Ингрид Бергман - Моя жизнь

• Название: Моя жизнь
• Автор: Ингрид Бергман
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 0-440-14085-4, 5-05-002299-1

Книга написана одной из ведущих актрис мирового кино Ингрид Бергман (1916—1982) совместно с писателем А. Бёрджессом, известной советскому зрителю по фильмам «Газовый свет», «Осенняя соната» и др.

Ингрид Бергман рассказывает историю своей яркой и трудной жизни, где поиски, взлеты, неудачи художника неразрывно переплелись с перипетиями личной жизни любящей и страдающей женщины.

Работа с выдающимися кинорежиссерами XX века Дж. Кьюкором, Р. Росселлини, И. Бергманом, встречи с Э. Хемингуэем, Б. Шоу, Ю. О’Нилом, роль творческого и человеческого взаимообогащения, конфликты позиций и характеров — обо всем этом актриса поведала искренне и взволнованно.

Книга иллюстрирована.

Рекомендуется широкому кругу любителей киноискусства.

---

Мы были в восторге. Это был величайший день в нашей жизни. Нас признали.

В аэропорт мы пошли провожать ее всей группой. Мы сразу же увидели доктора Петера Линдстрома. Он встречал нас у дверей «Хэмпшир-Хаус» и был весьма недоволен нашим присутствием. А теперь, когда он увидел нас в аэропорту, его недовольство возросло еще больше. «Почему вы не дома? Что вы здесь делаете?» Помню, я никак не мог понять его отношения к нам. Мне было очень обидно; неужели он не понимал, что она была нашей жизнью?

Все те шесть месяцев, что шла пьеса, Ингрид по воскресным вечерам выступала в радиошоу для «Гилд Тиэтр». Билеты были бесплатными. Мы познакомились с диктором, оказавшимся очень симпатичным парнем, и получали билеты на все дневные и вечерние спектакли. Позже, вернувшись из Калифорнии, она тоже работала на радио. Перед тем как уехать в Италию, Ингрид по пятницам играла в «Даме с камелиями». Мы были на этом спектакле. В конце вечера ей преподнесли небольшую коробочку с тремя камелиями. Мы знали, что она поедет в «Хэмпшир-Хаус». Поэтому мы с Эдайр помчались туда. С одиннадцати до половины третьего мы ждали ее в вестибюле отеля, где нам удалось спрятаться от ветра. Наконец в половине третьего ночи подошла машина, и оттуда вышла Ингрид, держа в руках коробку с камелиями. Увидев нас, она пришла в ярость: «Что вы здесь делаете в такое время? На таком холоде! Вам нужно быть дома! Почему вы не дома?» Но потом взглянула на нас и рассмеялась: «Я очень сердита на вас, но все-таки я вам сейчас кое-что дам». Она открыла коробку и протянула одну камелию мне, а другую — Эдайр. Все эти годы я хранил ее, как сокровище, вместе с фотографиями, вырезками, программками, пока она не почернела и не рассыпалась.

Каждый раз, когда Ингрид приезжала в Нью-Йорк, мы ходили за ней следом. Но теперь мы стали умнее. Она, например, не догадалась, что мы сопровождали ее до кинотеатра, где она смотрела «Пайзу». Кинотеатр был почти пуст, это был дневной сеанс, мы сидели прямо за ней, тихо, как мышки. Она понятия не имела, что мы были там.

А потом она уехала в Рим. Тут-то все и началось. Понимаете, когда живешь в вымышленном мире, то знаешь, что многое не так: есть плохие люди, есть хорошие, но сам ты не имеешь к ним никакого отношения, потому что ты не хочешь, чтобы тебя это как-то касалось. И вдруг, внезапно, этот грандиозный скандал! Мне уже исполнилось шестнадцать лет, и я помню, как мне хотелось крикнуть: «Да остановитесь же, оставьте ее в покое!» Я был совершенно убит. Наверное, именно тогда я осознал подлость, на которую способны люди. Она играла Жанну д’Арк, и она была ею. Как же можно было сломить ее? Я страдал за мисс Бергман. Все эти годы я поддерживал связь с группой «Элвин». Мы звонили друг другу и вместе сочувствовали Ингрид.

Если я узнавал из газет, что кто-то из журналистов собирается за океан, я старался разыскать его и, позвонив, просил: «Если вы окажетесь в Риме, попробуйте разыскать мисс Бергман. Скажите ей только одно: «Группа «Элвин» скучает, любит вас по-прежнему». Или просто скажите: «Нью-Йорк, группа «Элвин»». Не знаю, получала ли она эти приветы.

Я писал ей в Рим, в отель «Эксцельсиор», но, наверное, эти письма до нее не дошли. Я даже написал Пиа в Калифорнию: «Я знаю, что это Ваша мать, но она еще и мой друг. Даже если она не встречала меня никогда, все равно она мой друг». Я не мог поверить, что все это произошло с Ингрид. Эти заголовки в газетах. Ужасно. Помню, как однажды «Нью-Йорк пост» четырежды за день выпускала газету, меняя заголовки, и в каждом из них была какая-нибудь грязь об Ингрид.

Я взрослел. Группа «Элвин» начала распадаться, и я принял решение. Меня могли взять в армию, а оттуда послать в Европу или в Корею. Мне нужна была Европа. Я пришел на призывной пункт и сказал: «Я хочу завербоваться на четыре года, если вы пошлете меня служить в Европу». Я надеялся, что в Европе у меня будет возможность увидеть ее. Я найду ее там. Но меня послали в Корею. Я пробыл там около тринадцати месяцев, работая инженером. Как раз в тот период у Ингрид появились близнецы. Я пришел в неописуемый восторг, когда узнал об этом. Помню, как я взобрался на холм и, стоя на самом верху, под корейским небом, громко кричал: «Поздравляю, Ингрид! Передай мою любовь близнецам! И пусть у тебя еще будут дети, много детей!»

