Владимир Гофман - Персиковый сад (сборник)

• Название: Персиковый сад (сборник)
• Автор: Владимир Гофман
• Жанр: Короткие истории

Можно ли говорить о насущных проблемах бытия человека, о выборе им истинного жизненного пути легко и просто? Можно, доказывает протоиерей Владимир Гофман своими замечательными рассказами. Одни, трогательные, берущие за сердце, с ностальгической грустью повествуют о недавнем еще прошлом, когда духовные и душевные ценности почитались превыше всего. Другие, иронично-веселые, рассказывают о незнакомых многим «бытовых» сторонах жизни нашего духовенства. Третьи, глубокие и пронзительные, говорят об ответственности человека за свою жизнь, ибо ей грядет продолжение… И все эти рассказы, прекрасно написанные, объединяет одно – удивительная, светлая человечность…

---

Кто Царь-колокол подымет?

Кто Царь-пушку повернет?

Шляпы кто, гордец, не снимет

У святых в Кремле ворот.

Ф.И. Глинка. Родина

Это она в девчонках учила, я и запомнила. А потом другие книжки читала вслух, про этого, помню, про графа французского, ну, который в темнице много лет томился, а невеста его замуж выскочила. Известно, французы…

Ну, девки, ясное дело, чуть что – и разлетелись, ровно птицы. И выходит, одна я осталась век свой доживать. Все бы ладно, да старость одолела. И не болит вроде ничего, а чувствую: силы уходят. Уходят силы-то…

В позапрошлом годе совсем было слегла. Думаю, нет, не справлюсь с хозяйством, надо корову продать. Тут и покупатель подвернулся – в деревне за лесом бабенка одна.

Только ведь ничего не вышло из моей продажи-то. А дело так было. Утром, как Сережка в барабанку застучал, начала моя корова волноваться: известно, я ее в это время со двора провожаю, а тут нет. Мычит, сердешная, и у меня в душе что-то обрывается – жалко ведь.

Ладно. Намотала ей на рога веревку и повела, уж так я с той бабенкой сговорилась, что, мол, сама приведу корову. Вот веду, за деревню вышли, а она все назад оглядывается. Понимает, значит. А то как же, конечно, понимает. Так и идем – тяну я за веревку и плачу. Плачу и тяну. Все вспомнила – и как спасала она нас в голодные годы, и как телят рожала… Да что!

До леса дошли мы с моей коровушкой. Встала она как вкопанная, и я идти не могу, обняла ее за шею и шепчу в ухо слова какие-то, ровно дура, ничего не соображаю. И тут, видно, Господь меня услыхал да и вразумил. Да только я не столько поняла – нет, сердцем почуяла: не то делаю, нельзя мне корову продавать. Обе мы старые, вместе нам и доживать век-то.

Наревелась и повернула обратно. А и правильно. Слава Богу, как воротилась, так и хворость моя отступила. Ничего, думаю, управляюсь понемногу. Летом внучат то одна, то другая дочка привезет. Без коровы-то как? Они, детки, в городе хиленькие растут. А тут нате вам молочка парного. Когда уезжают, так не узнать – щеки что твои мячики. Любо-дорого.

Ну, с сеном, конечно, канитель. И то ничего, зятья, когда приедут, накосят, прикупаю еще, понятно. Глаза вот только мои ослабли. Плохо вижу. Да опять же что мне видеть-то? В доме своем, на дворе али в огороде и так все знаю, где что лежит. Операцию, говорят, надо делать. Куда мне? Ни к чему. И так ладно. Солнышко маленько вижу, чего же еще. Сижу на завалинке, кто идет мимо, со мной здоровается, а я их всех по голосу знаю.

– Здравствуй, бабка Марья!

Это сосед Павлушка, крыльцо мне недавно подновил.

– Доброго здоровья, Марья Петровна!

Это Софья. У колодца живет. Я к ней в баньку хожу.

– Здравствуйте, бабушка!

Светланка это, Арсентича внучка. Совсем невестой стала.

А тут слышу: данг-данг, дан-дан-данг. Сережка стадо домой гонит. Ага, надо корову встречать. Тоже дело не хитрое. Встану у двора, протяну руку и зову:

– Зорька! Зорька!

Подойдет она и ткнется губами своими мягкими мне в ладонь.

– Ну, здравствуй, Зоренька! Пошли, подою тебя.

Еще один день прожит с Божьей помощью…

2. Истории Дионисия, Иннокентия и других святых и грешных отцов

Цыганская клятва

Денис Лапин, прошу прощения, вот уже два месяца как его преподобие отец Дионисий, ранним утром Рождественского сочельника шагал в приподнятом настроении духа по заснеженной липовой аллее, ведущей от городского парка к Спасо-Преображенскому собору. Его купол, выхваченный из тьмы лучами прожекторов, был уже виден сквозь черные ветки деревьев. Снег весело поскрипывал под новыми сапогами фирмы Salamander, колюче искрился в сугробах под фонарными столбами, резными звездочками ложился на воротник дубленки, а морозный пар при дыхании вырывался изо рта бодрой тугой струей. Радостное чувство переполняло молодого священника, хотелось петь, и слова праздничного тропаря непрестанно звучали в голове в такт шагам:

– Рождество Твое, Христе Боже наш…

Праздник, собственно, и заключается в ожидании праздника.

