Джоан Роулинг - Случайная вакансия

• Название: Случайная вакансия
• Автор: Джоан Роулинг
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-389-05394-6

В Пэгфорде на сорок пятом году жизни скоропостижно скончался член местного совета Барри Фейрбразер. Это событие повергло горожан в шок. В провинциальном английском городке с мощёной рыночной площадью и древним монастырём, казалось бы, царит идиллия, но так ли это на самом деле? Что скрывается за красивыми английскими фасадами?

На самом деле тихий городок уже давно находится в состоянии войны. Богатые конфликтуют с бедными, подростки — с родителями, жёны — с мужьями, учителя — с учениками… Пэгфорд не такой, каким кажется на первый взгляд.

Но освободившееся кресло в местном совете только обостряет все эти конфликты и грозит привести к такой войне, которой ещё не видел маленький городок. Кто сумеет победить на выборах, наполненных страстью, двуличием и неожиданными разоблачениями?

Это большой роман о маленьком городе и первая книга Джоан Роулинг для взрослых. Прекрасное произведение, созданное удивительным рассказчиком.

---

Они всегда открывались минута в минуту и никогда не позволяли себе закрыться раньше времени, свято, как в храме, соблюдая все ритуалы и предписания.

Морин шатко заковыляла к окну. Штора судорожно дёргалась кверху, малыми приращениями открывая главную площадь, живописную и ухоженную благодаря — в значительной степени — совместным усилиям тех собственников, чья недвижимость выходила на неё окнами. В наружных ящиках, подвесных кашпо, вазонах разрослись цветы: их высаживали ежегодно, с соблюдением условленной цветовой гаммы. На другой стороне, как раз напротив кулинарии «Моллисон энд Лоу», виднелся паб «Чёрная пушка» (один из старейших в Англии).

Говард выносил из подсобного помещения и аккуратно расставлял под стеклом длинные прямоугольные подносы свежих паштетов, украшенных яркими, как драгоценности, ломтиками лимона и ягодами. Слегка отдуваясь от этой работы, наложившейся на утреннюю беседу, он выровнял последний поднос и остановился у окна, глядя на военный мемориал в центре площади.

Пэгфорд в то утро был особенно хорош, и Говард возликовал от мыслей о себе и о своём месте в этом городке, для которого он, по собственному убеждению, стал пульсирующим сердцем. Он и впредь будет видеть перед собой эти блестящие чёрные скамейки, красные и лиловые цветы, позолоченный утренним солнцем каменный крест; а Барри Фейрбразер этого больше не увидит. Трудно было не усмотреть высший промысел в этой внезапной смене диспозиции на поле боя, где, по его мнению, их с Барри противостояние чересчур затянулось.

— Говард, — резко окликнула Морин. — Говард!

Через площадь энергичной походкой, хмуро глядя себе под ноги, шла женщина: худая, черноволосая, смуглая, в сапогах и просторном пальто.

— Как ты считаешь, она… она в курсе? — прошептала Морин.

— Не знаю, — сказал Говард.

Морин, которая так и не успела переобуться в ортопедические босоножки, едва не подвернула ногу, отпрянув от окна, и поспешила за прилавок. Говард с неторопливым достоинством занял место у кассового аппарата, словно канонир у орудия.

Над дверью звякнул колокольчик, и доктор Парминдер Джаванда всё с тем же хмурым видом вошла к ним в магазин. Не обращая внимания на Говарда и Морин, она сразу направилась к полке с растительным маслом. Морин, замерев и не мигая, следила за ней, как хищная птица за полевой мышью.

— Доброе утро, — сказал Говард, когда она подошла расплатиться.

— Доброе.

Как на заседаниях, так и за пределами помещения, отведённого местному совету в стенах церкви, доктор Джаванда редко смотрела Говарду в лицо. Его всегда потешало это неумение скрывать свою неприязнь; он на глазах оживлялся, становился предупредительным и необычайно куртуазным.

— Сегодня приёма нет?

— Нет, — отрезала Парминдер, роясь в сумочке.

Тут Морин не утерпела.

— Ужасная весть, — выговорила она своим хриплым, скрипучим голосом. — Барри Фейрбразер.

— Мм, — протянула Парминдер, но спохватилась. — А что с ним?

Прожив в Пэгфорде шестнадцать лет, Парминдер так и не избавилась от бирмингемского говора. Резкая вертикальная морщина между бровями придавала ей вечно напряжённый вид — иногда сердитый, иногда сосредоточенный.

— Умер, — выпалила Морин, жадно вглядываясь в её хмурое лицо. — Вчера вечером. Я сама только что от Говарда узнала.

Парминдер застыла, не вынимая руку из сумочки. Затем её взгляд скользнул в сторону Говарда.

— Упал замертво на стоянке у гольф-клуба, — подтвердил Говард. — Майлз там был, всё видел.

Проходила секунда за секундой.

— Это шутка? — требовательно спросила Парминдер; в её тоне зазвучала взвинченность.

— Какие могут быть шутки? — Морин упивалась своим возмущением. — Такими вещами не шутят.

С грохотом опустив на стеклянный прилавок бутылку растительного масла, Парминдер ушла.

— Нет, надо же! — подхлёстывала себя Морин. — «Это шутка?» Какая прелесть!