А потом наступил день, когда я вернулся в Соединенные Штаты. Она тоже возвратилась. Я сразу же помчался разыскивать группу «Элвин». Нашел Эдайр, еще несколько ребят. Мне удалось собрать человек десять, и я предложил им поехать в аэропорт. Я купил большие белые листы и просидел над ними подряд две ночи, надписывая всякие приветствия, которые сказали бы Ингрид, как мы соскучились по ней. А поскольку теперь она была итальянкой, нам нужно было изобразить что-то и по-итальянски. Поэтому я приписал: «Viva la Regina!»[17]

Самолет должен был прибыть в семь часов утра, поэтому накануне вечером мы сели в метро и в половине двенадцатого ночи были уже в аэропорту. Мы прождали всю ночь. Самолет запаздывал на два с половиной часа, и все это время мы были в панике. Она не приедет! Она осталась в Европе! Среди нас царило ужасное смятение. Никогда в жизни мы не видели столько репортеров. Мы стояли на краю поля, за проволочной оградой, и наконец увидели разворачивающийся самолет. Мы молились, чтобы она увидела нас. Потом стали кричать, чтобы она по крайней мере нас услышала. Помню, я так надорвал себе горло, что после этого не мог два дня говорить. Но тут как раз репортеры поняли, кто мы такие, и нас сфотографировали вместе с Ингрид, — это было великое утро! Но я все еще не был с ней знаком по-настоящему. Понадобилось семь лет, чтобы появилась возможность побеседовать с Ингрид и в конце концов стать ее другом».

На пресс-конференции в аэропорту я отвечала на вопросы прямо под открытым небом. Меня спросили, вернулась ли я в Соединенные Штаты окончательно. «Я — европейка, — отвечала я. — Мой муж тоже европеец. У меня в сумке итальянский паспорт. И мои дети европейцы. Как же я могу лишить их родной почвы?» Потом репортеры настойчиво стали требовать уточнения слухов, касающихся меня и Роберто: «Вы счастливы с Росселлини?» Я ответила: «Как только я слышу такой вопрос, то тут же отвечаю: мы живем раздельно». Выждав секунду, чтобы дать им возможность прийти в себя, я объяснила: «Он снимает фильм в Индии, а я работаю в Париже». Затем они перешли к Пиа: собираюсь ли я встретиться с нею? Но я уже и тогда знала, что это весьма маловероятно. Я уклонилась от прямого ответа. «Даже не знаю, — сказала я.

— Возможно, что и нет, так как эта поездка очень кратковременна. Я должна вернуться в Париж в понедельник к вечернему спектаклю. Мне хотелось бы встретиться с Пиа наедине, в тишине и покое. А увидеться с ней на несколько коротких минут после стольких лет разлуки — это пытка». Все это было верно, но, думаю, я тогда допустила одну из самых величайших ошибок в своей жизни.

Меня очень растрогал чудесный прием в аэропорту. Я ожидала коварных вопросов, возможно, даже злых насмешек толпы, а вместо этого встретила своих великолепных сторонников — группу «Элвин».

Из аэропорта я приехала в нью-йоркскую квартиру Айрин Селзник. Там впервые за все эти годы я прочитала американскую газету. И узнала из нее, что в автомобильной катастрофе погиб сын Сигне Хассо. «Боже мой! — подумала я. — Этого быть не может». Мы с Сигне учились вместе в Драматической школе. В Швеции она главным образом играла в театре. А в Голливуд приехала, заключив контракт с одной из больших студий.

В Голливуде мы часто общались. Она устраивала небольшие вечеринки, приходила к нам. С ней очень подружился Петер. Мы всегда были близки, всегда поддерживали связь друг с другом. Затем она переехала в Нью-Йорк и стала жить в Гарлеме, чтобы лучше узнать жизнь негров. Она была прекраснейшим, великодушнейшим человеком.

И всегда у нее были огромные трудности из-за здоровья сына. Она обращалась ко многим докторам, во многие клиники, она тратила на него массу денег, проявляя всю свою любовь, чтобы только помочь ему. Теперь она играла в Нью-Йорке. Я знала, что сын вылечился, стал очень красив, ему исполнился двадцать один год и он успел даже заключить свой первый контракт с киностудией. А теперь эта новость: он ехал в машине со своим лучшим другом, оба попали в катастрофу. Он погиб. Как может быть жизнь так жестока?

Я тут же сказала Айрин:

— Мне надо связаться с Сигне. Ты не знаешь, где ее можно найти?

— Она в городе, играет в спектакле. У меня нет номера ее телефона, но если ты позвонишь Вивеке Линдфорс, то узнаешь, как ее разыскать.

Вивека тоже была шведской актрисой, но ее я едва знала. Я позвонила, она сказала:

— Сигне здесь, передаю ей трубку.

Сигне подошла к телефону и без промедления затараторила:

— Ингрид, как хорошо, что я тебя слышу. Как хорошо, что ты приехала сюда получать премию нью-йоркской критики. Я так рада за тебя. Как замечательно, что ты вернулась в Америку. Сегодня вечером большой прием у Сарди. Я приглашена, но пока не знаю, пойду или нет. — И снова: — Как приятно слышать тебя...