Сергей Рафалович - Пленная Воля

• Название: Пленная Воля
• Автор: Сергей Рафалович
• Издательство: «Мнемозина»
• Жанр: Поэзия
• Год: 2011

Сергей Львович Рафалович (1875–1944) опубликовал за свою жизнь столько книг, прежде всего поэтических, что всякий раз пишущие о нем критики и мемуаристы путались, начиная вести хронологический отсчет.

По справедливому замечанию М. Л. Гаспарова. Рафалович был «автором стихов, уверенно поспевавших за модой». В самом деле, испытывая близость к поэтам-символистам, он охотно печатался рядом с акмеистами, писал интересные статьи о русском футуризме. Тем не менее, несмотря на обилие поэтической продукции, из которой можно отобрать сборник хороших, тонких, мастерски исполненных вещей, Рафалович не вошел практически ни в одну антологию Серебряного века и Русского Зарубежья. Настоящее издание устраняет это досадное недоразумение: в него включены избранные стихотворения и поэмы из 13 прижизненных книг поэта.

---

II

«Торжественной увенчаны луной…»

Торжественной увенчаны луной,
Звучат ночные дифирамбы,
И медленно скандирует прибой
Трагические ямбы.

Менады спят тяжелым, жарким сном
На виноградниках Тавриды,
Покрытые серебряным плащом
Стыдливой Артемиды.

На склонах гор повисли огоньки
Каких-то хороводов древних,
И словно неба звездного куски —
Татарские деревни.

Он жив, он жив, языческий пэан,
Рожденный в рощах Элевзинских.
К чужой земле припал великий Пан,
И плещет Понт Эвксинский.

Алушта. 1917

«Прижалась к берегу недальняя дорога…»

Прижалась к берегу недальняя дорога,
Встал на дыбы прибрежный ряд холмов,
И к бледной синеве, спадающей полого,
Уходит море медленно и строго,
Как грузный зверь на свой звериный лов.

Застыл в горах размах тяжелой пляски,
Тысячелетен лад дробящейся волны,
И только люди, как на сцене маски,
То радостной, то горестной развязки
Для быстрых игр искать принуждены.

Вон там, где узкие меж двух морей ворота,
Сражались воины полсотни городов,
И не было в их мужестве расчета,
Но лишь о чести и любви забота
И мера будущих эпических стихов.

И путь от родины продолжив в наши дали,
Когда-то мимо этих берегов
Проплыл корабль, чьи паруса сверкали
Тем золотом, которого искали
Пловцы суровые и чтившие богов.

А в буйный век, изнеженный и грубый,
Смиренных подвигов и дерзостных измен,
Пока гремели крестоносцев трубы,
Средь диких скал лобзал девичьи губы
И в рабстве страсти царственный Комнен.

И вот зыбуча, как пески морские,
Под нами твердь, и даль я стерегу,
Где Илион, Эллада, Византия, —
Меж тем как за руном пустилась в путь Россия
И дочь Андроника стоит на берегу.

Алушта. 1917

В Кахетии

Кострами снежными вершины
Горят под небом голубым;
На каменистом дне долины
Лениво движутся арбы.

Меж виноградников и пашен,
Где осень жатву собрала,
Церковных шестигранных башен
Чуть серебрятся купола.

И не колебля воздух сонный,
Где спит, как в люльке, тишина,
Настойчиво и заглушенно
Тягучая звучит зурна.

Стаканы мерно зазвенели,
И стройным песням старины
Внимает бледный Руставели —
Из рамы темной, со стены.

Цинандали. 1917

«Все напряженней и любовней…»

Все напряженней и любовней
Смотрю я в сумрачную даль.
Синеет купол над часовней,
Где молится моя печаль.

Она приветливо мерцала
Мятежной прихоти моей
В прозрачном золоте бокала
И в темном золоте очей.

Теперь всему я знаю цену,
Не изумляясь ничему
И даже горькую измену
Простил бы сердцу моему.

Но безрассудных упований
Оно, как в юности, полно,
Пока над Верою, в духане,
Пью кахетинское вино;

Иль по равнине проезжаю,
Где твой белеет отчий дом;
Иль одиноко засыпаю
В дворце старинном и пустом.

Не все исполнится, что снилось,
И не о том моя мольба.
Листом осенним закружилась
Моя осенняя судьба.