— У неё шок, — рассудил Говард, глядя, как Парминдер в развевающемся пальто спешит через площадь. — Горевать будет почище вдовы. Помяни моё слово, самое интересное ещё впереди, — добавил он, лениво почёсывая складку живота, которая время от времени донимала его зудом. — Поглядим, что у неё…

Он не договорил, но это не имело значения: Морин прекрасно понимала, к чему клонит Говард. Провожая глазами доктора Джаванду, пока та не скрылась за углом, оба думали об одном и том же — о случайной вакансии, но видели в ней не свободное место, а волшебную шкатулку, сулившую массу возможностей.

VIII

Бывший дом викария, Олд-Викеридж, был последним и самым шикарным особняком на Чёрч-роу. Окружённый большим участком, он стоял у самого подножья холма, фасадом к церкви Архангела Михаила и Всех Святых.

На подходе к дому Парминдер перешла на бег; у двери пришлось повозиться с тугим замком. Она не могла поверить, пока не услышала эту весть от кого-нибудь ещё, от кого угодно, а в кухне уже зловеще трезвонил телефон.

— Да?

— Это Викрам.

Муж Парминдер был кардиохирургом в Юго-Западной клинической больнице Ярвила и не имел привычки звонить с работы. Парминдер до боли сжала пальцами телефонную трубку.

— Случайно услышал. Вероятно, это аневризма. Попросил Хью Джеффриса ускорить вскрытие. Мэри будет легче, если она узнает, что это было. Возможно, они уже сейчас им занимаются.

— Понятно, — прошептала Парминдер.

— Сюда приезжала Тесса Уолл, — сообщил он. — Позвони Тессе.

— Да, — сказала Парминдер, — хорошо.

Однако, повесив трубку, она опустилась на кухонный стул, невидящими глазами уставилась в окно, на задний двор, и прижала пальцы к губам.

Всё рухнуло. И неважно, что всё осталось на месте: стены, стулья, фотографии детей. Каждый атом взорвался изнутри и тотчас же перестроился; видимость постоянства и надёжности вызывала теперь лишь насмешку: тронь — и всё развалится, тонкое и непрочное, как бумага.

Мысли вышли из-под её власти; они тоже рассыпались, и на поверхность всплыли, чтобы тут же скрыться из виду, случайные обрывки воспоминаний: танец с Барри на встрече Нового года у Тессы с Колином; нелепый разговор по дороге с заседания совета.

«У вас дом бычком», — сказала она ему.

«Дом бычком? Это как?»

«Сзади шире, чем спереди. Это к счастью. Но выходит на Т-образный перекрёсток. Это к несчастью».

«Значит, в плане счастья у нас ни то ни сё», — сказал Барри.

Наверное, у него уже тогда опасно набухла артерия, но они с ним этого не знали. Парминдер слепо перебралась из кухни в темноватую гостиную, где в любую погоду царил полумрак, потому что свет загораживала самая обыкновенная сосна. Парминдер ненавидела эту сосну, но они с Викрамом знали, что соседи поднимут шум, если её спилить.

Парминдер не находила себе места. По коридору, в кухню, к телефону, позвонить Тессе Уолл; но та не брала трубку. Видимо, на работе. Парминдер в ознобе присела на тот же кухонный стул.

Её скорбь была сильна и неукротима, как злая сила, вырвавшаяся из подвала. Барри, коротышка-бородач Барри, друг, союзник.

Точно так же умер её отец. Ей было тогда пятнадцать; они вернулись из города, а он лежал ничком на газоне, рядом с косилкой; солнце обжигало его затылок. Внезапная смерть была противна природе Парминдер. Длительное угасание, которое многих страшит, виделось ей утешительной перспективой: всё можно уладить и привести в порядок, со всеми проститься…

Ладони её по-прежнему накрывали рот. С плаката, прикнопленного к пробковой доске, на неё строго и ласково смотрел гуру Нанак[3].

(Викрам сразу невзлюбил этот плакат.

— Что он здесь делает?

— Мне нравится, — с вызовом ответила она.)

Барри мёртв.

Она подавила в себе сильнейшее желание дать волю слезам; мать всегда корила её за бесчувственность, особенно после смерти отца, когда другие её дочери вместе с тётками и двоюродными сёстрами причитали в голос и били себя в грудь. «А ведь ты была его любимицей!» Но Парминдер запирала невыплаканные слёзы глубоко внутри, где они перерождались, будто по воле алхимика, чтобы вернуться в этот мир лавой ярости, которая время от времени обрушивалась на её детей и на дежурных медрегистраторов.

Сейчас у неё перед глазами так и маячили Говард и Морин за прилавком своего магазинчика: один — необъятный, другая — костлявая; они взирали на неё с высоты своей осведомлённости, когда сообщали о смерти её друга. В почти желанном приливе ярости и ненависти она подумала: «А ведь они рады. Думают, что теперь возьмут верх». Парминдер снова вскочила, стремительно перешла в гостиную и взяла с полки свою новую священную книгу, «Саинчис». Открыв её наугад, она прочла без малейшего удивления, как будто увидела в зеркале своё опустошённое лицо: «О разум, мир есть глубокая, тёмная пропасть. Со всех сторон Смерть забрасывает свою сеть».