Дмитрий Ломоносов - Плен

• Название: Плен
• Автор: Дмитрий Ломоносов
• Жанр: Биографии и Мемуары

От автора:

Я — рекордсмен российского интернета по возрасту: мне 84 года. Если вас это не испугает, и если вы серьезно интересуетесь историей Отечественной войны, то приглашаю познакомиться с написанными мною воспоминаниями. В них говорится о неизвестных или мало известных страницах истории войны через призму личных переживаний. Нас, участников и свидетелей военного лихолетья, остается с каждым годом все меньше, то, что не написано и не рассказано, уйдет с нами в небытие. Надеюсь, что страницы, помещенные здесь, сохранят кусочек прошлого для сегодняшнего и будущего поколений.

---

В связи с необходимостью сделать перевязку, обратился в медпункт. Там меня осмотрели и решили отправить на госпитализацию. И вот еще одно фатальное совпадение: госпиталь для бывших военнопленных находился на месте бывшего нашего лагеря! Повезли меня через знакомый город на Виллисе. Город словно стал больше: тот же огромный средневековый готический костел и площадь перед ним, но и площадь и улицы наполнены людьми. Везде висят красно-белые польские флаги, расхаживают франтоватые польские офицеры в праздничных обшитых серебром конфедератках, царит приподнято-праздничное настроение.

Много лет спустя в фильме «Пепел и алмаз» я почувствовал очень верно переданное это всеобщее настроение ликования по поводу вновь обретенной свободы.

На территории бывшего немецкого шталага размещались несколько госпиталей. Но не на территории бывшей русской зоны, которая была разобрана, а в бараках, в которых ранее жили англичане, французы и другие пленные из числа союзников.

Медицинский и обслуживающий персонал госпиталя состоял из советских военнослужащих - врачей и медицинских сестер, относившихся к нам очень сочувственно и внимательно.

Меня перевязали, подвергли тщательному осмотру, анализам, и не нашли признаков легочного заболевания, указанного в моей медицинской карте, сопутствовавшей мне еще из лагеря Sandbostel.

Разместили меня в бараке в палате, где кроме меня находились человек шесть итальянцев. Один из них, высокий молодой брюнет со звучным именем Ноколо Карузо, приветствовал меня по-итальянски «Bon Giorno!» и по-русски «Добри ден!». Итальянцы, люди очень подвижные и эмоциональные, окружили меня и пытались расспрашивать о чем-то, бурно жестикулируя. Все тут же представились, назвав себя. Кое-кого я запомнил: кроме уже названного Карузо из Неаполя, Кавани, инвалида без правой ноги, Фруменцио Травалли, с которым я очень близко сошелся, Д’Аллолио Бруно, Авеллино и маленький, весь израненный, передвигавшийся на костылях, Грильо Джиованни.

Допытывались, как меня зовут. Имя Дмитрий для них труднопроизносимо, стали искать итальянский синоним и решили звать меня Доминико. Это имя ко мне прочно прикрепилось

Режим в лагере-госпитале очень свободный: раз в день - перевязка и процедуры, вечером - обход дежурного врача. Остальное время девай куда хочешь. За воротами лагеря небольшой хвойный лесок на песчаной почве, усыпанной хвоей. Впрочем, выход за ворота, хоть и не очень строго, но не рекомендован.

Стал знакомиться с «населением» госпиталя. В нем больше половины составляли освобожденные из плена итальянцы, почему-то их не спешили вывозить домой. Были французы, бельгийцы, югославы, даже несколько немцев, бывших узников концлагерей. Их приходилось все время брать под защиту от чрезвычайно агрессивно настроенных против них итальянцев. Остальные - бывшие русские военнопленные и гражданские («цивильные»), вывезенные немцами на работы в Германию.

Вечером посетил клуб, в котором активно действовали кружки: драматический и хоровой. Драматическим кружком руководил невысокого роста типичный интеллигент в круглых очках с правой рукой, неподвижно прижатой к поясу: она была прострелена и не разгибалась. Он представился: Тано Бялодворец, бывший режиссер Харьковского Драматического театра. Хоровым кружком - высокий представительный хохол с висячими запорожскими усами в гражданской одежде и в пальто, перечеркнутом на спине красным косым крестом. В прошлом он - инженер металлург, работал в Краматорске, откуда его и вывезли немцы. Я принял активное участие в работе обоих кружков и близко сошелся с их руководителями. Тано (это непонятное имя все заменяли именем Антон) был очень образованный человек, владел в совершенстве польским и французским языками, свободно говорил по-немецки и по-английски. Благодаря этому, он мог общаться без переводчика со всеми европейцами, кроме венгров. Он посоветовал мне, как быстро научиться общаться с итальянцами: надо выучить всего лишь 100 слов, обозначающих самые часто встречающиеся предметы и действия. Все остальное знание придет в посредстве общения.

