Иван Дорба - Свой среди чужих. В омуте истины

• Название: Свой среди чужих. В омуте истины
• Автор: Иван Дорба
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9533-6577-2

На долю автора настоящей книги выпало немало испытаний. Ему дове­лось пережить революцию, Гражданскую войну, эмиграцию и Вторую миро­вую войну. Волей судьбы он оказался в центре шпионских интриг в Европе в 1930—1940-е гг. Он был одним из руководителей разведки эмигрантского Народно-трудового союза, сотрудничал с немецкой разведкой, а затем стал работать на СМЕРШ.

Жизнь эмигранта оказалась яркой и насыщенной событиями, его не сломили трудности и испытания. Пройдя лихие годы войны, он стал гражда­нином СССР…

---

— Резистанс! — И выпил до дна.

Вскоре мы, под хмельком, весело болтали. Я рассказал кое-что о себе и задавал, как бы между прочим, вопросы. Не­которые его ответы звучали неубедительно, и во мне какой-то неслышный звоночек предупреждал: что-то тут не так... что-то не так...

Жерар рассказал, что в соседнем вагоне едут его товарищи, пожаловался на трудное положение мужчин-французов при­зывного возраста, возвращающихся на родину, — немцы к ним всячески придираются, не пропускают, опасаясь Резистанс — Сопротивления, которое ширится по всей стране.

2

Пограничный вокзал бурлил своей обычной жизнью, точно некий огромный двигатель, неутомимо и постоянно перего­няющий людские потоки по залам, лестницам, перронам к не­торопливо подходящим поездам, чтобы одну часть выплеснуть в город, другую вобрать в себя и отправить в глубь страны, а третью, в том числе нас, после строгой проверки, везти во Францию.

Пообедав в ресторане, я занял, за несколько минут до отхода экспресса, свое место в купе. Жерар стоял в коридоре и тщетно старался опустить окно.

«На всякий случай, если придется давать деру!»—подумал я и спросил:

—  А в купе у нас не пробовали?

Он только отмахнулся. И продолжал свою работу... Вскоре поезд тронулся. Медленно подкатил к границе и затормозил.

Началась проверка документов. Через несколько минут к нам зашли в сопровождении проводника немецкий и итальянский жандармы. Я протянул свой аусвайс. Взглянув на него, видимо, предупрежденный заранее проводником, немец тут же, взяв под козырек, вернул мне документ. И повернулся к Жерару. Оба жандарма долго разглядывали его бумаги, потом что-то сказали вагоновожатому, и тот безапелляционно заявил:

—  Господин Жерар, они отказываются вас пропустить, и вам придется с ними пройти к начальству.

Жерар на ломаном итальянском начал было протестовать, но пограничники, тыча пальцами, заявили, что нижняя печать на визе вызывает сомнения... Если начальник позволит, то по­жалуйста...

Уж очень мне хотелось помочь симпатичному французу, и я решился:

—  Lassen Sie, meine Herre, ihn ruich! Er muss gehen mit mir! Haben Sie ferstanden?[28]

Жандармы недоуменно уставились на меня, потом поверну­лись к проводнику. Тот взял немца под руку и что-то ему шеп­нул. Все трое вышли в коридор. Не прошло и минуты, которая показалась нам вечностью, немец вернулся, протянул Жерару документ и недовольно бросил:

— Alles ihn Ordnung![29]

Минуты тянулись томительно медленно. Каждый стук, шаги в проходе заставляли нас вздрагивать, настораживаться... Так прошло около получаса... и вдруг поезд тронулся — и у меня, и у Жерара вырвался вздох облегчения. Минута-другая — и мы пересекли границу... Я посмотрел на своего спутника и увидел в его глазах слезы. Он вскочил, кинулся ко мне и крепко обнял.

«Не всякое добро наказуемо!» — подумал я и не ошибся.

— Я никогда этого вам не забуду: я ваш должник и сделаю для вас все, что в моих силах! Запишите мой адрес: улица Ша­броль, 25. Счастлив буду познакомить с женой. Приходите в любое время дня и ночи. А сейчас, извините, в соседнем вагоне едут мои друзья — я должен их успокоить!

Вскоре он вернулся с двумя бутылками бургундского, улыб­чивый, довольный.

—  Две я дал нашему доброму проводнику. У друзей тоже все хорошо. Бордосские вина клонят ко сну: французы пьют их на ночь; бургундские будоражат, располагают к беседе, к откровенности, к добру...

Жерар уже не скрывал, что он сбежавший из лагеря офицер, а друзья в соседнем вагоне — тоже.

—  Нам всем состряпал визы один добрый человек... Ваш земляк... Вы ведь русский? И, наверное, эмигрант, потому что очень хорошо знаете наш язык и произношение у вас безу­пречное... Вот как получилось: визы смастерил нам русский- советский, а выручил тоже русский — эмигрант! Ха-ха-ха!.. Если хотите, познакомлю вас друг с другом.

—  Согласен! — и подумал: «До чего интересно!»

— А теперь, мой дорогой спаситель, запомните: любое вос­кресенье жду вас к вечеру в доме номер 25 на улице Шаброль. Очень вас прошу: приходите!

