Нонна Мордюкова - Казачка

• Название: Казачка
• Автор: Нонна Мордюкова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9697-0103-3

Нонну Викторовну Мордюкову уже и сейчас, при жизни, называют великой актрисой. Достаточно перечислить такие кинофильмы, как «Молодая гвардия», «Чужая родня», «Простая история», «Председатель», «Женитьба Бальзаминова», «Комиссар», «Бриллиантовая рука», «Русское поле», «Возврата нет», «Они сражались за Родину», «Инкогнито из Петербурга», «Родня», «Мама», и перед читателем сразу встанет галерея незабываемых женских образов, воплощенных с таким проникновением в суть характера и с таким блистательным мастерством, которые снискали актрисе поистине всенародную любовь и признание. Ее книга — эмоциональный, безыскусный рассказ о судьбе колхозной девчонки, ставшей благодаря своему таланту и беззаветной преданности делу любимицей миллионов, ведь имя Нонны Мордюковой ныне значится среди самых выдающихся актрис XX века.

---

Да, школа… Хорошо, конечно, что немцев погнали, но в феврале, а это, считай, середина учебного года, открыли школу и решили программу за весь год выполнить, чтоб мы год не теряли. У нас же дома жила учительница математики Лунева, мать Жени. В покинутом клубе на пианино, сохранившемся среди хлама бывшего немецкого продуктового склада, Женя самозабвенно играла, а я часами простаивала рядом. В школу ходить мне, как всегда, не хотелось, вот я и ныряла к Жене. Она не выдавала меня, но ее мама на уроках математики была беспощадной. Мне вроде и стыдновато было, что учительница у нас и стирает, и ест, ведь учительница — это же что-то святое! И вот математичка как прилипла ко мне, так и не отстала, своего все-таки добилась: единственный раздел, который я за всю мою школьную жизнь выучила, это были «Функции и их графики».

— Вот ты когда-нибудь поймешь, — любила повторять она, — что математика — это та же музыка, которую исполняет Женя.

Ну нет уж! Математика, думаю, не музыка, а наказание господне. Не убедила она меня, не успела. Да и когда? Конец блокады. В начале лета они, радостные, уезжали в Ленинград.

И надо же такому случиться: через много лет я поехала в Чехословакию. И вдруг в военном гарнизоне на концерте выходит аккомпанировать певцу-офицеру Женя Лунева. Но первое, что она сделала, это поклонилась мне. А я едва удержалась, чтобы не крикнуть: «Женя!» — и не броситься к ней на шею. Но я только пальцами пошевелила — дескать, узнаю. На следующий день я была у нее в гостях. Женя оставила меня ночевать, и мы всю ночь проговорили. Утром, когда за мной пришла из гарнизона машина, Женя как угорелая металась по квартире и все кидала в огромный красочный мешок всякие тряпки, вещи для кухни, пляжа, и я никак не могла остановить ее безумия. И плакала она горько, когда расставались.

Катька-морячка

Как хочется всем родителям, чтобы их дети были спокойны, уважительны, примерны, чтоб не водились с так называемыми плохими девочками и мальчиками.

Десятый класс я заканчивала в городе Ейске. Маме дали комнату в коммунальной квартире в бывшем купеческом доме. Два льва с облезлыми мордами сторожили его безалаберный быт. Уезжая в степь, в Старощербиновскую, мать воскресным вечером наказывала мне выполнить главное задание — не ходить к Катьке-морячке. И потом уж говорила об остальных делах.

А я не чаяла, как бы скорее из школы да к Катьке! Меньших брать из яслей есть кому, да и стесняться я стала ходить с младенцем. Помню, несу его на руках, поравняюсь с кем-нибудь и таким фальшивым, елейным голосом обращаюсь к брату или сестре: «А где твоя мама? Сейчас пойдем к маме». Мне почему-то казалось тогда, что люди могут подумать, будто это мой ребенок. Так что эту заботу я с себя снимаю, да и поедят дети сами как миленькие. А я туда, к Катьке-морячке.

Дело в том, что Катя недавно вернулась с войны. Она служила на флоте, ходила еще в форме, только без погон — на штатское денег у нее не было. Вообще, она не из наших краев: где-то разбомбило ее обитель довоенную. После службы определил Катю на жилье к своей матери бывший ее кавалер, который сам еще не демобилизовался. О нем не вспоминали, а поговаривали, что Катя-де нехорошая, так что школьницам не следует водиться с такой. Но с какой же такой?

В четырехметровом чуланчике с маленьким оконцем в школьную тетрадь, где она жила, стояли парта и топчанчик. На стене под газетой висели праздничная форменка и гитара. Парта служила Кате столом и одновременно шкафчиком для продуктов: в углублениях для карандашей лежал мелкий лук, в дырке для чернильницы — соль, внутри парты — хлеб.

— Есть хочешь? — встречает меня Катя одним и тем же вопросом.

Она никогда не приглашала к себе, но и не выгоняла, была вроде бы в тот момент с тобой, но где-то и в отдалении. Эта ее отчужденность по-своему манила: неведомая жизнь Кати, непростая судьба, возлюбленный — все тянуло меня к ней.

— Хочу.

— Садись.

Она достает буханку хлеба, кладет нож.

— Нарежь сколько надо…

— Ой, Катечка, спасибо!

— …пока дают, — смеется она.

