Джон Катценбах - Особый склад ума

• Название: Особый склад ума
• Автор: Джон Катценбах
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Триллер
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02001-6

Джон Катценбах — американский писатель, сценарист, номинант премии «Эдгар», которой отмечаются лучшие авторы детективного жанра; в прошлом — судебный репортер в Майами. Сейчас на его счету 12 романов, несколько успешно экранизированы.

Время действия романа «Особый склад ума» — недалекое будущее. В США разгул насилия, но за большие деньги можно купить себе право жить в искусственно созданной зоне безопасности, где преступности, по утверждению властей, нет и быть не может. Поэтому, когда там начинает орудовать маньяк, жестоко убивающий девочек-подростков, к тайной охоте на него привлекаются лучшие силы, в том числе специалист по психологии серийных убийц профессор Джеффри Клейтон. Вскоре выясняется, что четверть века назад по аналогичному делу об убийстве школьницы проходил некий учитель истории. Правда, дело тогда развалилось, а учитель, по слухам, покончил с собой. Но как объяснить несомненное сходство «почерка» убийц? Кому на самом деле пришла в голову мысль привлечь к расследованию Джеффри — сына покойного учителя? И от кого сестре Джеффри Сьюзен пришло закодированное послание: «Я нашел тебя»? Кто и зачем затеял с Клейтонами дьявольскую игру в смерть?..

«Немногие писатели — мастера детективного жанра — понимают особый склад ума преступника с проницательностью Джона Катценбаха» (People).

---

— Однако не меньше и тех, кто считает вас криптофашистами.[9]

Агент еще раз усмехнулся той самодовольной ухмылкой, которая снова стерла с его лица тень негодования, промелькнувшую на секунду.

— К чему нам избитые клише, если можно обойтись и без них? — спросил агент Мартин.

Клейтон ответил не сразу. Он бросил бумажник обратно владельцу. Заметил, что на руке у агента шрам от ожога, что пальцы у него крепкие, как черенок клюшки, и сильные. Подумал, что кулак его сам по себе может быть оружием и что шрам у него может быть не один. В тусклом свете ламп он разглядел красноватую полоску на шее, и ему стало любопытно, откуда она, и в то же время знал, что, как бы агент Мартин ее ни получил, за ней стоит тот гнев, который мелькал в его взгляде. Типичный пример анормального поведения. Все-таки Клейтон когда-то посвятил немало времени проблемам насилия и причинам насилия, в частности физическим изъянам, и взял агента Мартина на заметку.

Медленно Клейтон опустил револьвер, но оставил его лежать перед собой на столе, барабаня пальцами по металлической рукоятке.

— О чем бы вы меня ни попросили, я не стану вам помогать, — произнес он после недолгого колебания. — Мне нечего вам дать. И мне безразлично, что вы мне принесли.

Агент Мартин потянулся и поднял кожаный портфель, затем бросил его на возвышение, где стоял преподавательский стол, и портфель упал, отозвавшись гулким эхом по всей аудитории. Упал он возле стола.

— Просто посмотрите, что там, профессор.

Клейтон потянулся было за портфелем, но остановился:

— А если я не стану этого делать?

Мартин пожал плечами, но в уголках рта мелькнула та же улыбка Чеширского Кота.

— Нет, профессор, станете. Еще как станете! Чтобы вот так запросто швырнуть мне этот портфель, не увидев, что там, нужна сила воли, какая вам и не снилась. Нет… не думаю, нет. Ваше любопытство уже задето. Пусть интерес у вас чисто академический. Вы ведь сидите и ломаете голову, что могло меня привести из того спокойного мира, в котором я живу, туда, где может случиться все что угодно. Ведь так, да?

— Мне все равно, почему вы здесь. И я не стану вам помогать.

Агент замолчал, но не потому, что был опечален отказом, а потому, что раздумывал, с какого боку бы подойти.

— Когда-то, студентом, вы ведь прослушали курс литературы, правда, профессор? Если мне только не изменяет память, вы записались на него незадолго до выпуска.

— Похоже, вы хорошо информированы. Да, именно так и было.

— Легкая атлетика и заумные книги. Очень романтично. Но не спасает от одиночества, разве не так?

Клейтон молча уставился на агента.

— Наполовину профессор, наполовину отшельник, верно? Знаете, сам я предпочитал контактные виды спорта. Например, хоккей. Люблю, когда насилие подконтрольно, организованно и соответствующим образом санкционировано. Кстати, помните сцену в начале романа у месье Камю «Чума»? Великий роман. Помните? Прожаренный на солнце североафриканский город и роскошный момент, когда врач, который только и знает, что делает людям добро, видит, как из тени выходит, пошатываясь, крыса и умирает посреди жаркого солнечного дня? И тут он понимает — не так ли, профессор? — понимает, что должно произойти что-то ужасное. Потому что никогда — никогда! — крыса не пойдет умирать из своих темных канав и закоулков. Помните эту сцену, профессор?

— Помню, — ответил Клейтон.

На последнем курсе он действительно взял для зачетной работы по апокалиптической литературе середины двадцатого века именно этот яркий образ. В ту же секунду он понял, что сидевший перед ним агент читал его работу, и почувствовал приступ страха, как и тогда, когда увидел под крышкой стола беззвучно мигавшую красную лампочку.

