Сергей Тютюнник - Непримиримые (сборник)

• Название: Непримиримые (сборник)
• Автор: Сергей Тютюнник
• Жанр: О войне

Двухтысячное войско подполковника Балакина окружило отряд чеченского боевика Шамиля Караева. Шамиль со своим отрядом затаился в центре окруженного поселка и никак не реагировал на предложение федералов сдаться. После мощного артиллерийского обстрела, когда весь поселок уже лежал в руинах, брать полевого командира взялся сам Балакин. С группой пехотинцев, под прикрытием брони, офицер приблизился к дому, где все еще огрызался огнем Шамиль. Чтобы ненароком не нарваться на пулеметную очередь, Балакин взял с собой в качестве живого щита странного молодого человека, сдавшегося федералам перед самым артиллерийским обстрелом…

---

– Я смотрю, вы – не русский? – спрашивает он, ощупывая тусклыми глазами побитое грузинское лицо Георгия.

– Полурусский. Отец – грузин, мать – русская. А что?

– Ничего. Я просто так спросил.

Помолчав немного, интеллигент робко предлагает:

– Вы, наверное, измучились из-за этого «вооруженного конфликта»? Я хочу вас домой пригласить. У меня можно поесть, выпить, отдохнуть. Не бойтесь, тут ничего без вас страшного не произойдет. – И человек в сером пальто, с серым невыразительным лицом затягивается дымом.

Курит он неумело. Видно, недавно начал, понимает Георгий и смотрит, как его солдаты стреляют сигареты у ингушей.

– Я не могу по гостям ходить. У меня служба, – рвет Чихория тонкую нить разговора.

– Понимаете, – мнется интеллигент, и тусклые глаза его на миг вспыхивают, – я хотел, чтобы вы увидали, какая у меня дома обстановка… Восемь родственников… С маленькими детьми… Еле убежали из Осетии… Почти голые… В такой холод.

Он вздыхает и с трудом проталкивает слюну в горло.

– У меня вот здесь, – мужчина трет рукой шею и грудь в вырезе серого пальто, – все болит и горит. Это ужас, что случилось! – и опускает тусклые глаза. – Люди бежали фактически от геноцида. Шли через перевал. А там обрывы, снег в горах… Ослабевшие и раненые падали в пропасть. Дети гибли на глазах у матерей… Вы этого не представляете себе…

– Представляю, – говорит Чихория резко. – Я спасал ингушей в поселке рядом с нашим полком. У нас на полигоне сейчас почти сотня беженцев. Мы их кормим и охраняем.

Интеллигент вынимает из кармана пальто сложенную вчетверо газету.

– Это «Сердало» («Зеркало») – ингушская газета. Она печатается в Грозном. Я ее нештатный сотрудник. А вообще работаю учителем… Это последний номер газеты перед началом «вооруженного конфликта», как теперь говорят.

Георгий видит на первой странице шесть крупных портретов в черных рамках. На фотографиях – юноши и девушки.

– Почитайте, – предлагает учитель, – здесь написано, как их убили милиционеры-осетины. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения. У ингушей тоже есть свои провокаторы и экстремисты. Вот они и воспользовались возмущением людей.

– Не хочу я этого читать, – машет рукой Чихория. – Я уже устал от ваших разборок. Осетины точно так же, как и вы сейчас, рассказывали о зверствах ингушей. Ингуши из поселка рассказывали мне о зверствах осетин. Кое-что я видел своими глазами. Я думаю, и те, и другие виноваты. За что и страдают. Но отдуваться за вас нам, военным, приходится. Еще неизвестно, что Дудаев придумает. Все-таки треть территории у него отрезали под будущую Ингушетию.

Но интеллигент не отступает. Он садится на корточки у обшарпанной стены КПП и цитирует нелестные строки Лермонтова об осетинах, рассказывает офицеру об ингушах. Он говорит, как мужественно сражались они за царя Николая II, как прорывали немецкую непреодолимую оборону в Первую мировую войну, как Серго Орджоникидзе в одних кальсонах примчался верхом из Владикавказа (занятого «белыми») к ингушам, и как ингуши помогали ему устанавливать советскую власть на Северном Кавказе, и как затем жестоко обошлась с ними эта советская власть, как агитировал Ельцин ингушей в Назрани голосовать за него на президентских выборах 91-го года…

– Как ни выслуживались перед Россией ингуши, она их в конце концов всегда предавала… Раньше ингуши были высокие, красивые, сильные, – вздыхает учитель, – а теперь выродились. Вот я, например, – маленький, худой… Порода исчезла… Я писал об этом в «Сердало».

Чихория устает слушать нештатного сотрудника газеты. Его рассказ напоминает Георгию анекдот про «белую и пушистую» лягушку. Но собеседник, глядя тусклыми глазами куда-то сквозь толщу лет, все говорит о былой славе своих соплеменников и жестокой истории. Он говорил бы еще долго, но где-то рядом грохочет выстрел.

Из «КамАЗа» выпрыгивает Костоев и мчится куда-то вдоль забора, за ним из кабины вываливается напарник и тоже бежит в темень ночи. Чихория ныряет в дверь сторожки. Оказавшись за воротами, прислушивается к оживленным голосам у штабного барака.