Хорошо, думал отец Дионисий, хорошо, что можно от дома до храма идти пешком, а не давиться в переполненном автобусе. Указом правящего архиерея его назначили клириком большого собора, расположенного в одном из крупных районов города и всего в двух кварталах от квартиры родителей, в которой он проживал с молодой супругой за неимением собственного жилья. Хорошо!

Хорошо, когда тебе двадцать лет, когда у тебя молодая жена и когда твоя мечта исполняется в самом начале жизненного пути. А мечта у отца Дионисия была такая: стать пастырем овец Христовых.

Хруст-хруст-хруст. Вкусно хрустит снег.

– …Возсия мирови свет разума…

Хруст…

В то время как одноклассники мечтали о карьере юристов, бизнесменов, а некоторые еще по старинке врачей и даже космонавтов, Денис Лапин грезил служением Церкви. И, наблюдая за стареньким отцом Сергием, на исповедь к которому тайком от родителей водила маленького Дениску бабушка, он ни о чем другом не помышлял. И потом, в семинарии, куда он, преодолев твердыню родительского сопротивления, все-таки поступил, виделось ему, как в полном облачении с крестом в руках выходит он на амвон и, обращаясь к народу, говорит такие слова, такие, от которых сердце начинает биться чаще, а на глаза наворачиваются слезы.

Денис представлял себя то Иоанном Кронштадтским, то Иоанном Крестьянкиным, то Николаем Японским, то Андреем Кураевым. Он утешал людей в скорбях и проповедовал Слово Божье, он исцелял больных и обращал на путь истины заблудших. Сердце горело в груди и рвалось в бой. Посрамленные рериховцы толпой возвращались в лоно Церкви, кришнаиты каялись в ереси и молились Христу, пустоглазые адепты «Церкви Объединения» публично отрекались от корейского мессии и, взявшись за руки, как первоклашки, устремлялись к Мессии истинному… Жатвы-то сколько! А он – делатель на этой жатве. «Воин Христа Бога нашего»! [1] И от радости у него перехватывало горло.

– …В нем бо звездам служащий, звездою учахуся…

Хорошо быть молодым! Как поется в песне: просто лучше не бывает.

Еще в семинарии, изучая пастырское богословие, он определил у себя все семь признаков, говорящих, по слову апостола, о наличии вкуса к священству. Ему хотелось, как писал отец Сергий Булгаков, служить Богу и врачевать души человеческие, возрождать их для Царствия Божьего. С детства христианство было для него единственным ключом к познанию мира. Этот ключ он с радостью отдал бы первому встречному, лишь бы тот захотел открыть дверь, за которой лежали приготовленные для него все сокровища мира – и дольнего, и горнего.

Хруст-хруст. Хорошо быть молодым…

Первые месяцы службы в соборе несколько остудили его пылкое воображение, но не разрушили идеального представления о пастырском служении. Череда есть череда: литургия, исповедь, крещение, венчание, отпевание – с непривычки еле ноги к вечеру волочишь, тут уж не до обдумывания сердцезажигательных проповедей – с женой бы поговорить по душам!

С матушкой ему повезло. Избранницу звали Валентина, она окончила епархиальное училище и, благодаря святителю Филарету, придумавшему когда-то эту форму обучения для девушек, и нынешнему архиерею, возродившему ее после векового забвения, была готова нести крест помощницы мужа-священника безропотно и достойно. Валентина немного и втайне гордилась, что муж у нее такой молодой, красивый, умный, такой… стройный в своей черной рясе, такой голосистый и рассудительный. Вон сколько к нему людей после службы подходят, сколь обширными знаниями надо обладать, чтобы отвечать на многочисленные и, безусловно, сложные вопросы духовной жизни!

Сам отец Дионисий ждал таких вопросов и готовился к ним, но в жизни оказалось все много прозаичнее. За два месяца только однажды после службы к нему подошел молодой мужчина интеллигентного вида и спросил, как Церковь относится к таким произведениям, как «Мастер и Маргарита» Булгакова? С вдохновением отец Дионисий принялся было излагать свою точку зрения на инфернальную литературу вообще и на булгаковский роман в частности, но мужчина прервал его и сказал, что иеромонах такой-то, ссылаясь на христианскую аскетику и учение Святых Отцов, запретил ему читать романы, а заодно слушать современную музыку и посещать театр. «Читай Священное Писание и слушай церковное пение, остальное все от лукавого!» – такой совет получил он от черноризца. «Вот как ваша Церковь смотрит на культуру!» – подвел итог мужчина и, махнув рукой, ушел, недовольный. Отец Дионисий так и не понял, чего же он хотел услышать от него, зачем спрашивал, если не дождался ответа.

Правда, один раз в полупустой маршрутке он не удержался и вступил в спор с двумя молодыми мормонами, активно охмурявшими девушку на заднем сиденье. К несчастью, старейшины Виктор и Николай быстро ретировались, сославшись на то, что им надо выходить, а распалившийся отец Дионисий еще долго рассказывал обалдевшей девице о жутких традициях «святых последних дней». Он так увлекся, что проехал свою остановку.