Джон Катценбах - Особый склад ума

• Название: Особый склад ума
• Автор: Джон Катценбах
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Триллер
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02001-6

Джон Катценбах — американский писатель, сценарист, номинант премии «Эдгар», которой отмечаются лучшие авторы детективного жанра; в прошлом — судебный репортер в Майами. Сейчас на его счету 12 романов, несколько успешно экранизированы.

Время действия романа «Особый склад ума» — недалекое будущее. В США разгул насилия, но за большие деньги можно купить себе право жить в искусственно созданной зоне безопасности, где преступности, по утверждению властей, нет и быть не может. Поэтому, когда там начинает орудовать маньяк, жестоко убивающий девочек-подростков, к тайной охоте на него привлекаются лучшие силы, в том числе специалист по психологии серийных убийц профессор Джеффри Клейтон. Вскоре выясняется, что четверть века назад по аналогичному делу об убийстве школьницы проходил некий учитель истории. Правда, дело тогда развалилось, а учитель, по слухам, покончил с собой. Но как объяснить несомненное сходство «почерка» убийц? Кому на самом деле пришла в голову мысль привлечь к расследованию Джеффри — сына покойного учителя? И от кого сестре Джеффри Сьюзен пришло закодированное послание: «Я нашел тебя»? Кто и зачем затеял с Клейтонами дьявольскую игру в смерть?..

«Немногие писатели — мастера детективного жанра — понимают особый склад ума преступника с проницательностью Джона Катценбаха» (People).

---

— Твой план? Конечно! Твой план был в том, чтобы трахнуть их, а потом убить, как у любого психа…

Куртен сделал рукой внезапный рубящий жест. Джеффри ожидал услышать в голосе отца гнев, однако вместо этого тот заговорил голосом холодным и сдержанным:

— Я от тебя ожидал большего. Где твой ум и образование? — Он поднял перед собой руки, соединив кончики пальцев, а затем внимательно посмотрел поверх них на сына. — Что ты вообще знаешь обо мне? Кто я, по-твоему? — спросил он.

— Убийца…

— Ты не знаешь ничего, — прервал его отец. — Ничего! А главное, ты понятия не имеешь, что такое величие. Ты не выказываешь никакого почтения. Ты ничего не понимаешь. — Отец покачал головой. — Это не имело ничего общего с обычными убийствами. Нет ничего тривиальнее убийства, Джеффри. Убийство само по себе не более чем развлечение. Но если вложить в это занятие хоть капельку ума, оно превращается уже в кое-что более возвышенное. А возвысить смерть — вот это уже настоящий вызов судьбе. — Он замолчал, а потом прибавил: — Вот почему я не такой, как другие.

Пару секунд отец внимательно смотрел на сына, словно удивляясь, почему тот сам этого не понимал.

— Я пролил кровь множества людей, — снова заговорил он. — Однако другие пролили ее не меньше. Я был жесток и беспощаден, но и это не такая уж большая редкость. Знаешь ли ты, Джеффри, что несколько лет назад, в один прекрасный день, я стоял над мертвым телом юной девушки и понимал, что могу покинуть место, где ее убил, и ни единая душа даже в малейшей степени не сможет осознать ту глубину чувств, то высочайшее ощущение величия моих деяний, которые я испытывал в тот момент? В тот миг, Джеффри, я осознал, что все мои начинания еще не доведены до конца. Я рисковал, Джеффри. Ведь могло случиться так, что величайшее дело моей жизни мне бы наскучило. У меня даже промелькнула мысль о самоубийстве. Потом я принялся рассматривать возможность совершения каких-то безумных поступков, таких как теракты, геноцид, политические убийства, и в конечном счете отмел всю эту чепуху, потому что сознавал, что, даже соверши я их все, память обо мне рано или поздно испарится, и я буду забыт. И уж точно навсегда останусь непонятым. Но мои желания простирались гораздо дальше, Джеффри. Я хотел, чтобы меня помнили. — Он опять заулыбался. — И как раз тогда я узнал о затее с Пятьдесят первым штатом, об этой новой территории, где решили создать новый уклад со всем соответствием мечтам и чаяниям американцев. Кто мог бы лучше соответствовать этим взглядам на прошлое, нежели я?

Джеффри продолжал молча слушать.

— Кто те люди, которых у нас помнят, Джеффри? Кто наши герои? В особенности здесь, на Западе? Скажи, чью память мы чтим: Билли Кида, с его двадцатью одной жертвой, или его мерзавца-дружка Пэта Гарретта,[118] который застрелил своего бывшего сообщника? У нас слагают песни о Джесси Джеймсе,[119] одном из самых кровожадных убийц, каких видел свет, но нет ни одной о Роберте Форде,[120] подлом трусе, который убил Джесси выстрелом в спину. В Америке так было всегда. Такой человек, как Мелвин Пурвис,[121] мало кого интересовал. Он кажется всем чересчур скучным и расчетливым. Но слава о подвигах Джона Диллинджера[122] будет жить вечно. И не смущает ли нас, что великого Аль-Капоне[123] посадил такой олух, как Элиот Несс?[124] Скажи, Джеффри, не больше ли нас интересует факт недоказанности вины Бруно Рихарда Хауптманна,[125] чем печальная судьба сына Линдбергов? А тебе известно, что в Фолл-Ривере жители до сих пор восхищаются Лиззи Борден,[126] которая убивала людей топором? Я мог бы приводить новые и новые примеры. Мы нация, обожающая преступников, Джеффри, которая романтизирует их преступления, игнорирует, так сказать, сопутствующие ужасы, подменяя их песнями, легендами и празднествами в их честь, такими как День Д. Б. Купера[127] на Тихоокеанском Северо-Западе.