Экспресс катил с бешеной скоростью, изредка ненадолго останавливаясь. Железнодорожные пути Франции—лучшие в мире. Вагон не раскачивало, он почти не вздрагивал на стыках рельс. Утром, в десять тридцать, мы прибыли в Париж. После стольких волнений Жерар мирно похрапывал рядом, а мне не спалось: «Что ждет меня во французской столице? Разумный человек должен остерегаться всего: жизни смерти, самого себя, тайны, которая прячется повсюду, людей, мрака и света... Но это не значит, что он трус! Чего же, в конце концов, я хочу, к чему стремлюсь, во что верю?.. Еду помогать немцу, а всей душой на стороне французов. Встречусь с Ниночкой!.. Но ведь я ей изменил: женился на Нюсе!.. И НТСНП, если по совести, меня не устраивает—начиная с того же Байдалакова, Георгиевского, да и Околовича... Ищу чего-то... Ищу... Какой-то правды, гар­монии, соответствия...»

Замелькали сады предместья Парижа, и вскоре наш «Экспресс- Ориент» лихо подкатил к перрону. Встречающих было немного. В сторонке от толпы я узнал импозантного Владимира Поремского: он придерживал рукой шляпу. Рядом с ним стоял плотный, выше среднего роста мужчина, напоминавший чем-то медведя, и смотрел на проплывающие окна вагонов.

В памяти вдруг всплыл почему-то Новороссийск: иду по ули­це, а мне навстречу два лицеиста—Кановницын и Катков, с ко­торым я подружился еще в приготовительном классе. Котяра!

Он заметил меня и первый, расширив руки, чуть перевалива­ясь с боку на бок, зашагал к моему вагону, а когда я появился в дверях, крикнул так зычно, что стоявшие кругом люди поначалу недоуменно обернулись... и заулыбались.

—  Здорово, Володька! С приездом!

—  Здравствуй, дорогой Кот!

Вышедший за мной Жерар вдруг остановился, нерешитель­но помялся и, хотя мы попрощались в купе, подошел с деланой улыбкой:

—  Простите, господин Вольдемар, французы любят пошу­тить, но, вижу, русские от них не отстают: мне было невдомек, кто друг моего спасителя. Миль пардон, — он повернулся к Каткову.

—  Ведь месье — брат нашей «Кошечки»?

Последнее слово он сказал по-русски и тут же обернулся к своим спутникам, которых встречали какие-то люди, и помахал им рукой. А они сердито поманили его к себе. Жерар растерянно измерил взглядом Каткова, пробормотал: «Миль пардон!» — и направился к ним. Потом, вернувшись с полдороги, обратился ко мне:

—Не обессудьте: голова идет кругом! Прошу вас, не забудь­те, обязательно приходите! Буду вас ждать! Еще раз спасибо!

В этот момент к нам подошел с приветливой улыбкой Поремский и, пожимая мне руку, спросил:

—  Что за люди?

—  Симпатичный парень, француз, вместе ехали. Чудак! — И подумал про себя: «Если ты такой осторожный, то и я от тебя не отстану».

—  Иван Михайлович настоял на том, чтобы вас поселить покуда у него. Поживите, освойтесь, а там посмотрим.

Не прошло и нескольких минут, как мы уселись в новенький «рено» Ивана и покатили по улицам Парижа... Тихого, безлюд­ного, словно пришибленного...

3

Катков работал репортером в газете правого толка под назва­нием «Возрождение», пожалуй, самой интересной и влиятель­ной белоэмигрантской газете, имеющей высоких покровителей: широко известных финансистов, начиная с Манташева... Он-то и устроил туда Каткова, поскольку считал себя во многом обязан­ным его деду — тайному советнику, основателю Московского лицея Цесаревича Николая.

Неподалеку от Дома инвалидов Поремский поглядев на часы, попросил остановиться:

—Опаздываю на свидание, завтра заеду, потолкуем, а сейчас советую отдохнуть с дороги! — И, пожав нам руки, захлопнул дверцу.

Просторная квартира Ивана с окнами в сад и на улицу, несмотря на «поэтический» беспорядок, казалась уютной и обжитой.

—  Раздевайся! Чемодан можешь поставить в прихожей, а тебе предлагаю устроиться в гостиной. Кстати, как твое от­чество?

—  Как у Поремского.

—  Значит, Дмитриевич! Придется сесть между вами и за­гадать желание! Надо же — полный тезка!.. А ты исповедуешь солидаризм? Фашизм?! Как же так, Володька?!

— Учти, Иван, солидаризм противоположен фашизму! Нет речи о высшей расе, напротив — все люди, все народы имеют одинаковые права! В какой-то мере это соблюдалось после ре­волюции пятого года в царской России, когда были отменены фактически привилегии дворянства.

—Ха! Значит, чтобы дворяне, записанные в «бархатную», и прочие—купцы первой гильдии, второй, третьей, мещане, кре­стьяне, рабочие, люмпены — жили солидарно?! Какое согласие может быть между знатным и безродным, богатым и бедным, талантливым и бездарным, умным, наконец, и глупым?.. И объ­ясни, почему тогда «солидаристы» из НТСНП намереваются ехать на поклон к Гитлеру, исповедующему фашизм?!

Я недоуменно пожал плечами. «Почему Байдалаков мне об этом ничего не сказал?.. На какой поклон?..» — подумал я и ответил: