Ирина Ратушинская - Наследники минного поля

• Название: Наследники минного поля
• Автор: Ирина Ратушинская
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-004350-3

Это — продолжение самого горького и отчаянного российского романа последних лет — "Одесситов" Ирины Ратушинской…Выросло первое поколение "Одесситов". Дочери уничтоженных дворян стали "светскими дамами" сталинской эпохи, а сыновья многострадальных обитателей еврейских кварталов — яростными "строителями нового мира". И — появилось еще одно поколение детей "Одессы-мамы". Поколение детей, что чудом прошли войну и оккупацию. Поколение отчаянно смелых мальчишек и девчонок, что в дни горя и беды знали — ДРУГ БЕЗ ДРУГА ИМ НЕ ВЫЖИТЬ. Но пригодится ли такой принцип выживания им — уже выросшим? И чем может оказаться, как говорится в Одессе, "правильно поставленное сердце" в эпоху пятидесятых — шестидесятых? Даром добра — или преградой на пути к выживанию? Тяжек жребий "наследников минного поля" Второй мировой…

---

Дядя Илюша, до смешного похожий на Мишу — так смешно, как только может быть похож человек низенький и кругленький на длинного тощего юнца — слушал Свету, морщась, как на чепуху. Потом начал накаляться:

— Глупости! Девичьи капризы! И чего было ломаться, нет, ты мне скажи, чего? Что плохого — сотрудничать с НКВД? Ну что ты, дурочка натворила, ты соображаешь? А теперь к дяде Илюше! А под дядей Илюшей под самим кресло шатается, дядя Илюша, может, с тобой поменяться бы рад, потому что у дяди Илюши в анкете один пункт нехороший… Так дядю Илюшу НКВД не приглашает!

Света помалкивала. Он и на Алёшу так орал тогда, с золотыми. Алёша это в лицах представлял. Поорал, а потом всё сделал. Вот декан — тот не орал, тот глаза отводил, возвращая ей документы. А дядя Илюша прямо в глаза смотрит. С большим возмущением.

— И слушать не хочу, и за это дело не возьмусь! Пальцем не дотронусь! Идиотка! Позвони мне завтра вот по этому телефону, в час тридцать!

Потом посоображал, пальцами покомбинировал и бумажку с телефоном отобрал.

— Нечего тебе у занятых людей телефоны обрывать. Чтоб была в четыре часа у меня. И если ты до завтра ещё что-нибудь вытворишь… Иди, аферистка!

Свете после этого орева как-то полегчало. И совестно перед дядей Илюшей не было: конечно, кому приятно связываться с таким делом. Так дядя Илюша и не делал вид, что ему приятно. В конце концов, он тоже не всё может.

Но дядя Илюша смог.

— Вот, Сан Степаныч, полюбуйтесь на это сокровище. Вот ей надо работу. По вашей части она, конечно, ничего не умеет, но чтоб она что-то вообще умела — так тоже нет.

Это говорилось, конечно, для Светы: похоже было, что с Сан Степанычем все договорено уже. Но это Света успела сообразить только краешком сознания. Потому что Сан Степаныч, бывший теперь не в пижамных штанах, а в костюме, всплеснул руками и простонал:

— Деточка! Это вы? Это вы! Где ж вы были? Почему не звонили? Я же вам давал телефон! Илья Самойлыч, какие проблемы? Всё, я её забираю! Нет, это я вам обязан!

Дядя Илюша при виде такой бури чувств несколько озадачился, но быстро напустил на себя прежний суровый вид.

— Сан Степаныч, так я вам сдаю эту головную боль. Слушайся Сан Степаныча, хулиганка!

Сан Степаныч, тот самый дяденька с попугаем и паршивцем Сашкой, пытавшимся завести переписку со Сталиным, отвечал за репертуар Одесского цирка. Уже на улице он вслух соображал, в каком качестве отправить Свету в гастроль.

— Так, клоуны у нас все мужчины, униформа тоже. Клетки чистить я же вас не поставлю… На лошадь тоже не посажу… Дама с собачками забеременела у нас, а то б я вас устроил ассистенткой… Фокусник — тот свою жену перепиливает… не волнуйтесь, деточка, считайте, вы уже на работе, это я так прикидываю… в силу нашей специфики. Я хоть весь репертуар поменяю, специальный номер под вас сделаю, а всё будет как надо. Но той неделе поедете.

— А я умею с собачками.

— Что вы говорите, деточка? У вас что, в семье были цирковые?

— А хотите, покажу?

Куть себя превзошёл: он кувыркался и плясал «Барыню» под гитару, он лаял по счёту, подавал вещи, вытаскивал у Сан Степаныча платок из кармана и в прыжке отбивал мячик — короче, выпендривался перед гостем, как балованный ребёнок. Очень нравилось ему, что на него обращают внимание. Но добила Сан Степаныча Чуча с её воробьиной шпаной. Он прижимал обе руки к галстуку:

— Деточка, это невозможно… Ну, собаки, я понимаю… Но воробьи — это ж не попугаи, они не дрессируются.

— Так я же их не дрессирую, Сан Саныч, это они так балуются.

Чуча выписала лихую восьмёрку, что-то пискнула и поймала брошенную Светой копеечную монету. Покрутилась с ней под потолком и сбросила в чай Сан Степанычу: чтоб не сомневался. Света отсчитала четырнадцать семечек — столько было воробьёв в залетевшей поужинать стайке — и подбросила их над столом. Ни одно семечко не упало на скатерь: все был подхвачены на лету.

— Деточка, Светочка, это же готовый номер! Как вы это делаете, такого же просто не бывает!

— Ну, воробьи хитрые, они угадывают как-то, что я хочу. А Чуча из них главная хитрюга, и хвастунья к тому же. Вы бы видели, как они котов во дворе дразнят!

— А их можно будет перевозить? Они к клетке приучены?

— Нет, Сан Степаныч, они же просто так летают, они не клеточные. И Чуче нестись скоро.

— А с голубями — вы бы смогли?

— Не знаю. Наверное. Попробовать надо. А у вас есть голуби?

— И голуби найдутся, и всё будет, Светочка! Вы же прямо волшебница, у вас всё получится! Только надо придумать идеологию… Нам будет легче пропихнуть номер с идеологией.

У Алёши был второй ключ от Светиной квартиры, и он ввалился с полной банкой сливового повидла и килограммовым кульком мятных пряников. Дверь в Светину комнату была заперта, но и этот ключ у него был: комплект, доставшийся ещё от Андрейки. Окна были закрыты, вместо съёмной форточки была вставлена двойная фанерка с «воробьиной трубкой» — приспособление, сделанное когда-то Алёшей для зимнего времени. На столе лежала записка:

«Поступила в цирк. Уехала на гастроли. Буду через полтора месяца. Куть со мной. Если будешь тут появляться — корми Чучу.»

И — больше ничего, только размашистое «С» в качестве подписи.

Алёша всё-таки вовремя перехватил кулёк, так что пряники не рассыпались. В «воробьиную трубу» пропихнулась Чуча, зыркнула на Алёшу и требовательно чирикнула.

Дома Алёша спросил родителей:

— Мне Света не звонила?

— Звонила дня три назад, чуть телефон не оборвала — сухо ответил Павел.

— А с тех пор — нет?

— А с тех пор — нет.

Анна встревожилась:

— Ты мне не говорил, Павлик. Может, с девочкой что-то случилось?

Алёша растерянно подтвердил:

— Случилось. Она в цирк поступила и уехала.

— Именно этого от неё можно было бы ожидать, — только и сказал Павел. И развернул газету.

Мальчик с непокорным кучерявым чубом из-под кепки, под соответствующую музыку, выпускал под купол белых голубей. Они кружили в воздухе, свет медленно гас, и оставались только голуби в луче прожектора и музыка. Голуби, как каждому было ясно, несли наш привет народам мира.

Тем временем в темноте на арене появлялась клетка, и в ней стоял другой мальчик, в тюрбане и лохмотьях. Смуглыми руками в кандалах он держал прутья клетки и пробовал их сотрясать. Спиной к нему стоял толстый тюремщик в зелёном мундире. К тюремщику по очереди подходили всякие иностранные генералы и капиталисты — в цилиндрах, колониальных шлемах и по-гестаповски заломленных фуражках. Каждый навешивал тюремщику на брюхо медаль из фольги, и с каждой медалью раздавался удар барабана, а порабощённый мальчик, обессилев, сползал всё ниже по прутьям.

Потом опять вступала музыка про мир. Голуби классово солидарной стаей налетали на тюремщика и срывали с него фольговые медали. Тюремщик, к громкой радости зрителей, нелепо дрыгался, пытаясь их поймать. Один из голубей клевал негодяя-тюремщика в лысое темечко, каковой клевок сопровождался издевательским удалом литавр. Медный звук должен был символизировать меднолобость блюстителей колониального порядка. Ноги у тюремщика разъезжались, и он падал носом в опилки, выпятив толстый зад. Зрители вопили и свистели, а маленький пёсик вытаскивал из-за пояса поверженного врага большой золочёный ключ и относил мальчику в клетку. Потом он яростно тявкал на тюремщика, и тот, трясясь всей тушей, убегал от отважного крошки-пёсика на четвереньках. Порабощённый мальчик открывал клетку ключом, а кандалы рвал уже самостоятельно, поощряемый геройской музыкой. Дальше он стоял на арене, раскинув свободные руки, а голуби кружились вокруг него и садились ему на плечи. Музыкального финала уже не было слышно: так ликовала публика.

Дальше Свете всего-то оставалось распихать голубей по клеткам — правда, надо было каждого перецеловать, помочь клоуну дяде Феде распаковаться из подушек, которыми он был обвязан, и смыть паскудный коричневый грим. Костюма с перьями и блёстками Свете, конечно, на этом номере не выгорело. Но зато с теми, что требовались, не было никаких хлопот. А что это значит при переездах — Света поняла уже в первой же гастроли, помогая сёстрам-акробаткам и наезднице Риччи чинить все эти вуалевые причиндалы. Трико норовило рваться под мышками и между ног, особенно у полнеющей Элионоры Риччи, к тому же протиралось на пятках. У серебристых тапочек трескались и темнели носки. Блёстки норовили отлететь, и приходилось подшивать новые. Костюмерши в гастроль не полагалось: это считалось ненужным баловством. Так что Света, по общему мнению, была в смысле костюма самая везучая.

Кроме того, не было никаких хлопот с пропитанием животных. Куть был маленький, и в еде не капризуля. А голубям — много ли надо? Только за водой приходилось следить внимательно, чтобы всегда была свежая. Это вам не трёх медведей питать, не шимпанзе и не лошадей. Так что артисты, занятые в номерах с животными, Свете дружно завидовали.