Владлен Анчишкин - Арктический роман

• Название: Арктический роман
• Автор: Владлен Анчишкин
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

В «Арктическом романе» действуют наши современники, люди редкой и мужественной профессии — полярные шахтеры. Как и всех советских людей, их волнуют вопросы, от правильного решения которых зависит нравственное здоровье нашего общества. Как жить? Во имя чего? Для чего? Можно ли поступаться нравственными идеалами даже во имя большой цели и не причинят ли такие уступки непоправимый ущерб человеку и обществу?

---

— Я в сапогах…

У Дудника под мышкой был сверток. Раиса Ефимовна велела Дуднику подойти.

— Снимай шубку, — сказала она Ольге решительно. Александр Васильевич охотно помог Корниловой снять шубку; Новинская вновь покосилась на него. Что-то происходило между ними: они сейчас были больше похожи не на тех Романова и Новинскую, которых я знал в Москве перед отъездом на Шпицберген, здесь — на Груманте, а на тех, которых я видел в Форосе… Они как бы заключили перемирие, но и в перемирии между ними продолжалась война.

— В чем дело? — спросил Дудник, остановившись возле нас.

— Давай знакомиться, — протянул ему руку Александр Васильевич.

— Ладно разыгрывать, — сказал Дудник. — Думаете, если надели другой костюм, так я не узнаю?.. Вы встречали наш пароход.

— Тогда здоров.

— Здрасьте.

Дудник сдавил руку Романова, встряхнул.

— Знакомьтесь со мной, — протянула руку Раиса Ефимовна.

Дудник посмотрел на нее.

— А вы главный врач рудничной больницы.

— Новинская…

Дудник сжал ее руку. Раиса Ефимовна осторожно потрясла побелевшими пальцами. У него были желтоватые глаза с крупными, коричневыми крапинками вокруг зрачков, брови подбриты.

— Давайте туфли, — сказала Раиса Ефимовна. Дудник отдал сверток, снял коверкотовый макинтош с неразглаженными складками после чемодана, фетровую шляпу — сунул в руки Лешке; взял у меня из карманчика расческу и, поворотясь к залу, стал причесываться, позируя, выискивая глазами тех, кто смотрел на него; волосы, стоявшие копной после шахтной щелочной воды, секлись, трещали под расческой. Нахалюга. Я шагнул к нему, взял за руку, отогнул вниз; рука была сильная, кость широкая.

— Ну-ка… положи расческу, где взял.

Глаза Дудника блеснули недобрым. Он посмотрел на меня… мимо меня — туда, где стоял Лешка… вновь на меня… осклабился.

— Друзья, называется… Зовут чай пить, а такого… жалко. Возьми, если жалко.

Я понял: ему непонятно то, что взорвало меня. В голову пришла веселая мысль: я отступил на шаг, переломился в пояснице и дважды шаркнул пальцами по носку полуботинка, выпрямился и протянул расческу:

— В знак глубокого уважения и преданности примите мой скромный подарок… Оставь ее себе, карамба![14] — сказал я.

Дудник взмахнул бровями: он не знал слова, — и тут же повернулся к залу вновь; продолжал причесываться как ни в чем не бывало.

— А мне что-то жарко, — сказал Лешка, смотревший до сих пор на нас, едва сдерживаясь.

Он бросил пальто и шляпу Дудника на стул; раздевшись, положил на них свои вещи, притрамбовал. Романов смеялся, не раскрывая рта. Корнилова прыгала на одной ноге, надевая туфельку. Я взял ее под руку. Квинтет уже играл.

— Видал? — сказал Дудник. — Дружок ваш… на трубе выделывает.

Я посмотрел на Андрея. Дудник взял тем временем Корнилову за руку.

— Пошли, — сказал он.

Корнилова, притопнув туфелькой, покорно пошла за ним. Лешка смотрел им вслед: Дудник вел Корнилову — тащил ее за собой.

— Ты понимаешь что-нибудь в этом? — спросила наблюдавшая молча Раиса Ефимовна.

— А если они жених и невеста? — сказал Романов.

— Невест так не водят… как козу на веревочке.

Дудник навалился на Корнилову и широкими шагами с места, размахивая широкими штанинами, повел ее в середину зала, свободную от танцующих.

— Парень форс-мажор, — отметил Александр Васильевич. — Из той породы, что ширинку застегивают на тротуаре.

— Пошли, — сказала Романову Раиса Ефимовна. — Только поделикатнее… Я не невеста.

Мы с Лешкой остались… Мне было все равно. Для меня Ольга была дочь Юрия Ивановича и не более. Я обещал Юрию Ивановичу заботиться о ней, если она приедет на остров. Но теперь я присоединился к Лешкиной затее — увести Ольгу от Дудника — не только потому, что обещал Юрию Ивановичу заботиться об Ольге: Дудник раздражал меня — его присутствие угнетало девчонку.

Из спортзала мы вышли вместе. Дудник вновь овладел свертком Корниловой, нес, сунув под мышку.

