Эрика Джонг - Страх полета

• Название: Страх полета
• Автор: Эрика Джонг
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-85585-140-0

Российский читатель впервые получает возможность познакомиться с двумя самыми известными романами американской писательницы Эрики Джонг. Книги Джонг огромными тиражами расходились на ее родине, переводились на языки многих стран. И по сей день книги Джонг, пришедшие на гребне сексуальной революции, вызывают неоднозначную оценку.

Героиня ее романов — женщина ищущая, независимая, раскованная, а подчас и вызывающая. Она так же свободна в самовыражении, как и автор — Эрика Джонг, для которой в литературе не существует запретных тем.

---

Доктор Хоппе улыбнулся. Интересно, понял ли он слово «аллитерация»? Я припомнила, как я часто спрашивала его, понятен ли ему мой английский. По-моему, два с половиной года назад он не понимал ни черта.

— Как раз вы — пуританка, — сказал он, — и притом в наихудшем варианте. Вы поступаете, как вам заблагорассудится, но при этом ощущаете себя настолько виноватой, что не получаете удовольствия от жизни. В чем, собственно, загвоздка?

Во время лондонской эмиграции Хоппе нахватался всяких англицизмов. Я вспомнила, что ему очень нравилось это словечко «собственно».

— Мне бы тоже хотелось это знать, — сказала я.

— Самое ужасное в этом — то, что вы всегда упрямо пытаетесь привести свою жизнь в соответствие с нормой. Но даже если вы регулярно будете подвергаться психоанализу, ваша жизнь не станет от этого проще. На что вы рассчитываете? Может, этот мужчина — частица необходимого вашей жизни хаоса? Но почему вы должны отказаться от всего, не дав себе труда и времени обдумать свое решение?! Почему бы не подождать и не посмотреть, как будут дальше развиваться события?

— Будь я осторожнее, я бы подождала, но, боюсь, осторожности мне не хватает.

— Если не считать писания писем, — поддразнил он. — Вот в этом вы были чересчур осторожны.

— И это прошло, — сказала я.

Тут все начали выходить из зала заседаний, мы встали, пожали друг другу руки и попрощались. Мне оставалось решать свои проблемы самой. На этот раз не спасет меня никакой Добрый Папочка.

Мы с Беннетом провели долгую ночь во взаимных обвинениях, в колебаниях, затеять ли бракоразводный процесс или обоим покончить жизнь самоубийством. Мы клялись друг другу то во взаимной любви, то во взаимной ненависти, то в невозможности прожить друг без друга. Мы занимались любовью, стонали, плакали, опять занимались любовью. Нет смысла подробно все это описывать. В какой-то момент я подумала, что брак — это идиотский фарс с нервотрепкой в духе Оскара Уайльда или хитро продуманный способ изменять друг другу в стиле Айрис Мэрдок, но, честно говоря, наша ссора сильно напоминала сартровское «Взаперти», или — и того хуже — «Пока земля вертится»[46].

Утром мы поплелись на конгресс и послушали итоговые замечания по теме агрессии, сделанные Анной Фрейд и другими светилами психоанализа (среди которых был и Адриан, прочитавший доклад, написанный мною несколькими днями раньше).

После окончания заседания, пока Беннет разговаривал с каким-то своим нью-йоркским приятелем, мы с Адрианом затерялись в толпе.

— Поедем вместе, — предложил он. — Мы грандиозно с тобой повеселимся — это будет наша одиссея.

— Соблазнительно, но я не могу.

— Почему?

— Давай не будем об этом — прошу тебя.

— Солнышко, если надумаешь — встретимся после завтрака. А сейчас у меня тут еще одна встреча, потом я вернусь в пансионат паковать вещи. Я заеду за тобой после завтрака, часа в два. Настройся, голубушка. Решайся. Беннета я, конечно, тоже приглашаю. — Он состроил мне рожу и послал воздушный поцелуй. — Пока, солнышко, — и быстро ушел.

Я опять подумала, что, может быть, никогда его больше не увижу, и у меня подогнулись колени.

Теперь все зависело только от меня. Он будет ждать. В моем распоряжении три с половиной часа, чтобы решить свою судьбу. И судьбу Адриана. И судьбу Беннета.

Хотела бы я сказать, что делала все это очаровательно и ненавязчиво, или, скажем, стервозно. Оголтелая стервозность тоже может быть стильной! Но это был чистый порыв. Я не способна была даже на стервозность. Я распустила сопли. Я расклеилась. Я начала колебаться. Я начала анализировать. Я была самой себе противна.

Весь завтрак в Фольксгартене с Беннетом меня трясло. Меня трясло от того, что я боролась сама с собой. Я перебарывала себя в офисе «Америкэн Экспресс» в два часа пополудни, где мы все никак не могли решить, взять ли два билета в Нью-Йорк или два билета до Лондона, или один билет, или вовсе не брать билетов.

