Владлен Анчишкин - Арктический роман

• Название: Арктический роман
• Автор: Владлен Анчишкин
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

В «Арктическом романе» действуют наши современники, люди редкой и мужественной профессии — полярные шахтеры. Как и всех советских людей, их волнуют вопросы, от правильного решения которых зависит нравственное здоровье нашего общества. Как жить? Во имя чего? Для чего? Можно ли поступаться нравственными идеалами даже во имя большой цели и не причинят ли такие уступки непоправимый ущерб человеку и обществу?

---

— Можно? — спросил он.

Батурин молчал.

— Извините, Константин Петрович, — сказал Полисский, остановившись у порога, стирая со лба испарину. — Не сердитесь на меня, Константин Петрович: я не хотел этого… Извините… Я не знал, что так получится… Когда мы пили с Владимиром Сергеевичем «без рук», я наливал ему спирт, а сам пил водку… Извините, Константин Петрович… я не хотел.

И теперь Батурин ничего не сказал. А когда горный мастер вышел, в приемной стих, удаляясь, топот множества ног, он взглянул на погасший окурок, выбросил в проволочную корзинку в углу, повернулся к Романову, предупредил:

— И тебе сейчас хитрить ни к чему. «На лесосклад. На материк». Дипломат… Ты на Груманте — не в министерстве… Инженер… Здесь с дипломатией дальше этой… тульской одури не уедешь.

VI. Ждать. Жить и ждать

Романов по-прежнему бегал день через день в шахту, любил поработать на врубовке, покопаться со слесарями, вмешивался в производственные дела подземных участков — помогал Батурину наводить шахтерский порядок. Жил беспокойной жизнью в делах, но душой отдыхал после продолжительной и изнурительной московской нервотрепки. Действовал.

Однажды он забрался на второй добычной в бригаду Остина. Прошел «гусиным шагом» по лаве, остановился возле Афанасьева. Лава была с геологическими нарушениями. Афанасьев работал на пережиме; расстояние от почвы до кровли было не более четырех четвертей. Афанасьев выбивался из сил: лопата в его руках была непослушна. Романов тут же взялся показать Афанасьеву, как лучше управляться с навалкой на пережиме. Черный, замурзанный так, что на лице блестели в бегающих лучах аккумуляторных фонариков лишь белки глаз и зубы, парень охотно отдал лопату Романову, уселся возле стойки, наблюдая за ним: был рад передохнуть.

Романов принялся грузить. Получалось неплохо, но движения были натужны, угловаты: в кабинетах он успел растерять пластичность и легкость, которые наживаются ежедневным трудом. Афанасьев лишь осваивал трудовые приемы навальщика — не замечал недостатков в работе Романова. Сам же Романов чувствовал, чего недостает ему. Шахтеры, работавшие впереди, сзади, поглядывали, улыбались. Они были довольны заместителем начальника рудника: не каждый кадровик станет рядом с ними, тем более на пережиме, возьмется грузить, не отставая в работе, — снисходительно прощали ему недостатки. Но Романов не мог простить себе. Пот стекал по лицу, смывал оседавшую на щеки, на пос пыль. Романов тужился, вспоминая в работе движения, которыми в совершенстве владел в прошлом. Он увлекся, позабыв, с чего начал, для чего; воевал с забывчивостью мышц, усталостью, овладевшей им. Воевал с собой. Перестал оглядываться, никого, ничего не замечал. Ярился.

— Вам, стало быть, нужны специальные помощники не только по породе, но и по креплению? — послышался знакомый голос рядом. — Смотреть надобно!

Позади Романова, окутанный пылью, стоял на коленях Батурин, обушком топора вгонял стойку под кровлю. Возле Батурина, виновато согнувшись, стояли на коленях Полисский и Остин. Глаза Полисского бегали, Остин сердито смотрел на Романова. Романов оглянулся. Позади него отпластовывался от кровли — уже навис, готовый рухнуть, толстенный корж… Афанасьев тревожно смотрел на корж. Батурин поставил еще одну стойку позади Романова, взял из его рук лопату, так, будто рядом с ним был не заместитель по кадрам — инженер, а рабочий внутришахтного транспорта, вздумавший поиграть…

— Смотри, — сказал он Афанасьеву и принялся грузить, поминутно останавливаясь, чтобы взять кусок породы, показавшийся в угле, отбросить за транспортер — в отработанное пространство лавы.

Романов лишь теперь заметил, что за транспортером, против каждого навальщика, вразброс и кучами валялись куски породы, выбранной из угля; породная прослойка, расслаивающая угольный пласт, была сантиметров в пятнадцать — породы было немало.

Начальник рудника взыскивал с мастера Полисского и бригадира Остина за не поставленные вовремя стойки, давал урок навальщику Афанасьеву, а Романов, сидя на пятках возле начальника рудника, стирая с лица пот брезентовой рукавицей, краснел и за Полисского, и за Остина, и за Афанасьева: по существу они были лишь подставными лицами — урок Батурин давал Романову…

В этот же день Батурин пригласил Романова к себе. В кабинете сидели главный инженер рудника, начальник отдела капитальных работ, мастера, бригадиры, рабочие, — начальник рудника проводил какое-то совещание; спорили, было шумно. Потом главный вышел в маркшейдерскую за чертежами — наступила тишина. Батурин заговорил с Романовым. Разговаривал так, будто не видел Романова в лаве. Батурин попросил доложить: какое количество рабочих по профессиям уже отбыло свой срок на острове, у кого срок заканчивается в ноябре, какие последние заявки отправлены в трест на замену рабочих. Романов не помнил, спросил разрешения сходить в отдел кадров за бумагами. Батурин, не сказав ни «да», ни «нет», посоветовался.

— На подземную разведку в этом году нам не дают денег, Александр Васильевич, — сказал он, плоскими глазами глядя на Романова. — Кого ты порекомендуешь в заместители начальнику окра… чтоб ему можно было поручить подземную разведку?.. Такого, чтоб за гривенник умел сделать на рубль?

Романов рекомендовал своего земляка по Донбассу — горного техника Мазницу: он старый шахтер, год проработал горным мастером в Грумантоком окре, знает шахту неплохо. Батурин велел написать приказ о назначении исполняющим обязанности заместителя начальника окра инженера Гаевого, Романов топтался у стола. Было похоже на то, что Батурин продолжает немой разговор, начатый в лаве, теперь укоряет Романова в том, что он плохо знает кадры, хотя и времени со дня его приезда прошло немало. Разговор шел не один на один, — в кабинете было полно шахтеров. Романов боднулся.

— Ваше дело, Константин Петрович, — сказал он, — но вы поступаете неправильно. Гаевой только что приехал…

— Ты вот чего, Александр Васильевич… — сказал Батурин, оборвав Романова. И Романов почувствовал: Батурин полез через транспортер, который разделял их со времени первой встречи в шахте… Лишь теперь перелезал к Романову и на поверхности. — Я не могу запретить тебе ходить в шахту, — продолжал он. — Ты и должен ходить: изучать кадры на рабочих местах. И ходи, стало быть. Но не в свое дело не суйся — не путайся под ногами, — перелез он в конце концов. — Приехал на кадры и занимайся кадрами, а инженеров и без тебя на руднике довольно. Свое надобно знать так, чтобы не бегать за бумажками. И чтоб перед людьми не было стыдно. Поучился бы у своей жены маленько. Усвоил?! И вот еще чего: прошу не подменять меня там, где не надобна мне твоя помощь…

Батурин мог бы объяснить повежливее, но он был прав, и требовать от него вежливости теперь было опасно: кабинет битком был набит. Батурин мог оскорбить, не оглядываясь на тех, кто сидел в кабинете; он и ждал возражений Романова, чтоб оскорбить, — возвращал Романову то, что получил от него в шахте. Романов стиснул челюсти.

— И еще… дабы не позабыть, — сказал Батурин, глядя в упор на Романова. — Чалого верни на прежнее место — в шахту. Он шахтер. Довольно с него… Гаврикова… этого… переведи в проходчики. Запиши, чтоб не забыть и не возвращаться…

И Романов понял, почему пожалел о потерянном месте главного инженера Баренцбургского рудника, лишь ступил на кольсбеевский пирс и увидел Батурина. Внутри надтреснуло что-то; поспешил выйти из прокуренного кабинета.

Шахтерский поселок — не Москва. Чихнул кто-то возле больницы, у клуба говорят через минуту: «Взорвался».

Вечером, разливая чай на Птичке, Рая заметила:

— Не связывайся с ним, Санька…

— С кем?

Она была в целлофановом переднике, в резиновых перчатках, в руках держала электрический чайник.

— Поверь моему женскому сердцу, Романов: ему пора на пенсию, но он сильнее тебя. Он опытнее…

— Кто?

Романов держал в руке фарфоровую чашечку, смотрел снизу, делал вид, что не понимает, о ком речь; Рая наливала в чашечку, смотрела сверху, каждым своим движением старалась подчеркнуть, что она будто безразлична к тому, о ком говорит.

— Не становись у него на пути, Саня: он сомнет…

— Кто «он»?

В доме уж давно велась игра: Рая дразнила Романова повышенным вниманием к ней начальника рудника. Романов, незаметно для себя, втянулся в игру, добродушно ревновал. Рае нравилось играть. Теперь ее игра, после того что случилось, оскорбляла.

— Кто это «он»? — не сдерживаясь, спросил Романов. Пальцы обожгло: кипяток пошел через край чашечки. Романов скрипнул зубами, мыча, уронил чашечку на стол…

— Куда ты на скатерть?! — закричала Рая. Заваренный кипяток, паруя, расплывался по скатерти. Романова прорвало.