И грустный шепот листопада
Под тающим огнем зари
Старинным, заглушенным ладом
О блудном сыне говорит.

Цинандали. 1917

«Струею ровной жизнь текла…»

Струею ровной жизнь текла,
Сменялись мерно свет и мгла,
И ласково земная ширь
Очаг покойный облегла.
Мелькали дни, и годы шли,
На уголь тлеющий зола
Ложилась мягкой пеленой.
И не страшна и не мила,
Едва заметная вдали,
Могила тихая ждала.
Сумел бы я свой век дожить,
Не сотворив добра, ни зла.
Но Бог иль рок судил не так:
Я вышел в сад — и ты прошла.

Баку. 1918

«Кружатся дни земные и светила…»

Кружатся дни земные и светила,
Сметает вихрь и листья и мечты.
И вот уж нет того, что мне дарила,
Что мне дарила ты.

Проходит рок, суровый и надменный,
Насмешливо прищурилась судьба;
А я стою, усталый и согбенный,
С цигаркою в зубах.

Дымлю, дымлю в лицо судьбе и року,
И этот дым — увы! — вся жизнь моя.
Не верю я ни Богу, ни пророку,
Ни в дальние края.

Все изменяет тем, кто не умерен,
И всем желанный гость, кто умален.
Но сердце, сердце, тихий звон вечерен
Не твой тревожный звон.

Ни меры нет, ни срока, ни предела
Для истины и прихоти твоей.
Ты — все, что есть: душа моя и тело,
И мир, и смена дней.

И что в тебе неугасимо тлеет,
Того вовек не может смерть пронзить.
Оно живет — все дальше, все милее —
Живет, как нужно жить.

Не умерло, что ныне вспоминаю,
Что умерло — о том душа молчит;
И памяти неслышные ключи
Гробниц не отмыкают.

Тифлис. 1920

«Ходит, бродит под окном…»

Ходит, бродит под окном
И грозит бедою.
Провались ты, черный гном
С бородой седою.

И откуда взялся ты?
И о чем пророчишь?
Как опавшие листы
Дни мои и ночи.

И давно расщеплен ствол
Дерева большого,
Под которым я нашел
Золотое слово.

Иль из черного дупла
Вылез ты совою
В ночь, когда я сжег дотла
Бремя неживое?

Но над пеплом что вещать?
Мертвым что пророчить?
А земля — благая мать
И чернее ночи.

Что же бродишь, непрощен,
Каркаешь до света?
Будь ты проклят, черный сон
Скорби неотпетой.

Тифлис. 1920

«За этим ли приехал я сюда…»

За этим ли приехал я сюда,
На торжище полуденного мира?
В зеленой бухте грузные суда,
А в небесах все золото Офира.

В конторах темных пестрые ковры,
В кофейнях говор всех народов юга;
И легкий труд пленительней игры
В ленивой неге знойного досуга.

И я брожу меж складов и дельцов
Под шелесты засаленных кредиток;
А ветер с моря мне струит в лицо
Знакомый, опьяняющий напиток.

Все тот же он, ласкающий дурман
Пророчеств злых и злых воспоминаний;
В прибое тот же отгул дальних стран,
Былая страсть опять глаза туманит.

По улицам, где ныне прохожу,
Ее шаги когда-то топотали;
Под пальмами бульвара нахожу
Лишь мне заметный след ее сандалий;

А дом, где девушкой она жила,
Я обхожу, очей не подымая,
Чтоб не спалила белых стен дотла
Моя тоска, бессильная и злая.

Но в грязном переулке есть притон,
Куда счастливый не входил от века.
За сорок пиастров я забвенный сон
Куплю сегодня у рябого грека.

Батум. 1921

Август

С зеленых гор спустился в долы
И вкруг затихших деревень
Стоит, недвижный и тяжелый,
Рыжеволосый день.

Земля горит, изнемогая,
И в золотых ее кострах
Растаял голубого Мая
Благоуханный прах;

И ризой пышною и зноем
Отягощенные сады
Роняют в пламя золотое
Румяные плоды.

Когда же ночь сойдет на долы,
Дневные потушив огни,
И звон вечерний, невеселый,
По нивам отзвонит,

Из рук разжатых Август щедрый
Алмазы яркие стряхнет
На сосны черные и кедры
С пылающих высот.

Тифлис. 1921

«У Зюлейки тело бело…»