– Сходи узнай, что там случилось! – приказывает солдату и снова выходит на улицу.

Через пять минут возвращается посыльный и говорит, что из-за забора кто-то выстрелил из охотничьего ружья, но в часового не попал, дробь ударила в угол радиостанции. Через полчаса возвращается Костоев и говорит, что он с напарником повязал «стрелка» и отвел в милицию. Утром с ним будут разбираться.

– Местный наш, дурак. Напился с горя (у него много родственников у осетин в заложниках) и решил военным «отомстить» за свои обиды. Хорошо, что никого не убил, – говорит водитель. – Его тут у нас не уважают. Пьяница.

– Хорошо, что наши в ответ не стреляли, а то выкосили бы всех, кто за забором торчит, – сердится Чихория.

– Не дай бог, – качает головой Костоев и возвращается к машине.

Глубокой ночью еще стреляют. Где-то на аэродроме. К тому времени интеллигент, сгорбив плечи, уходит домой. Он уходит к своей заплаканной, воющей от горя и злобы родне. Но Чихорию не оставляют в покое. Мужчины в нелепых шляпах и кожаных куртках, одетые будто в униформу, рассказывают офицеру, что приехали издалека (из Красноярска, Читы, Магадана, Челябинска, Кокчетава…). Приехали, узнав о горе ингушского народа, изгнанного из Осетии, из своих домов, со «своей» земли. Своим военным умом Георгий делает вывод, что все они съехались почти одновременно, отправившись в путь загодя, после взрыва какого-то трубопровода. «Неужели все было спланировано?» – не верит себе Чихория и приваливается спиной к облупившейся стене КПП. Ноги его гудят от усталости. Сесть негде. Он приперт к стене психологическим прессом ингушей, и ему некуда деться.

– Зачем вы вмешались? – буравят Чихорию вопросами и упреками. – Мы бы этих осетинских собак сами передушили. Вы только все испортили… Вы даже оставленные нами дома грабили. Вас люди видели, как вы узлы с добром таскали в полк.

– Мы таскали их по просьбе жителей этих домов. Они сейчас под нашей охраной, в полку. Не надо наводить тень на плетень, – отбивается от нападок Георгий.

Приходит Сергей Невестин, уводит Георгия за ворота, рассказывает, как проверял посты на аэродроме.

– Бойцы в окопах по колени в болоте, холод собачий, а они спят! Вот идиоты. В третьей роте ингуши солдата в доску напоили… Но, с другой стороны, замучились все до невозможности… – вздыхает Невестин.

– Иду к постам, а над головой, в дерево – пуля. Шмяк! Смачно так, сочно… Я даже и не понял: пугают или специально в голову целились? Машина проезжает по дороге рядом с «колючкой», из окна – «та-да-дах», очередь в нашу сторону, – и растворяется в темноте… А ты тут как?

– Замучили они меня, – качает головой Георгий. – Психическая инквизиция. Все сочувствие из меня выбили. После этой истории в поселке я ингушей пожалел, но теперь вся жалость выветрилась.

– Ты раньше осетинам сочувствовал, – говорит Сергей.

– Я уже им всем по очереди сочувствовал, потом всех по очереди осуждал, а теперь такая каша в голове, что уже знать ничего не хочу. Отключиться бы…

– Еще те два народца… – роняет Невестин и закуривает. – И здесь ведь предстоит служить. Поговаривают, место постоянной дислокации полка сюда перенесут.

– Я тут долго не выдержу, – крутит головой Георгий.

– Жора, два взводных из второго батальона рапорта написали на увольнение из армии.

– Ну и что? – не удивляется Чихория.

– Я тоже хочу написать, – опускает глаза Сергей. – Может быть, и ты со мной?

Георгий вскидывает брови от удивления и долго молчит. Затем, покопавшись в себе, признается:

– Вообще-то это выход. И хочется, и колется…

– Завтра утром я пишу рапорт. Лучше давай сделаем это вдвоем, – предлагает Невестин, вскинув красивое бледное лицо.

– Я подумаю, – бурчит Георгий и возвращается на улицу к нелепым шляпам и кожаным курткам ингушей. Он слушает их рассказы до рассвета, молчит и курит… Утром на КПП приходят женщина «в возрасте» и пожилой мужчина (конечно, в шляпе и кожаной куртке).

Женщина представляется Чихории начальницей местного радио, а мужчина – каким-то замом главы местной администрации. Они – к командованию полка. В ожидании пропуска редакторша кривит губы и рассматривает ссадины на лице Чихории.

– Уезжали бы вы отсюда, – говорит она Георгию. – Из-за вас нам, русским, теперь тут житья не будет.

– Что вы говорите?! – возмущается ее спутник-ингуш. – Что о нас могут подумать?!

Чихория не успевает ответить. Приходит посыльный с разрешением пропустить гостей к командиру.

Через полчаса они выходят вместе с Савиновым. Полковой «комиссар» идет на радиоузел с обращением к местным жителям, который хочет объяснять то, что и самому не очень понятно.

Чихория дожидается смены наряда и пишет рапорт вместе с Невестиным, требуя увольнения из армии.