Иван Толмачев - В степях донских

• Название: В степях донских
• Автор: Иван Толмачев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Автор книги «В степях донских» Иван Павлович Толмачев родился в 1889 году в хуторе Лукичеве Донской области. Несколько лет прослужил в старой армии, был на фронтах первой мировой войны. В 1917 году вернулся в родные края, вступил в большевистскую партию и по поручению Каменского комитета взялся за организацию красногвардейских отрядов. В годы гражданской войны был начальником пулеметной команды, принимал участие в обороне Царицына, в боях против Врангеля и Махно. Вместе с И. П. Толмачевым в красногвардейских отрядах и частях Красной Армии сражались с белогвардейцами и иностранными интервентами одиннадцать его братьев. В своих мемуарах Иван Павлович рассказывает о становлении Советской власти в казачьих хуторах и станицах, с сердечной теплотой вспоминает о своих боевых друзьях. Немало волнующих страниц книги посвящено описанию быта донского казачества.

---

— Сам ты шмендрик!

Смех, гомон, раскатистые голоса. Улучив момент, я начал советоваться с членами штаба. К моему удивлению, некоторые из них настроены отпустить арестованных. Горячился, доказывал невозможность этого, но те стояли на своем. Пришлось потребовать созыва собрания всего отряда. Выпроводив во двор казачьих послов и приказав им подождать, собрали бойцов в штаб. Начали решать, как быть?

Здесь произошел раскол. Как я ни доказывал, какие только ни приводил примеры, большинство стояло на своем:

— Отпустить. Чего там держать людей взаперти? Да и то прикинь: ежели рассердить казаков, война откроется, а чем воевать? Оружия-то у нас нету.

Решили Поливанова освободить и сдать на поруки отцу, взяв с него подписку, что полковник не будет участвовать в действиях против Советской власти и крестьянских комитетов.

А через несколько дней снова новость: из станицы Милютинской прибыла сотня казаков и предложила нашему отряду сдаться. Сотня остановилась за хутором и, приняв боевой порядок, ждала возвращения своих парламентеров.

— Ну что теперь будем делать? — спросил я своих товарищей. — Вчера они потребовали арестованного полковника, а сегодня приехали за нашими душами. Сдать оружие — это значит погибнуть.

— Да, оружие отдавать ни в коем случае не надо, — решительно заявили красногвардейцы.

— Значит, бой?

— Да, это лучше, чем смерть.

Сотня, рассыпавшись в лаву, мчалась на хутор. Из ближних садов, левад, канав навстречу им ударил нестройный залп, за ним второй, третий. Казаки то с гиком бросались на хутор, то, спешившись, подползали к самым окраинным хаткам, истошно кричали: «Сдавайтесь!» — но, встреченные огнем, откатывались обратно.

Потерпев неудачу, милютинцы уехали, грозя нам. То, что они убрались так поспешно, просто счастье для нас: у отряда осталось всего несколько десятков патронов.

Вечером на совещании штаба решили оставить хутор Лукичев и пробиваться к станице Каменской.  

Собирались наспех и выехали налегке. Каждый боец имел лошадь, седло, оружие да сумку собранных под слезное причитание жены и матери харчей. И все же провожать нас собрались все родные. Одни просили не покидать их, другие напутствовали добрым словом, желая счастливого пути. Немало в ту ночь пережил каждый из нас, поныла вдоволь душа от ласковых слов, горячих поцелуев.

Последние объятия, приглушенные всхлипы. Подана негромкая протяжная команда, и вот уже колонна тронулась, зацокали копытами кони, прося повода. Все растаяло в холодной безмолвной ночи.

На рассвете вышли к хутору Крюкову. Послали разведку, и та вскоре донесла: в имении помещика полковника Крюкова несет охрану небольшой отряд вооруженных казаков, человек 15–20.

Быстро свернули в сторону и вышли на Танинский большак. И только стали вытягиваться на дорогу — скачет, припав к гриве, боец из передового охранения.

— Верховой казак навстречу... скоро будет тута!

На рысях сворачиваем в ближний овраг, спешиваемся, выставляем засаду у дороги. Казак вот он — едет не спеша, конь потный, приморен. И не успел человек поравняться с кустами терна — выскочили наши, схватили коня за повод, стащили опешившего парня на землю.

— Кто? Куда? Откуда?

— С Тацинской... гостевал у кума, — лопочет с перепугу. А проворные руки хлопцев уже шарят по его карманам и одежде. Когда в папахе, за подкладкой, нашли запечатанный пакет с запиской, взмолился казак, упал на колени, стал просить «не решать жизни». Содержание письма озадачило нас. На сером клочке бумаги всего несколько слов: «Полковнику Крюкову. На станцию Тацинская прибыли два вагона яблок. Прошу срочно разгрузить и перевезти в свою квартиру. Для связи шлю казака. Последнему прошу верить. Сотник Алаторцев».

О каких яблоках идет речь? Кто этот Алаторцев?

Задержанный о яблоках ничего не мог сказать вразумительного.

— Не видел, не знаю. У вагонов стоят часовые и не пускают.

Мы начинали понимать, о каких «яблоках» идет речь  и куда хотят их переправить. План созрел мгновенно: воспользоваться случаем, перехватить оружие.