— Что ж, люди, вставшие вне закона, всегда обладали известной привлекательностью.

— В точности так. Именно им я и был. Человеком вне закона. Потому что я умыкнул у этого штата самое ценное, что здесь имелось: безопасность. И поэтому меня станут помнить всегда. — Питер Куртен вздохнул. — Впрочем, я этого уже достиг. Не важно, что произойдет со мной сегодня. Сам видишь, мне все равно, останусь я жить или нет. Мое место в истории гарантировано. Причем именно благодаря твоему здесь присутствию и тому вниманию, которое будет привлечено к этому месту раньше, чем пройдет эта ночь. — Отец Джеффри опять замолчал на пару секунд, а потом снова продолжил: — Теперь настало время сделать наконец выбор. Я знаю, что ты часть меня самого. Сейчас тебе предстоит принять совершенно очевидное решение, воспользовавшись тем, что в нас есть общего. Давай, Джеффри, решайся. Пришла пора познать истинную сущность убийства. — Он пристально посмотрел на сына. — Убийство, Джеффри, сделает тебя свободным.

Куртен, поднявшись на ноги, протянул руку к маленькому журнальному столику, выдвинул ящик и достал оттуда большой армейский нож в ножнах нежно-оливкового цвета. Он вынул его, и полированная сталь зазубренного лезвия блеснула в ярком свете люстры. Куртен откровенно залюбовался этим зрелищем. Он коснулся ножа, провел пальцем по режущей кромке и показал Джеффри руку, демонстрируя выступившую на пальце кровь.

Ему явно хотелось увидеть реакцию сына. Джеффри попытался сохранить на лице как можно более бесстрастное выражение, хотя на самом деле чувствовал себя человеком, вошедшим в воду близ спокойного летнего пляжа, но вдруг оказавшимся подхваченным стремительным водоворотом.

— Как! — проговорил Куртен, опять ухмыльнувшись. — Неужели ты думал, что я позволю тебе получить первый опыт убийства таким антисептическим оружием, как револьвер? Чтобы тебе и всего-то было нужно лишь закрыть глаза, произнести молитву и нажать на спусковой крючок? Отстраненно и чисто, как расстрельная команда? Нет, именно нож поможет тебе найти путь к истинному пониманию природы убийства.

Куртен вдруг метнул нож через всю комнату. Сверкнув в воздухе, он с глухим стуком упал на ковер у ног Джеффри, поблескивая словно живой.

— Пора, — сказал отец. — Мне не терпится посмотреть, как ты это сделаешь.

Глава 25 Музыкальная комната

Сьюзен опять стояла на краю залитой светом лужайки, рассматривая заднюю сторону дома. Взгляд скользил по его серой стене, от дальнего угла и задней двери к ближнему. Как и Джеффри незадолго до нее, она обратила внимание на гравий под окнами и плотно окружавшие дом кусты терновника. Его ветки так переплелись, что между ними почти не оставалось просветов, за исключением одного, фута в три, как раз напротив того места, где она стояла. Она сразу поняла, что через эту брешь можно попасть на тропинку, которая ведет в лес, к гаражу, где осталась мать.

Несколько секунд Сьюзен разглядывала проход. На первый взгляд он казался случайным, как будто один куст в изгороди засох и его убрали, но потом она поняла: там и была третья дверь.

Со своего места Сьюзен не видела, большая дверь или маленькая. Стена казалась сплошной. Если бы подрядчик не рассказал про эту дверь, Сьюзен ни за что не догадалась бы, что та здесь есть. Ей не было видно ни ручки, ни щелей, и Сьюзен подумала, что вряд ли эту дверь можно открыть снаружи. Хотя, скорее всего, подумала она, там скрытый замок. Задача состояла в том, чтобы его найти.

И понять, как его открыть.

«Ждать больше нельзя», — подумала она.

Сьюзен бросила еще один, последний, взгляд на окна в надежде увидеть брата или какое-нибудь движение, чтобы понять, что там происходит, но ничего не заметила. Она подобралась и сказала себе: «Давай-ка побыстрее, пожалуйста. Не раздумывай. Не останавливайся. Беги, что бы ни произошло». Она сделала глубокий вдох, крепко сжала рукоятку пистолета и вдруг, не раздумывая, поднялась и побежала, пригнувшись, через освещенную лужайку. В ту секунду она думала лишь о том, до чего же яркий здесь свет, который обволакивал тело и резал глаза. Холодный лесной воздух засвистел ей в лицо астматическим жарким дыханием. Ноги стали как свинцовые, будто к ним были привязаны гири, и каждый раз, когда нога касалась сырой травы, ей казалось, что это не тихий шорох, а набат. Ей чудились голоса, которые кричали ей что-то, предупреждая об опасности. Чудился пронзительный вой сирен. Раз десять слышались хлопки выстрелов, и столько же раз она ожидала, что пуля попадет в нее, пока она вот так бежит, на грани между реальностью и галлюцинацией. Она протянула вперед руку, как пловец, чтобы скорее коснуться бортика.

И наконец все вдруг закончилось — так же быстро, как началось.

Сьюзен укрылась в тощей тени под оконным карнизом, прижавшись к широким доскам обшивки, стараясь стать меньше и незаметнее, устав за несколько мгновений быть большой и шумной мишенью. Ее грудь судорожно вздымалась, лицо горело, и Сьюзен жадно глотала ночной воздух, чтобы прийти в себя.