих долгих уговоров доктор Линдстром наконец дал свое согласие, но при условии, что не будет никаких «штучек», что Пиа вернут ему сразу же после сеанса и, самое главное, что Пиа и миссис Росселдани должны пойти в кинотеатр в сопровождении моей дочери, моего секретари, меня самой и подруги Пиа, которая только что приехала в Лондон.

На следующий день после ленча мы посмотрели фильм и вернулись в наш дом. Буквально через несколько минут прибыл доктор Линдстром, чтобы забрать Пиа. Он предупредил, что его ждет такси».

Я спросила его, могу ли остаться с Пиа вдвоем.

— Хорошо, — согласился он. — Мы сейчас поедем к Сиднею Бернстайну, и там ты сможешь побыть с ней наедине.

Мы поехали в Кент, там уже находились Сидней, его жена и несколько наших друзей, которые, очевидно, догадывались о происходящем и были так добры к нам, что вскоре оставили нас. В одной из комнат находился телевизор, мы повели туда Пиа, чтобы она могла посмотреть передачу.

— Ты можешь тоже пойти туда и побыть вместе с ней, — сказал Петер. — А я пока останусь здесь.

— Но это покажется ей странным, — сказала я.

Мне хотелось, чтобы все выглядело как можно более естественно, чтобы ничто не пугало ее. И вот мы обе смотрим телевизор, а Петер сидит в другой комнате. В конце концов я не выдержала, вошла к нему и сказала:

— Глупо, что ты сидишь здесь.

Через пару минут он вошел к нам, стал позади меня и произнес:

— Я хочу взять Пиа. Мы сейчас уезжаем. Я так решил. Попрощайся с нею.

— Но мне обещали, что я пробуду с ней неделю. Одна неделя после двух лет — это не так уж много.

— Я передумал.

— Но ты не можешь так поступить. Давай выйдем в коридор и поговорим, чтобы не слышала Пиа.

Правда, она так увлеклась передачей, что, думаю, не расслышала, как мы вышли в коридор. Помню, как я говорила:

— Я всего два дня была с ней в городе, лишь один день здесь, а ты ее забираешь. Прошу тебя, не делай этого.

— Я уже сказал, что передумал. Я хочу поехать в Швецию, я тебе с самого начала предлагал приехать в Швецию.

— Но как я могу туда поехать? Как встречусь с твоим отцом? Это же трагедия для него. Я не вынесу этого.

Я заплакала, хотя никак не хотела этого делать, чтобы не расстраивать Пиа. Затем Петер снова стал говорить, что я разрушила его жизнь, что ему предлагали место профессора, но ничего не вышло из-за нашего скандала, что он так много сделал для меня и вот чем я ему отплатила. А я только повторяла каждую минуту:

— Пожалуйста, перестань. Пожалуйста, давай не будем огорчать Пиа.

Итак, мы вернулись в Лондон, Пиа и Петер остановились в отеле в Мейфере, а я — на Хаф-Мун-стрит, расположенной неподалеку. Петер не помнит так, как я, каждую деталь моих визитов. Все было нельзя. Помню, как я в последний раз виделась с Пиа. Она пыталась быть веселой, жизнерадостной, как будто ничего не случилось, пыталась скрыть свои истинные чувства. А я старалась, как могла, не показать свои. Я поцеловала ее и сказала:

— Скоро мы опять увидимся.

Я была уверена, что так оно и будет. Но прошло шесть долгих лет, пока мы встретились.

Во всем этом не было никакой необходимости. До сих пор я говорю всем, кто собирается разводиться: «Ради бога, оставайтесь друзьями. Вы можете расстаться, но не заставляйте страдать детей из-за ваших разногласий».

Все эти годы я писала Пиа письмо за письмом, не зная, получает она их или нет. На всякий случай я хранила копии, чтобы в один прекрасный день она смогла их прочесть и понять меня. Я писала о своей жизни, о Робертино и близнецах.

Вести от нее приходили неожиданно и редко. В декабре она написала о рождественских праздниках в школе, о новом платье, о том, что она читает отцу «Рождественскую песнь» и что Уолтер Уонгер застрелил человека, думая, что это любовник его жены.

Иногда ее письма обвиняли. И я понимала ее.

В феврале 1952 года она поблагодарила меня за свитер, который я ей послала, но укоряла за то, что я передала неверные сведения журналу «Лук» и послала туда даже личное письмо. Статья звучит так, писала она, что виноватым выглядит отец, хотя оставила-то их я. «Подумай, что будут говорить в школе», — добавляла она. Но в День матери Пиа, очевидно, поднялась над тем, что говорят в школе. В открытке, присланной мне, она писала, что ее птичка снесла четыре яйца, а котята выросли и стали совсем взрослыми.

Холодной осенью 1951 года при поддержке студии «Понти Де Лаурентис продакшн» Роберто начал снимать фильм «Европа-51», в некоторых странах известный под названием «Величайшая любовь». Это была повесть об Айрин, которую играла Ингрид, и Джордже, которого играл Александр Нокс, — двух американцах, живущих в Риме. Их сын кончает с собой, потому что не видит от матери ни любви, ни понимания. «Нью-Йорк гералд трибюн» назвала этот фильм безумной попыткой. А Босли Краутер в «Нью-Йорк таймс» отмечал, что, «став старше, Ингрид стала еще прекраснее, ее волнующая красота стала более одухотворенной». Но в ее актерской карьере фильм не сыграл никакой роли.

Ингрид знала, что она снова беременна.

Мы страшно торопились закончить фильм до того, как это станет заметно. И потом, я становилась просто громадиной. Пиа было тринадцать, Робертино — два, имея двух детей, я не могла понять, почему на этот раз я стала похожа на слона. Я пошла к врачам, они отправили меня на рентген, поскольку не могли прослушать два сердца. Они думали, что у ребенка неправильное положение.

Я сидела в ожидании доктора. Он вышел с улыбкой во весь рот, и я сразу поняла, что все хорошо. «Сколько?» — спросила я. «Только два», — ответил он и добавил, что видел четыре руки, четыре ноги, но они так переплелись, что он смог услышать только одно сердце.

Я не могла дождаться, когда окажусь дома, поэтому позвонила сразу же из больницы и сообщила новость Роберто. Он мгновенно обзвонил весь Рим. Он был горд и счастлив; сразу двое. Но первой моей реакцией было смятение; как я смогу заботиться одновременно о двух младенцах?

Я стала такой огромной, что совсем не могла спать, не могла влезть ни в одно платье. В конце концов я не смогла и есть, поэтому последний месяц пришлось провести в клинике. Мне делали внутривенные уколы с питательным раствором, я гуляла по крыше, завернувшись в большой халат. Журналисты наблюдали за мной снизу, и я время от времени махала им рукой. «Когда?» — кричали они, на что я отвечала: «Надеюсь, скоро, потому что мне это надоело».

Однако сроки подошли, а деток все не было, врачи начали волноваться. Мне предложили применить стимулирующие средства. Я позвонила Роберто — он находился на натурных съемках — и спросила:

— Как можно такое разрешать? Мы назначаем дату их рождения. Так не делается. Все звезды, астрологические знаки, луна, созвездия — все будет перепутано. Так или иначе, их появление на свет связано со всем этим, не так ли? Их гороскопы будут неверны, если я сама решу, в какой день им появиться. Я хочу подождать.