Ирина Ратушинская - Наследники минного поля

• Название: Наследники минного поля
• Автор: Ирина Ратушинская
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-004350-3

Это — продолжение самого горького и отчаянного российского романа последних лет — "Одесситов" Ирины Ратушинской…Выросло первое поколение "Одесситов". Дочери уничтоженных дворян стали "светскими дамами" сталинской эпохи, а сыновья многострадальных обитателей еврейских кварталов — яростными "строителями нового мира". И — появилось еще одно поколение детей "Одессы-мамы". Поколение детей, что чудом прошли войну и оккупацию. Поколение отчаянно смелых мальчишек и девчонок, что в дни горя и беды знали — ДРУГ БЕЗ ДРУГА ИМ НЕ ВЫЖИТЬ. Но пригодится ли такой принцип выживания им — уже выросшим? И чем может оказаться, как говорится в Одессе, "правильно поставленное сердце" в эпоху пятидесятых — шестидесятых? Даром добра — или преградой на пути к выживанию? Тяжек жребий "наследников минного поля" Второй мировой…

---

Потом, поуспокоившись, подумала, что Алёша прав, торопиться ни к чему. Будет ребёночек, обязательно — но лучше бы, когда они дипломы получат. Надька её научила, как считать дни. Но было в этом какое-то «всё же…» Ах, совсем бы, совсем сойти с ума! Почему обязательно надо всё время о чём-то думать?

Но раз уж всё равно приходилось думать, она снова стала подрабатывать сортировкой. Пока она всё же живёт сама по себе, а Алёша сам по себе хоть часть суток — свободное время она ведь может тратить, как хочет! А на Главпочтамте ей нравилось: запах гретого сургуча, прохлада, работа нетрудная. А всякие почерки она легко читала. Письма сортировались в обе стороны: в Одессу и из Одессы. Особенно надо было быть внимательной с письмами в Москву. Там могли случаться и конверты с надписями: «Москва. Кремль. Сталину». Такие полагалось складывать отдельно — но, подозревала Света, отнюдь не для скорой Сталину отправки. А совсем для других лиц на прочтение. Поэтому Света, когда попадались ей конверты, надписанные детской рукой — их незаметно припрятывала. Ребёнок может что попало написать, любую глупость. Ребячьи просьбы и жалобы могут оказаться таким криминалом, что ударит по всей семье. Света иногда бессовестно прочитывала некоторые письма прежде, чем спалить их дома в печке.

Пускай товарищ Сталин лично разберётся, что папы-мамы-дяди не виноваты. Пускай он заберёт кого-то из детского дома в суворовское училище. Пускай не ругают больше Ахматову, потому что бабушка говорит, что она великий поэт. Пускай папе, который воевал, сделают хорошие протезы, а то он в тележке на подшипниках ездит и поёт на базаре. Даже про черноморских греков было одно письмо: что, мол, напрасно их выселили.

Особенно Свете надоел один дурачок. Или дурочка: по почерку не разберёшь, но почерк запоминающийся. Она уже два письма уничтожила, не читая. Но и третье попало к ней в руки — упорное оказалось дитя. Намерено достукаться-таки. Это письмо она распечатывать тоже не стала. А пошла по указанному на конверте обратному адресу. Было недалеко, за Новым базаром. Ей открыл кругленький дядечка в пижамных штанах и в майке.

— Саша Менайко тут живёт?

— Я — его отец. Он натворил что-то?

Дядечка был приятный, с весёлыми глазами. И с виду добродушный. Света посмотрела ещё на его руки. Руки тоже подозрений не вызвали. Она вовсе не хотела рисковать: не положено ей письма с особым адресом таскать с главпочтамта. Но жаль бы было такого дядечку под монастырь подвести.

— Он с вашего ведома пишет в…

«Кремль» — она сказала шёпотом. Чтоб если был тут кто, кому не надо слышать — то не услышал бы.

— Что-о?

— Не знаю, что. Но — вы понимаете, я на сортировке, сегодня я, а завтра другая. Мало ли что он там пишет… Я думала, вам лучше знать.

— Деточка, я понимаю, я понимаю! Ради Бога, зайдите внутрь!

Нераспечатанный конверт жёг дядечке руки, но он не прежде его распечатал, чем усадил Свету на шикарный кожаный диван вишнёвого цвета и налил ей стакан боржому, каким-то чудом — холодного. Пробежав письмо, поднял на Свету расширенные глаза.

— Деточка! Как мне вас благодарить? Вы не представляете, вы просто не представляете, что этот паршивец… что вы для нас сделали!

Он её в полное смущение вогнал своими благодарностями. Она уж не знала, как уйти поскорее, потому что он хотел её знакомить с женой, которая вот-вот придёт, и он хотел знать, как её зовут — чтоб до конца дней молиться за её здравие, и предлагал почему-то, чтоб она бесплатно ходила в цирк, если хочет… если она любит цирк. Тут из угла заорал кто-то:

— Дусту в коробке!

Света даже боржом пролила. Там в углу сидел здоровенный попугай, белый с лимонным хохолком. И тряс дверцу клетки мощной пушистой лапой. Хозяин заизвинялся, обозвал попугая обормотом, и попугай огрызнулся:

— С первой пенсии отдам!