— Вот и сейчас так же, разве не так? Вы уже знаете, что должно произойти что-то ужасное, потому что иначе с какой стати я стал бы рисковать своей безопасностью и шел бы к вам, в эту аудиторию, где даже этот ваш револьвер в один прекрасный день может оказаться недостаточно надежной защитой?

— Что-то ваши слова не похожи на речь полицейского, агент Мартин.

— И тем не менее, профессор, я полицейский. Такой полицейский, какой нужен в наше время и в наших условиях. — Он сделал широкий жест, обведя рукой всю аудиторию, и указал на систему сигнализации. Она состояла из старомодных видеокамер, установленных в углах под потолком. — Не работают, так ведь? На вид им лет по десять. Если не больше.

— И то и другое верно.

— Но они там висят, ведь так? Потому что могут внести в чью-то голову элемент сомнения, верно?

— Возможно, вы правы.

— По-моему, это интересно, — развил свою мысль Мартин. — Сомнение может породить нерешительность, а это даст вам время, чтобы… А собственно, для чего? Чтобы убежать? Вытащить свой револьвер и защищаться?

Клейтон перебрал в уме несколько возможных вариантов ответа и все отверг. Молча он посмотрел на портфель:

— Мне довелось несколько раз помогать правительственным органам. И наши с ними отношения никогда не оказывались выгодными для меня.

Агент усмехнулся:

— Для вас, может, и нет. Зато другая сторона осталась очень довольна. Вас прекрасно рекомендуют. Скажите, профессор, ваша раненая нога зажила?

Клейтон кивнул:

— Вы, конечно, должны это знать.

— А что случилось с тем, кто в вас стрелял?

— Подозреваю, вы и это знаете.

— Разумеется. Ожидает в Техасе приведения в исполнение смертного приговора. Так?

— Да.

— Право на апелляцию ему не помогло, так?

— Думаю, так.

— И что теперь ему в любой день может быть сделана смертельная инъекция?

— Вот именно.

— А вас пригласят поприсутствовать при этом, профессор? Полагаю, на этом специфическом суаре вы могли бы стать почетным гостем. Ведь если бы не ваша помощь, его ни за что не поймали бы. Или я ошибаюсь? Кстати, скольких он убил? Кажется, человек шестнадцать?

— Нет, семнадцать. Проститутки из Галвестона плюс полицейский детектив.

— Ах, ну да, семнадцать. И вы могли бы оказаться восемнадцатым, если бы не умели бегать так быстро. Он был с ножом, верно?

— Да, он пользовался ножом, вернее, ножами. У него было множество разных ножей. Во-первых, итальянский нож с выбрасывающимся пятнадцатисантиметровым клинком. Потом он перешел на охотничий нож с серрейторным лезвием,[10] потом на хирургический скальпель, а потом на старомодную опасную бритву. В одном или двух случаях он воспользовался остро заточенным ножом для масла, чем вызвал у полицейских серьезное недоумение. Но не думаю, что хочу присутствовать на казни. Нет.

Агент кивнул, словно Клейтон ответил ему сейчас на незаданный вопрос.

— Я знаю все случаи, какими вы занимались, профессор, — произнес он загадочным тоном. — Вы ведь вели не так много дел, верно? И всегда неохотно. Это тоже есть в ФБР в вашем досье. Так и написано: «Профессор Клейтон всегда с большой неохотой соглашается предоставить экспертную помощь, какова бы ни была суть проблемы». Очень интересно, профессор, что именно заставляет вас покинуть свою такую элегантную и так бережно выстроенную башню из слоновой кости и принести посильную пользу обществу? Что способно вас убедить? Деньги? Нет. Вы, похоже, не слишком цените материальные блага. Слава? Разумеется, нет. Вы откровенно чураетесь любой известности, в отличие от прочих ваших ученых собратьев. Желание испытать себя? Возможно. Это больше похоже на правду… да, когда вы появляетесь на сцене, вам определенно удается достигать исключительных успехов.

— Мне повезло раз или два. Это все. Я всего-навсего высказывал разумные догадки. Вы это знаете.

Агент глубоко вздохнул и тихим голосом произнес:

— Вы сами себя обманываете, профессор. Я о ваших успехах все знаю. И сказал бы, что, несмотря на все ваши возражения, вы, пожалуй, один стоите больше, чем полдюжины других ученых-экспертов и специалистов, которых иногда приглашают федералы. Я знаю о том парне из Техаса, и о том, как вы его обложили и поймали в капкан, и о той женщине в Джорджии, работавшей в доме престарелых. Мне известно все о двух тинейджерах в Миннесоте, организовавших свой небольшой клуб убийц, и о том бродяге, которого вы нашли в Спрингфилде, совсем недалеко отсюда. Городишко поганенький, но даже там люди не заслуживали того, что этот человек вытворял. Кажется, пятьдесят трупов, да? По крайней мере, вы заставили его признать пятьдесят. Но ведь их было больше, не так ли, профессор?

— Да. Их было больше. После пятидесяти мы просто перестали считать.

— Маленькие мальчики, да? Пятьдесят маленьких мальчиков, беспризорников, ошивавшихся возле молодежного центра, живших на улице, там же и умерших. На них всем было наплевать, верно?

— Вы правы, — ровным голосом ответил Клейтон. — Всем на них было действительно наплевать. И пока они были живы, и после.