Мы выглядели одногодками: она была старше меня ненамного, на каких-то два-три года, а я из-за своего большого роста выглядела старше. Я влюбилась в нее, такую добрую к людям, еще и потому, что они, не зная ее, болтали черт знает что, а она им все прощала.

Катя работала на маленькой ейской электростанции, которая круглые сутки тукала, как будильник, поставленный на подушку, и все листочки у комнатных цветов дрожали в такт ее ударам. Катя приходила с работы, пекла хлеб в печи, готовила обед, стирала и убирала, а потом начиналось святое — гитара и альбом с песнями. Она меня и играть научила, и многим своим песням. Как-то я в ее форменке — гюйс вылинявший, так считается на флоте шикарнее — пришла в школу на вечер, а юбку свою надела. Как же мне тогда все завидовали!

— Бери, — сказала Катя, отдавая мне флотский воротничок.

Да, с Катей было хорошо, но как объяснить людям и маме, что Катя ангел?!

Однажды я даже устроила дома истерику, доказывая, какая Катя хорошая. «А вы взялись!.. Такая-сякая, а она воевала, жизнь нашу защищала!»

Мама внимательно выслушала и, испугавшись моих слез, внятно произнесла:

— Катю я знаю больше тебя, она у нас в кладовой как бывший фронтовик выписывает муки немного для хлеба, которым, кстати, и ты любишь лакомиться. Катя хорошая, я ничего не могу сказать — комсомолка и к людям добрая. Но Катя постарше, она замужем.

— Замужем? Ты что?!

— Да, дочка, у Кати будет ребенок. А муж ее еще не вернулся. Он молодец — пристроил ее к своим. Просто я думала, что тебе надо со своими школьницами дружить, а у Кати другие заботы.

— Как? Катя живет как все.

С этими словами я ушла в палисадник и села на камень с тоской: значит, Катя уже не моя, она носит ребенка и ждет мужа. Ну и что же? Я все равно буду к ним ходить…

В тот год я уехала в Москву, поступила в Институт кинематографии. Приехала летом на каникулы, покрутилась пару дней, а саму так и тянет сбегать к Кате.

— Мам, я хочу Катю повидать.

— Ну что ж, повидай. У нее Юрочка народился.

Подбегаю к ее дому, а мне незнакомая девушка говорит:

— Бабушка умерла, а муж Кати погиб уже в мирное время.

— А где она сейчас?

— На работе. Беги, там как раз перерыв. Мама моя как раз понесла Юрочку к ней кормить.

Прибегаю на электростанцию, а туда не пускают.

— Пустите, ради бога, — взмолилась я, — я к Кате!

Смотрю, тетенька лет сорока, мать той девочки, кричит вахтеру:

— Пусти! Это же Нонка, не узнал, что ли?

— A-а, Нонка, иди! Гляко-сь, подросла, цицки какие стали, як у тетки.

— Да вы что?! — обняла я груди двумя руками.

— Нонка, иди. Не обращай на него внимания, он ляпнет чего хочешь.

Под сиреневым кустом в тенечке сидела Катя и кормила грудью ребеночка. На ней была спецовка и косынка в мазуте.

— А, Нонка, проходи, вот садись рядом. На Юру моего посмотришь… Он вылитый отец, все так говорят, кто его помнит.

— А как же свадьба? Когда же она была?

— Какая теперь разница? Умник нашелся: без саперной бригады от Таганрога до Ейска отправились. В обшем, на мине подорвались. Погибло-то мало, а вот мой морячок угодил прямым попаданием… Ой, Нонка, сколько бескозырок по морю до сих пор плавает, никак не потонут! Мазутом их пообкрутило, а они нет-нет да и явятся, бескозырочки-то.

Молодая прекрасная мадонна кормила грудью свое дитя и уже была вдовой. «Отомстила» Катя за все наговоры своим вдовством. Неловко стало тем, кто еще недавно ее так принял. Теперь она улыбалась людям с Доски почета.

— На, — дала она мне подержать заснувшего сына.

Но родственница ее тут же унесла ребенка, а Катя, положив мне руку на плечо, предложила пойти в столовую.

— С удовольствием, но у меня нет карточки.

— Вот дурная, в столовке да не извернемся! У меня рабочая есть.

Посидели недолго, но я за это время успела выпалить многое из нового, что случилось со мной, вплоть до того, как в «Ревизоре» я кричу Добчинскому и Бобчинскому: «Скорей, скорей! Вы тихо идете!» На нас оглядывались, потому что я встала из-за стола и точно так же крикнула, как на репетиции.

— А жених есть?

— Женихов у нас нет ни у кого… Так, иногда целуемся по углам — и всё. Какие женихи?! Надо же учиться.

— Правильно. Дело на безделье не меняй. Ой, Нонка, живая ты какая! Молодец, жизнерадостная…

— Я надолго приехала. Можно, буду бегать к тебе?

— А чего ж, я теперь в большой комнате живу, где раньше была свекровь, а Вера, жена брата моего мужа, в другой со своей дочкой.

— Я ее видела.

— Трактор не то мину, не то бомбу переехал — и на куски! Прямо вот два брата, как по написанному, погибли. Да и пацанов в поле много подрывается. Бегают безразборно, ничего не понимают. Обещали прислать саперов, да их надо много, если по-настоящему браться задело… Так что вдовушка я ни с того ни с сего. На тот год приедешь — наверно, уже не застанешь.