Договорившись с товарищами, я облачился в форму казака, положил под подкладку папахи письмо и, выбрав хорошего коня, помчался в хутор.

По пути обдумывал, как вести себя, чтобы не вызвать подозрений, припоминал необходимые казачьи слова для обращения к полковнику. Надо быть готовым к любой неожиданности. Может все оказаться в порядке, но если станичники заметят неладное, считай — пропал: ухо казачье очень чуткое, натренированное.

Когда вскочил на бугор — вдали открылся хутор. Среди хат бурым пятном маячила жестяная крыша высокого помещичьего дома. С беспокойством подумал: «Не лучше ли повернуть назад, пока не поздно?» Но тут неожиданно из-за ближних садов вынырнули два верховых и замахали руками:

— Стой!

Рука невольно натянула повод, судорожно сжала его. Усилием воли поборол себя и пустил лошадь легким наметом навстречу всадникам.

— Што за человек, откуда? — спросил приземистый, невысокого роста казак, ладно сидевший на неспокойном, гарцующем коне, и протянул руку, на которой висела красивая узорная плеть. — Документ?

— С Тацинки, — бойко ответил я, удивляясь собственному спокойствию, — лично к полковнику Крюкову с пакетом.

Оглядев меня с ног до головы, верховые пристроились по бокам, и мы двинулись в хутор. По дороге поговорили о станичных новостях, собеседники попросили угостить табачком, и вот мы въехали в просторный помещичий двор.

Со всех сторон кинулись во двор казаки, вмиг окружили, засыпали вопросами. Что там, в Тацинской? Как с Советами: живут, ай уже поразогнали? Поднялись ли в окрестных станицах супротив большевиков или еще выжидают?

Но рассказать об этом не удалось, вышел из дома человек и крикнул:

— Полковник зовет к себе.

Оправив одежду, оружие, я решительно шагнул на высокое резное крылечко. Навстречу, видимо не вытерпев,  шагал сам хозяин — высокий, тучный, седоусый старик, в накинутой на полные плечи новенькой защитной бекеше. Я хотел по-солдатски вытянуться, но тот торопливо замахал руками:

— Знаю, знаю, браток, давай сюда.

Затянул в просторную, обставленную хорошей мебелью комнату, нетерпеливо затормошил:

— Выкладывай все, да поживее. Что передал сотник?

Записка подействовала на полковника возбуждающе. Зажав ее в руке, он несколько раз метнулся по комнате и вдруг, повалившись на колени в угол, где тускло отсвечивали серебром многочисленные иконы, истово закрестился:

— Спаси и помилуй мя, господи! Вразуми и наставь на путь истинный сыновей твоих! Подкрепи их дух, умножь силы на поле брани, даруй победу.

Не без труда подняв с полу свое тучное, ослабевшее тело, Крюков торопливо шагнул ко мне. Рыхлое, отечное лицо его подергивалось в нервном тике, из красных, припухших век струились слезы. Обняв и троекратно расцеловав меня, радостно воскликнул:

— Наконец-то началось великое свершение! Голубчик, милый голубчик! Ты вразумел, какую радость привез мне?

Не прошло и пяти минут после приезда, а во дворе все пришло в движение, по хутору засновали конные посыльные. Сам полковник — радостный, помолодевший — то стоял на крыльце и отдавал быстрые, решительные распоряжения, то сновал по двору, и всюду слышался его громкий, басовитый голос.

Не успел я опорожнить тарелки с гостеприимно поставленными передо мной яствами в роскошной столовой, а под окнами уже стояло пять подвод. Рядом с полковником гарцевали в нетерпении человек двадцать готовых к походу конников.

— Трогайте без промедления, — торопил Крюков. — Правьте напрямки, лугом. Этак намного ближе. У каменного ставка дадите роздых коням и айда дальше.

— Напрасно это, господин полковник, — указывая на казаков, предостерег я, — такая охрана ни к чему: бой нам не держать, все подготовлено втихую, а большой отряд слишком заметен. Их благородие, сотник Алаторцев, просил напомнить об этом.

— Ты так находишь, голубчик? — спросил полковник  и, подмигнув, задумчиво произнес: — Пожалуй, это верно, возникнет излишнее подозрение. — И, басовито хохотнув, добавил: — Тем более, мы же едем за яблоками, а не за чем другим.

К великому удовольствию казаков, Крюков приказал спешиться и расседлать коней, что они и выполнили с присущей им сноровкой. На подводах оставили по одному ездовому и вызвали двоих вооруженных конников для охраны. Полковник строжайше предупредил: чтобы ни случилось, в бой не вступать, в целости привезти груз на место.

Сытые, застоявшиеся кони шли ходко, рысцой. Развалившись на пахучем сене, я притворился спящим, а сам, между тем, напряженно всматривался вдаль. Вот уже впереди замаячили знакомые кусты терна и дорога, повернув, пошла на горку. Приказываю остановиться, перекурить. Задремавшие на задних подводах казаки встали и, разминая затекшие ноги, стали прогуливаться по обочине. Оба разом потянулись к кисету, но я решительно отстранил их руки.