Подсел к Карузо во время завтрака. Он тут же начал меня просвещать:

      - Questo mio piatta, questo mio coltello, questo mio burro,questo mio pane bianca... (это - моя тарелка, это - мой нож, это - мое масло, это - мой белый хлеб).

      Буквально через несколько дней я уже, помогая себе жестами, вполне сносно объяснялся с итальянцами. А к осени я уже понимал, что написано в итальянских газетах.

      Имея вдоволь досуга, я невольно возвращался мыслями к только что пережитому. Многому пытался найти объяснение, многое до моего сознания тогда еще не доходило и стало доступным пониманию лишь через много лет.

Пытался вызвать на откровение своих новых друзей. Тано ловко уходил от разговоров на историко-политические темы, зато Петров с явным интересом вступал со мной в дискуссию. Постепенно у меня выработалось определенное представление о прошедшей бойне, далеко не во всем совпадающее с общепринятым.

Главное, что настраивало меня на критический лад, было невольно возникающее сопоставление отношения к воюющему солдату у союзников и в нашей стране. Я видел, как воюют союзники, как обустроен их быт, не говоря уже об отношении к попавшим в плен.

Мы не могли скрыть удивления и иронии, глядя на экипировку солдат союзников, на огромные рюкзаки, которые они таскали с собой. Очевидно, выходя к переднему краю, они где-то должны были оставлять их, так как невозможно представить себе в бою отягощенного таким грузом солдата.

Значит, за боевыми порядками должны следовать обозы с вещами, что также не способствует маневренности боевого подразделения. Впрочем, немцы также таскали тяжелые рюкзаки, обшитые сверху телячьей шкурой.

Да и сейчас, глядя на высадку из транспортного самолета группы американских или английских солдат в очередной телевизионной передаче о событиях на Ближнем Востоке и Афганистане, можно наблюдать такую же картину.

Мои военные переживания и наблюдения, постепенно обрастали соображениями и выводами, которые иногда резко менялись. Окончательное представление о войне и предшествовавших ей событиях сформировалось значительно позднее.

Мое пребывание в госпитале после пережитого напоминало курорт. Незаметно проходило лето, я довольно бойко ходил, слегка опираясь на палку. Кроме ежедневных перевязок и процедур (ванн в растворе марганцовки) других забот не было.

Участвовал в самодеятельности, читая по режиссуре Тано пушкинского Гусара и лермонтовское Бородино, Маяковского Паспорт. Пел в хоре казацкие песни под руководством Петрова и много общался с итальянцами.

Наступил август. Сообщение о начале военных действий против Японии. К моему величайшему удивлению на митинге, посвященном этому событию выступил Тано с заявлением о вступлении в добровольцы для участия в этой войне. Что руководило им, с искалеченной рукой, заведомо непригодным к военной службе, понять не мог.

В сентябре госпиталь реорганизовали, и меня с большинством пациентов перевели в другой госпиталь, расположенный в окрестностях Торуни в лесу в бывшем имении какого-то высокопоставленного польского вельможи. Трех- или четырехэтажное здание с сохранившейся утварью и мебелью с прекрасной отделкой помещений - комнат разного размера, располагавшихся на галереях, нависающих над общим залом.

К тому же, здесь была отличная кухня, какой-то очень квалифицированный повар готовил прямо таки ресторанное меню.

Тано и Петров - мои постоянные собеседники остались в прежнем лагере. Как я узнал позднее, Тано предложили остаться в войсковой части, а Петрова отправили в фильтрационный лагерь, откуда он пошел по дорогам Гулага, где и пропал.

Здесь я уже самостоятельно начал организовывать самодеятельность. Ставили маленькие сценки - скетчи, нашелся пианист-аккомпаниатор - стали исполнять песни сольные и хоровые, в концертах участвовали и итальянцы и французы. У меня это стало столь удачно получаться, что замполит госпиталя предложил мне остаться на военной службе после выписки. Я отказался, о чем потом очень жалел: это могло избавить меня от фильтрационного лагеря и впоследствии обеспечить нормальную демобилизацию (с получением денежного пособия с учетом всего срока пребывания в армии).  

Фильтрационный лагерь.

      В сентябре я был выписан из госпиталя с так и не зарубцевавшимся свищем остеомиэлита. Я был вынужден носить повязку на стопе, присыпая порошком стрептоцида ранку на остатке большого пальца, подкладывая слой ваты под стопу. Ватная повязка сопровождает меня всю мою жизнь.

В фильтрационный лагерь, в котором я уже побывал по прибытии в Торунь из Берлина, мы – группа выписанных после излечения, отправились пешком через город в сопровождении старшей медсестры.