Все это было печально. Потом я вспомнила улыбку Адриана и то, что я, наверное, никогда его больше не увижу, и те солнечные полдни, которые мы провели вместе за купанием, и все наши шутки, и пьяные прогулки по Вене в полусне. Тут я выскочила из конторы «Америкэн Экспресс», бросив там Беннета, и, как сумасшедшая, понеслась по улицам. Я два раза чуть не свернула себе лодыжку из-за босоножек на высоком каблуке. Я громко всхлипывала, лицо мое исказилось, косметика потекла. Я знала одно: я хочу увидеть его еще раз. Я вспоминала, как он поддразнивал меня за то, что я все старалась скрыть. Я думала о том, как он однажды сказал что-то о мужестве, о проникновении вовнутрь себя и исследовании того, что находится там, в глубине. Я думала обо всех заповедях пай-девочки, по которым я жила раньше, — примерной студентки, любящей дочери, верной и виноватой жены, изменявшей мужу разве что в мыслях. И я решила, что на этот раз буду смелее и поступлю так, как велят чувства, не задумываясь о последствиях. Я думала о словах доктора Хоппе: «Вы не делопроизводитель, вы — поэт. Почему вы ждете от жизни простоты?» Я думала о Д.Х. Лоуренсе, сбежавшем с женой своего учителя, о Ромео и Джульетте, погибших от любви, об Ашенбахе, несущем Тадзио через чумную Венецию, обо всех реальных и выдуманных людях, которые развели и сожгли все мосты и бросились в объятия первозданной бездны. Я была одной из них! Не затравленной домохозяйкой я была. Я взлетела.

Больше всего я боялась, что Адриан уехал один. Я прибавила шагу, плутая по улочкам Вены, кружа и перебегая дорогу перед транспортом. Голова моя была как в тумане, как только я попала в Вену, так что едва ли я знала, как добраться из одного места в другое. И это несмотря на то, что все эти улицы я сотни раз исходила вдоль и поперек. В панике я не разбирала названий, ориентируясь только по знакомым силуэтам зданий. Все эти дурацкие дворцы в стиле рококо были как близнецы! Наконец мой взгляд уперся в конную статую, показавшуюся мне знакомой. Потом я увидела двор и переход через дорогу (я совсем запыхалась), а потом еще двор и переход (я вся взмокла), пока наконец не попала в нужный мне двор с автостоянкой и не увидела Адриана, томно облокотившегося на свой «триумф» и листающего журнал.

— А вот и я, — сказала я, задыхаясь. — Я боялась, что ты уедешь без меня.

— Что ты, способен ли я на такое, солнышко?

(Еще как способен!)

— Нам будет хорошо с тобой, — сказал он.

Мы не мешкая отправились в отель. Поднявшись наверх, я принялась запихивать одежду в сумки (сначала платье, потом еще сырые купальники, потом шорты, ночные рубашки, дождевик, платье джерси в дорогу — все это, предварительно отглаженное, было смято и брошено в кучу.) Потом я села написать записку Беннету. Что написать? Пот тек по лицу, смешиваясь со слезами. Письмо получилось длинным, похожим скорее на любовное послание, чем просто на записку. Я написала, что люблю его (так оно и было). Я написала, что сама не знаю, почему уезжаю (так оно и было), но я должна это сделать, и это делает меня несчастной (так оно и было). Я надеялась, что он простит меня. Я надеялась, что мы сможем пересмотреть нашу жизнь и начать все сначала. Я оставила ему адрес лондонского отеля, где мы с самого начала собирались остановиться. Я не знала, куда я еду, но, вероятнее всего, я окажусь в Лондоне. Я оставила ему дюжину телефонных номеров людей, с которыми я намеревалась увидеться в Лондоне. Я любила его. Я надеялась, что он простит меня. (Письмо уже перевалило за две страницы.) Наверное, я писала бы и писала еще, чтобы оттянуть время разлуки. Я написала, что я не знала точно, что уеду (так оно и было). Я написала, что я чувствую себя ужасно. И когда я в десятый раз выводила «я тебя люблю», вошел Беннет.

— Я уезжаю, — сказала я и заревела. — Я вот писала тебе письмо, но теперь это уже не нужно. — Я начала рвать письмо.

— Не смей, — закричал он, отнимая у меня письмо. — Это все, что мне осталось от тебя.

Тут я заревела еще громче, икая и всхлипывая.

— Пожалуйста, прошу тебя, прости меня, — умоляла я. (Палач тоже всегда просит прощения у осужденного на казнь прежде, чем снести ему голову.)

— Тебе нет нужды просить прощения, — отрезал он.

Он начал швырять свои вещи в чемодан, подаренный ему на свадьбу человеком, который нас и познакомил. Долгого и счастливого брака вам. Множества путешествий по дороге жизни.

Неужели я всю эту сцену подстроила, чтобы насладиться ее надрывом? Я никогда не любила его так, как в ту минуту. Я никогда прежде так сильно не хотела остаться с ним. Происходило ли это из-за того, что я должна была уйти? Почему он не сказал: «Останься, останься, я люблю тебя»? Он этого не сказал.

— Я больше не могу оставаться с тобой в одной комнате, — сказал он, запихивая в чемодан буклеты и прочий хлам. У стойки портье мы задержались, чтобы заплатить по счету. Адриан ждал меня снаружи. Вот бы он ушел! Но он ждал. Беннет поинтересовался, есть ли у меня дорожные чеки и карточка «Америкэн Экспресс». В порядке ли я? Он пытался сказать: «Останься, я люблю тебя». Он и говорил это, на свой манер, но я была так околдована, что мне послышалось в этих словах только одно: «Уезжай!»