Света развеселилась: ей стало ясно, почему этот дядечка говорил про цирк. А он, убедившись, что Света не хочет называть своё имя, написал ей на бумажке своё, с адресом и телефоном.

— Деточка, если когда-нибудь, хоть чем-нибудь смогу вам услужить… Никогда не знаешь, кто может пригодиться… Ну, с любым делом, ну мало ли что — милости прошу и в лепёшку расшибусь! Ах, как жаль, что вы работаете на почтамте! Хотите, я вас устрою в цирк? Хотя, что я говорю… Я должен век благодарить, что вы работаете на почтамте. И наверно ж, не я один…

Потом он Свете показывал попугая, но ей всё-таки удалось унести ноги, пока этого попугая ей не подарили. Славный оказался дядечка, и Света надеялась, что паршивцу Саше не слишком крепко достанется по соответствующему месту. Записку с телефоном Света сунула между книг, и вспомнила о ней только через полтора года.

Алёша фонтанировал великими изобретениями, пока не чокнулся окончательно на радиоприёмниках. Изо всякого хлама и радиолома, добываемого в местах, которые надо знать, он лепил одно за другим какие-то чудища. Они хрипели и выли, а иногда разливались музыкой. В конце концов он создал схему, где корпусом была сама его комната, а по ней были протянуты проводки, присобаченные к лампам и катушкам. Письменный стол его был во многих местах прожжён паяльником, в комнате стоял приятный запах канифоли, а Алёша не намерен был успокоиться, пока не приспособится ловить весь мир — кто бы где ни вещал. Правда, родителям он об этом благоразумно не докладывал.

Павел ухмылялся: он и сам когда-то переболел интересом к технике. Пускай парень сидит, паяет, а то форменный разгильдяй вырос. Учиться ему, видимо, не составляет никаких усилий, так что это не заслуга. Но это стремление поразвязнее одеваться, но пошлые цитаты из каких-то американских фильмов, но хамское увлечение джазом… Придумали себе негры на плантациях дикарскую музыку — так на то они и хамово семя. А наши юнцы, казалось бы, дикарями быть не обязаны.

А Алёше затем и нужны были фокусы с радиоприёмниками, чтобы джаз ловить. Анна особо не волновалась. Да, какой-то Алёша стал легкомысленный, а приходят к нему приятели ещё разболтаннее, чем он сам, и не может же она не слышать, что они поют под гитару… Послушать — так полный бред, бессмыслица, а прислушаться — тем и наслаждаются, что бред, и есть в этом наслаждении нотки злого цинизма. Но — их ли вина в том, что детство пришлось на войну, и насмотрелись они всякого больше, чем по возрасту бы положено. Пройдёт. Перебесятся. А меру Алёша знает, из института его не выгонят. Он ещё когда маленький был, до войны, на удивление умел ориентироваться.

На Светину комнату Алёша тоже посягал в смысле радиофикации, но Света ему не позволила. Она радио не любила слушать. Тогда он ей смастерил какую-то штуку, сказал, что она будет неслышно верещать и отпугивать комаров — и комары, действительно, рассосались. Но одновременно забеспокоилась и воробьиха Чуча, боялась к окну подлетать. Так что штуку пришлось отключить, а с комарами и Чуча справлялась неплохо. Жаль только, что они в основном летали, когда она спала.

Эта Чуча как-то запорхнула в окно воробьёнышем-слётком, а с подоконника уже не могла взлететь. Света её стала подкидывать, но Чуча впала в полную панику. Так что пришлось её несколько дней водичкой поить и питать хлебными крошками. Она так у Светы освоилась, что, уже научившись летать, считала Светино окно и комнату своей вотчиной. Выяснилось, что она именно воробьиха, попозже, когда она снеслась прямо на балкончике, куда был выставлен за ненадобностью притащенный Алёшей деревянный корпус от радиоприёмника. Света в него думала насыпать земли и развести на балкончике цветы, но Чуча добралась до удобной коробки раньше. Видимо, её прельстили дырочки. Зимой Чуча, уже с компанией, возмущённо стучала в форточку, чтоб открыли, залетала поклевать чего-нибудь и погреться. Света от озорства научила воробьёв всяким штукам, в награду угощая тараканами. Этого добра в квартире хватало.

Письма от мамы и Андрейки приходили хорошие. Всё славно, Андрейка учится, польский язык — не проблема, он даже пишет без ошибок. И стихи продолжает писать. По-польски. Сестричка Яся (ну да, у мамы есть ещё Яся, это Яцека дочка) — очень милая и смешная. И передаёт Свете привет. Они бы так хотели, чтоб Света приехала в гости, хоть на несколько дней! Света ругала себя трусихой: почему-то ей было не по себе во всяких присутственных местах, а это же не шутка — визу оформлять в иностранное государство! Хоть у нас с Польшей и особые отношения…

Всё же набралась духу и пошла. Ожидая нудных очередей под кабинетами, расспросов, похожих на допросы, беготни за всякими справками… Но всё оказалось на удивление легко, ей даже приветливо помогли заполнить анкеты, и совсем не придирались. Характеристику из деканата только потребовали и приглашение от мамы, должным образом оформленное. И — позволили ехать безо всякой волокиты! И — она поехала, сразу после зимней сессии! В Варшаву, с ума сойти!