Было холодно. Облака над Грумантом разорвались; за высокими скалами горела луна, сверху освещая вершины облаков и рваные в клочья края. В темно-синей пропасти неба горели звезды, и казалось, что одна из них — спутник. Звезды бежали от края одного облака к краю другого. С неспокойного фиорда тянуло прелью гниющих водорослей. Земля, воздух — все было влажным, промозглым. Желтоватый свет уличных фонарей, раскачивающихся на ветру, тоже казался важным.

За широким деревянным мостом через ручей Русанова мы с Лешкой остановились; вверх бежали мокрые ступеньки лестницы к вокзалу кольсбеевской электрички.

— Ну, Михаил, — сказал Лешка, — ты танцуешь как бог. Я не знал.

Дудник улыбался. Лешка протянул ему руку.

— Приезжай к нам почаще, — сказал я. — А то в Кольсбее есть такие, что боятся ночью нос высунуть… Боятся — медведь за нос поймает.

— Бро-о-ось, — сказал Лешка. — Он сам такой, что наступит медведю на уши. Заглядывай, Михаил.

Я подал руку. Склонив голову набок, но по-прежнему улыбаясь, Дудник посмотрел на меня… Раиса Ефимовна тоже протянула руку.

— Только не давите пальцы. У вас такая ручища…

Перестав улыбаться, Дудник смотрел на Новинскую; губы сжались, брови сошлись.

— Не опоздай на электричку, — сказал я. — А то потом придется по тоннелю и галерее девять километров…

— А вчера медведь через галерею проходил, — сказал Лешка.

— Перестаньте валять ваньку, — оборвал разыгрываемую нами комедию Александр Васильевич. — А вообще-то до утра электрички не будет…

Попрощались все. Дудник смотрел на Ольгу, на нас, нечетко обозначенные губы сползали в сторону. В свете уличного фонаря было видно: скулы горели, как маки. Лешка вынул у него из-под руки сверток, сорвал измятую газету и сунул туфли в боковые карманы полупальто. Мы взяли Ольгу с двух сторон под руки. Мимо пробегали шахтеры, торопившиеся на электричку.

— Не опоздай, Михаил! — крикнул Лешка. — Звони! Заходи!

Возле здания механических мастерских Раиса Ефимовна вдруг остановилась, оглядываясь.

— Слушайте, товарищи, — сказала она. — А получилось так, что мы прогнали его… этого парня. Ведь он шел к нам чай пить. Я его приглашала… Шалопаи! — притопнула она каблучком.

Мы смеялись. Смеялась и Ольга, оживившаяся после того, как ушел этот техник по безопасности.

Мокрые доски тротуаров блестели, то и дело хлюпала под ногами снежная слякоть. Раиса Ефимовна была в туфельках, Александр Васильевич то и дело брал ее на руки — переносил через лужи мокрого снега. Лешка и я шли позади Романова и Новинской и старались обходить лужи или перепрыгивали. Ольга шла с нами. Она была в сапожках, но тоже прыгала; разгонялась, бежала широкими шагами — была похожа на мальчишку, напялившего для смеха женскую шубку. Глядя на нее, однако, нельзя было не видеть, что она уже не подросток, уже девушка. Разгоняясь, она прижимала локти к бокам; прежде чем оттолкнуться, одной рукой подбирала подол шубки, другой придерживала шапчонку, боялась поскользнуться. Прыжок у нее получался равный тому, как если бы она сделала широкий шаг. И было в ней что-то кошачье: мягкость в движениях, брезгливость к слякоти. Ольгу веселила игра, которую мы затеяли. А потом мы стали переносить ее через лужи. Мы подхватывали ее, когда она, разогнавшись, отталкивалась, и поднимали. Она дрыгала ногами, визжала весело. Над одной из луж мы подняли ее высоко, она завизжала испуганно.

— Не трогайте девушку! — прикрикнула на нас Раиса Ефимовна. — Шалопаи!

Мы опустили Ольгу на помост, где кончалась снежная слякоть. Склонившись, она смотрела на большую лужу так, словно не мы перенесли ее, а она перепрыгнула, — у нее захватывало дух от удовольствия.

Черт!.. Здесь, на улице, я впервые заметил, что Ольга забавная девчонка.

Расстреливали ночную тьму кларки ДЭС. У берега, невидимого с улицы, тяжело разбивались волны о камни; под береговым обрывом стоял гул. Холодный ветер завихрялся над Грумантом — нельзя было понять, с какой стороны он дует. Порывы ветра налетали то справа, то слева, то били в лицо, то в спину. Ольга зябко куталась в шубку, болтая всякий вздор, который говорят не с тем, чтоб сказать что-то, а лишь затем, чтоб поддержать настроение. Улица перешла в узкий тротуарчик, и мне сделалось жаль, что луж нет больше.

Мы прошли мимо столовой, мимо дома, в котором теперь жила Ольга, возле нашего дома остановились.

— До свиданья, — сказал Лешка.

Раиса Ефимовна уже поставила ногу на мокрую ступеньку лесенки, подымающейся по крутому косогору к больнице; остановилась, поворотись к Лешке, всматриваясь.

— А через пять минут вы вернетесь с бутылкой? — сказала она; добавила решительно: — У нас есть все, что нужно, а больше, чем по одной рюмке, все равно не дам… пусть хоть десять спутников полетят одновременно. Сегодня вы свое выбрали.